Марш 30-го года

И указывал на линию огней, протянувшихся через лес и через поле до самой коммуны. Огни были сделаны самым разнообразным образом: здесь были и электрические фонари, и факелы, и разложенные на поворотах и трудных местах костры. Вся Мишина территория курилась дымом и пахла разными запахами наподобие украинского пекла.

Коммуна была тоже в огнях, а над главным входом в огненной рамке портрет Дзержинского.

В семь часов всех гостей пригласили в клуб, коммунары расположились под стенками. Когда все собрались, команда:

– Под знамя встать! Товарищи коммунары - салют!

Левшаков загремел салют. Может быть, читатели еще не знают, что такое знаменный салют коммунаров. Это наш сигнал на работу, обыкновенный будничный сигнал, который играется в коммуне два раза в день. Он оркестрован Левшаковым еще в 1926 году в колонии Горького и сейчас и у нас и у них является не только призывом к труду, но и салютным маршем, который мы играем, когда выносим наше знамя, когда проходим мимо ЦК партии, ВУЦИКа, когда встречаем очень дорого гостя и когда встречаемся в городе с колонией Горького...

Дежурный по коммуне идет впереди, подняв руку над головой, за ним знаменная бригада шестого отряда - три девочки. Шестой отряд уже второй месяц владеет знаменем. Гости стоя встречают наше знамя...

Началась торжественная часть. Нас приветсвовали с тремя годами работы, нам желали дальнейших успехов...

После торжественной части концерт оркестра. Левшаков сыграл гостям:

1. Марш Дзержинского - музыка Левшакова.

2. Торжество революции - увертюра.

3. Увертюра из "Кармен".

4. Кавказкие этюдф Ипполитова-Иванова.

5. Военный марш Шуберта.

Закончил он шуткой#28. Вышел к гостям и сказал:

– Быть хорошим капельмейстером очень трудное дело. Нужно иметь замечательное ухо, нельзя пропустить ни одной ошибки. Чуть кто сфальшивит, я сейчас же услышу, и поэтому я могу управлять оркестром, стоя к нему спиной. Вот послушайте.

Он обратился к музыкантам:

– Краснознаменный.

У музыкантов заволынили:

– Довольно уж.

– Уморились...

– Праздник так праздник, а то играй и играй...

– В самом деле...

У публики недоумение. Мало кто понял сразу, что здесь какой-то подвох. В зале отдельные замечания:

– Ого, дисциплинка!..

Левшаков стучит палочкой по пюпитру и говорит:

– Хочется в совете командиров разговаривать? Краснознаменный...

Наконец волынка в оркестре понемногу утихает и музыканты подносят мундштуки к губам. Раздается один из громких и веселых советских маршей. Левшаков дирижирует стоя спиной к оркестру. Но уже на третьем такте часть корнетов поднимается с мест, машет руками и уходит за кулисы. Марш продолжается, но за корнетами удаляются альты, тенора, волторны и так далее. Остаются: Волчок с первым корнетом, Грушев с басом, Петька Романов с пиколкой и барабаны... Левшаков продолжает дирижировать, стоя лицом к публике, и даже строит какие-то нежные рожи, показывающие, что он переживает музыку. Но вот убежал и Волчок, последний раз ухнул Грушев, наконец, и Петька пробирается в зал, пролезая под рукой Левшакова. Остался один Могилин на большом барабане. Только теперь рукой Левшакова. Остался рдин Могилин на большом барабане. Только теперь Левшаков "понимает", как его подвели музыканты, и сам убегает. "Булька" последний раз гремит барабаном и хохочет. Хохочет и публика, все довольны, что это простая шутка и что с дисциплиной у дзержинцев не так уж палохо.

Настало время и пацанам показать, к чему они так долго и так таинственно готовились. Оркестр, их союзник, усаживается в соседнем классе, из класса дверь дверь в зал открыта, и Левшаков уже с кем-то перемигивался у сцены.

Открывается занавес. В зале кто-то из коммунаров громко говорит:

– Ой, и вредные пацаны, дали им волю...

На сцене Филька в коммунарском парадном костюме. Он говорит:

– Сперва пойдет пролог#29.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Все гонят, все клянут меня#30,

Мучителей толпа,

Правителей несправедливых

И мальчиков неукротимых...

Безумным вы меня прославили всех хором

И от начальства до юнца

Покрыли детище мое позором.

Вы правы, тут не разберешь конца:

И строить вредно, и не строить плохо,

Построил вот, а теперь охай.

Я в Кисловодск теперь ездок,

Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету,

Где оскорбленному есть чувству уголок...

Каре... Эй, Топчий, запрягай, пожайлуста, до автобуса...#31

Левенсон удаляется, а на сцену три пацана с фанфарами, играют какой-то сигнал и обьявляют, что феерия "Постройка стадиона" окончена.

Их место занимают три коммунарки в белых передниках и просят гостей ужинать, за их спиной Волчок играет наш призыв "все в столовую".

Гости расходятся только часам к двенадцати. Дежурные отряда коммунаров приступают к уборке всего здания, в кабинете делятся впечатлениями.

Соломон Борисович взбешен пацаньей проделкой:

– Разве я могу теперь работать в коммуне? Какой у меня будет авторитет?

– При чем тут ваш авторитет, Соломон Борисович?
– спрашивает Клюшнев.

– Как при чем? Как при чем? Что это за заведующий производством, когда он освещается каким-то синими фонарями, а руки складывает, как Демон? Бегает по сцене и кричит, как сумасшедший? После этого будет авторитет?

– Вот вы, значит, не поняли, в чем тут дело. Эту пьеску пацаны здорово сделали. Теперь Правление задумается...

Действительно, феерия пацанов била не столько по Соломону Борисовичу, сколько по Правлению. Как ни комичен был Соломон Борисович, перемешанный с Борисом Годуновым, Демоном и Ленским#32, но его комизм был показан как необходимое следствие нашей производственной заброшенности. Жалкие цехи, размещенные по подвалам и квартирам, жалкие диктовые постройки, засилие кустарей и кустарщины были представлены пацанами в неприкрашенном виде. И председатель Правления, уезжая от нас в этот вечер, сказал:

– Молодцы коммунары, это они здорово сегодня критикнули...

12. ПОЖАРЫ И СЛАБОСТИ

Не успели ребята отдохнуть после праздника, убрать цветы, снять иллюминационные лампочки и спрятать плакаты, как приехал в коммуну Крейцер#33 и сказал в кабинете:

– Ну, товарищи, кажется, с весны начнем строиться...

Дорошенко сонно ответил:

– Давно пора.

Сопин не поверил:

– А долго так будет казаться? Строиться, строиться, а потом скажут денег нет. За какие деньги строиться?

– Да что вы, обьеличь чего?
– сказал Крейцер.
– У нас сейчас на текущем счету тысяч триста есть?

– Ну, есть, так это ж мало, смотря что строить...

– А вот об этом подумаем. А что, по-вашему, нужно строить...

– Мало ли чего, - сказал Фомичев.
– Вот это все расчистить нужно, а на чистом месте построить завод. Новый завод...

Соломон Борисович из-за спины Крейцера моргал всем коммунарам. Это значило: построятся, как же... Но вслух он сказал:

– Надо строить маленький заводик, чтобы производить токарные станочки. Хорошая вещь, а спрос? Ух!..