Маршрут - 21

Но у девчонок была собственная загадка, требующая ответа. Опомнившись, простившись с крохотным пристанищем, они двинулись в путь. Траки теперь гнали по рыхлому мёрзлому пуховику, берёзы и тополя, дубы и лиственницы грелись теперь под добротной снежной шубой.

Мне страшно было в тишине,

Но слышу я твоё дыханье.

Мы права не дадим зиме

Испортить миропонимание

И заковать нас тут в тюрьме!

Глава 4 Фильм

По пути к городу, будто шахматное поле, чередовались леса и поля, все укрытые белоснежным одеялом. Над ними уже во всю резвился окрепший декабрьский ветер. Высунешься наружу — лицо моментально замёрзнет.

— Оля, Оля, смотри, что там? — Тоня указала на заснеженный холм по правую сторону дороги.

— Церковь, наверное, видишь купола? Вроде даже целая.

Белая церквушка с распахнутыми дверьми одиноко украшала лысый взгорок. Девчонки подъезжали всё ближе, щурясь при взгляде на неё. Блик от позолоченного купола слепил глаза. Казалось, на небе появилось второе солнце, настолько чистой и яркой, будто глянцевый журнал, оставалась эта маковка спустя столько лет.

— Оля, их же раньше очень много было?

— Ага, но не сохранилось почти, а теперь так совсем.

— А эта вот осталась. Зачем их было столько? И сносить ради чего было?

— На уроках истории рассказывали. Как бы это объяснить. В таких же зданиях, церковь или храм, люди собирались вместе, проводили обряды разные, посвящённые Богу и другим святым. Причащения, молитвы, прочие штуки. Раньше же все очень верующие были, а учительница говорила, что такими становятся не от хорошей жизни или может по глупости. Может это и так, я не знаю. Помню только, что у мамы на работе была подруга, так она каждое воскресенье ходила в церковь, её из комсомола в своё время из-за этого выгнали. Добрая очень была и далеко не глупая. А ещё много правил, которых надо придерживаться и помнить. Сложно это всё. А сносили потом, потому что опиум для народа, а нужно с насущными проблемами разбираться.

— Какие, например?

— Что например?

— Обряды и правила, — Тоня проводила церковь взглядом, сунулась под тент.

— Откуда мне знать? Крещение, венчание. Из правил: в некоторые дни что-то делают, в другие нет. Посты соблюдают, когда мясо не едят и другую еду. Там свои причины, а я тонкостей не знаю.

Оля напряглась.

— Так может, заедем и посмотрим? — Тоня с долей энтузиазма обратилась к ней.

— Для начала, в пустой церкви не наешься и не согреешься.

— А что, нельзя просто посмотреть?

— Да, нельзя! Нечего лишний раз бензин тратить и по холоду плестись.

Никогда так на это не злилась, и чего я вспылила?

— Тоня чуть надула щёки и отвернулась от Оли: — Пф-ф, ну и ладно!

Пермь в разгар войны натерпелась в разы больше, чем Свердловск. Деревянные дома в садовых кооперативах были сожжены под фундамент. Гаражные же представляли из себя ряды пустых бетонных коробок, у многих из которых обвалились крыши, а у прочих оторваны ворота. В гаражах были погреба. Люди хранили в них многочисленные полезности: от самогонных аппаратов и закаток на зиму до зимних шин. Но даже так, искать бензин или еду под бетонной плитой, что в любой момент может сорваться вниз, — такое себе занятие.

Девчонки ехали дальше. Промышленные районы. Ранее монструозные, металлические, бетонные и кирпичные, грохочущие, испускающие клубы пара и дыма, конструкционные ансамбли. Заводы и пилорамы, склады и стальные мачтовые краны. Всё срублено войной под корень. Тоня с ужасом смотрела на былое величие Родины.

И почему наш Урал такая судьба обошла стороной? Неужели вражеская ошибка, неудача, плохой план? Самые главные города наши, которые танки, самолёты, станки создавали, остались почти невредимыми. А тут? Будто самое главное было, как можно больше людей погубить!

Выжженный центр всё ближе. Лишь редкие сталинки далеко позади оставались различимы на фоне улиц, полностью укрытых заснеженными руинами. Парки и скверы, испещрённые воронками от многочисленных разорвавшихся бомб, покрылись толстым одеялом, волнами, словно морской пеной, как бушующий океан. Казалось, вся земля отравлена осколками и едким пеплом. И только на площади, одним только ему известным образом:

Ленин

Стоял там,

И всё стоит,

И будет там стоять.

И с правой шаг, и в небо взгляд,

А народа давно нет, ни тут, ни где-либо ещё.

И только матовый бетон, и снег да грязь лежат кругом.

Никому не нужны идеи, заключённые в камне. Их уже совершенно некому нести. Сотня совершенно различных, а ныне бесполезных политических, культурных и экономических «-измов». Песок при утрамбовке принимает форму сосуда, но какой смысл от двух песчинок в огромной, сложной, практически фрактальной структуре?

Дороги завалены битым бетоном и кровлей. Девчонки лавировали между завалами, то и дело натыкались на разные памятники, уцелевшие стелы, но не на искомый кинотеатр. Хотя Оля с получаса назад злилась, что лишнего топлива жечь не хочет, сейчас она уже наворачивала круги по одним и тем же кварталам.

Нельзя же так просто сдаваться!

Минут тридцать они ещё ездили кругами. Приняв поражение в этой битве, но не войне, Оля решила остановиться на окраине города, около одного из немногих уцелевших домов. Танк притих, а плечи отяжелели из-за увесистых рюкзаков.

Массивная деревянная дверь. С усилием Оля потянула ручку, препятствие повалилось. Прозвучал глухой удар, снег полетел во все стороны. Свежий воздух проник в подъезд, но гнетущая атмосфера не давала спокойно вздохнуть. Темно и сыро. Разбитая лампочка в плафоне, поломанная доска объявлений, битые бутылки и топтаные газеты, грязь. Снова в ход пошла керосинка, освещающая путь впереди. Плитки на лестничных площадках побиты, а некоторая часть из них заботливо откинута кем-то в угол. Подъездные окна стояли целыми, но, как и любые другие, сокрушались в ставнях мерзким дребезжанием, поддаваясь очередному порыву ветра. Девчонки принялись осматривать квартиры, большая часть из которых была заперта. Первый этаж, второй, третий — ничего полезного. Всё или заперто или совершенно пусто, даже корочки нету хлеба.

Четвёртый этаж.

— И. Эта. Заперта! — Тоня взглянула смотрела на вырванную дверную ручку, — На пятый тогда?

— Сейчас последнюю проверим… Неужели, закрыть забыли? Или там кто-то есть? — Оля для уверенности взяла в руки винтовку и зашла в квартиру. — Ау? Есть кто дома?

Широкая прихожая, вещей почти нет, только старое пальто и необыкновенно большие сапоги. Трёхкомнатная квартира, так ещё и кухня, балкон, ванная и туалет. На довольно маленькой кухне пустой холодильник и хлебница, разорванные пачки из-под круп, раскиданные по столу приборы. Ничего съестного, помимо литровой банки мёда в пыльном ящике сверху. И пускай мёд этот давно засахарился и не был таким приятно тягучим и красивым, храниться он мог бы ещё столетия. Немного покопавшись, Оля сунула его себе в рюкзак так, чтобы банка не треснула, обложив всякими тряпками.

Остеклённый балкон, что завален всевозможным хламом. Зимний тулуп устало украшал безвкусного узора рваный линолеум. Тонкая сантехнические трубы в ящике походили на букет, а рваная ткань в нём же на упаковочную бумагу. На приволочённой сюда же гнилой тумбочке одиноко расположился белый металлический ящик со стеклянной дверцей и отходящим от него проводом, что без вилки. Огромная лейка из нержавейки, вёдра из неё же вложены друг в друга. Детский трёхколёсный велосипед, пустая стеклянная пепельница на карнизе, что немного под наклоном. Как курить при таком нагромождении хлама известно одним только курякам. Стёкла на балконе целые. На них красовались заиндевевшие узоры, составляющие причудливую картинку, будто листья можжевельника схлестнулись в поединке с сосновыми иголками.