Маршрут - 21

Оля смотрела на горящую конфорку, отдалённые догадки мельтешили в голове: — Может, уже сварилась?

— Да. Держите тарелки и присаживайтесь.

Тоня продолжала сокрушаться: — А разве она не должна настояться?

— Тоже правда. Ладно, сами положите. Пойду сделаю кое-что, — он направился к выходу. Опять.

— Дядя Миша, а ты есть не будешь?

— Я не голодный, наедайтесь.

— И чего он только столько носится, — Оля проводила его взглядом, бурча под нос. — Неугомонный.

Надежды найти что-то интересное в шкафчиках разбились о керамическую действительность. Зато есть куда кипяток разлить — по кружкам. Забытая всеми полупустая солонка, толку от неё теперь ноль. Смирившись с поражением и за неимением альтернатив, Оля положила две тарелки источающей пар гречки и уселась есть.

— Чего ж ты так привередничаешь. Одной банки свежей тушёнки хватило, чтобы тебя разбаловать? — она пододвинула к Тоне тарелку.

— Эх, что поделать. Приятного аппетита.

— Приятного. Дуй, а то обожжёшься.

Не прошло и минуты.

— А почему греча? — при всей своей бестактности с набитым ртом Тоня не говорила.

— Опять ты о ней, — тихо возмутилась Оля, — Что ты имеешь в виду?

— Греча-греча-греча. Повтори с десяток раз, звучит странно, — сказала она и сунула ложку в рот.

— А что такого? Греча есть греча. Что не так?

— Ну, вот, почему греча — это греча? Кто так решил?

— А кто их знает. Миру столько лет, вот кто-то придумал — все так и говорят.

— Получается можно назвать всё что угодно и как угодно? Хе-хе.

— Ещё чего. Слова же имеют привязку, контекст там. Можно, конечно, играться с ними ради шутки или сравнения, но если свинью собакой назвать, то собакой она не станет.

— Так это же глупо, зачем так делать?

— Делают же. Обманывают люди друг друга и постоянно. Ты тоже говоришь, что винтовку чистишь, а может оно и так, только ты так развлекаешься, а чистка уже дело десятое.

— Ну чего ты сразу, — Тоня нахмурилась.

— А ничего, говорю не трогай, маленькая ещё.

— Сама-то.

— Дать бы тебе ложкой по лбу, только марать тебя гречей не хочу. Ешь спокойно, а то ещё вопросы странные задаёшь.

— Не странные, стало интересно — вот и спросила.

— Займи себе голову знаешь чем? Название поездке придумай. Может, будем дневник вести или заметки какие.

Следующие минут пять они сидели в тишине и почти доели, когда Тоня снова оживилась.

— Это сложно.

— Чего сложно? А! Ну, у разных проектов есть кодовые названия, а у солдат позывные, от этого и отталкивайся.

— На корпусе у танка же цифры есть!

— Двадцать один которые?

— Они самые.

— И что ты предлагаешь?

— У нас же есть примерный маршрут, как и куда ехать? Тогда пусть называется… — Тоня чуть выпрямилась, а следующее сказала самым басистым басом из подвластных ей, — Маршрут — Двадцать Один!

— Ндам, звучит. Главное — не забудь потом. Давай посуду, сейчас помою и пойдём.

Мыть приходилось скребком и почти закончившимся куском мыла. Вода была холодная, и, в попытках отмыть злосчастные тарелки с ложками, Оля начинала сама проклинать эту самую гречу.

Из комнаты девчонки забрали все свои вещи, направившись искать Мишу, благо то было не сложно — шум со стороны главной улицы явно намекал, куда стоит идти. Михаил разгребал мусор, перетаскивая в укромный угол какие-то металлические конструкции и покрышки.

— Поели? А посуду вы помыли? — Миша держал в руках большую металлическую бочку.

— Да, помыла. Наслышаны о грече, что в бетон превращается.

— Ха-ха-ха, это да, хорошо, — его смех срезонировал в бочке, стал раз в десять ниже и громче.

Интересовалась Тоня: — А ты чем занят?

— Увидите. Когда заправим вашего стального друга, приедем обратно, тогда всё узнаете.

Миша наконец взялся за ржавую тележку с канистрами. Лесные массивы по обе стороны защищали от назойливого ветра. Лишь немного смущал тот факт, что не изменилось буквально ничего. Всё та же дорога, те же машины, те же деревья. Когда едешь исключительно вперёд, не оглядываясь назад, не обращаешь внимание на то, что позади тебя всё остаётся прежним. Ты увидел и ушёл, а вещи, находящиеся там, будто застывшие во времени, уже и не существуют вовсе. Будто всё поставили на паузу, команда «Мотор» уже не прозвучит, и даже одинокий дятел в лесу не будет никем услышан. Что уж говорить, когда и сам дятел давно пропал и неясно, вернётся ли он вообще в этот лес. Вдруг ветви сомкнулись над головами, образуя длинный туннель, что с неохотой пропускал солнечный свет. И почему именно это? Будто что-то именно сейчас захотело напугать, остановить, но не может, да и человеческая воля гораздо сильнее какого-то природного страха.

Миша продолжал рассказывать истории из жизни, своего детства, школы, техникума, с армейских времён, но на просьбы рассказать о последних проведённых годах отвечал сухо: — Ничего интересного. Сам он становился на этой фразе отрешённей, на лбу проступали морщины, взор опускался на горизонт. Видно, помнил он всё очень хорошо и ворошить эти воспоминания совершенно не хотел. Мало кто способен сохранить рассудок в таких условиях, только единичные отшельники или монахи, хотя и им обычно есть с кем поговорить. Даже распорядок дня и увлечения, общепринято признанные как те, что приводят мысли в порядок, не могут вернуть былое состояние ума. Монолог Михаила тёк как горная речка, перепрыгивая с темы на тему, словно ударяясь о камни, в поисках зацепки или подсказки для ответов на собственные вопросы.

Вот кампания прошла место встречи — малое КПП. Миша был на удивление спокойный, лишь переменился в лице, когда уголки рта чуть приподнялись. Оля начинала понимать — молился он вовсе не за свою жизнь, и вовсе не за спасение. Возможно, это вообще была не молитва, а что-то вроде благодарности.

Тоня по бескультурью перебивала Мишу, но он только рад был отвечать на её вопросы. «А как мотор работает? А каким образом свинец от радиации спасает? А капсюль почему взрывается?» — И ещё многие другие. Оля не часто слышала такое от подруги, хотя знала ответы на многие, а потому даже немного расстраивалась, но продолжала молча идти, вглядываясь в пересечение неба и щебёнки в поисках 57-го. Уже был полдень, когда они наконец приблизились к нему.

— Вон он, вон! — Тоня радостно воскликнула.

Михаил был прав, можно было не волноваться: 57-ой стоял нетронутым. Удивительно: танк, разработанный ещё в пятидесятых, на ходу, после войны, да ещё и переоборудованный. К нему было припаяно много дополнительных карабинов, стальной ящик, а боевое отделение было увеличено почти на треть, что в ширь, что в длину. Такой большой кармой и несуразным видом он немного напоминал шмеля. Тоже нелепый на вид, с большой попой и очень полезный.

— Орудие рабочее? — Миша отпустил тележку, пойдя рассматривать чудо человеческой мысли.