Марсианская комната

Развод и послужил частичным поводом для визита. Анна, бывшая жена Стайла, ходила на прием к Эрику Фромму раз в неделю в течение последних десяти лет. Помощь специалиста не спасла их брак, да и саму Анну не уберегла от множества бед, не самой страшной из которых оказался хронический алкоголизм.

Кабинет психоаналитика удивил Стайла лаконичностью обстановки. Качалка, в которой расселся сам Фромм, под рукой планшет на журнальном столике, напичканное электроникой кресло-трансформер для клиентов. На стене висел диплом, напротив – картина «Энди Уорхола двадцать первого века» Кристи Свенсона. Анна в свое время купила парочку его работ, одну для спальни, другую в гостиную. В углу стоял шкафчик, Стайлу подумалось, что там аналитик хранит бренди. Больше в кабинете не было ничего.

Стайл представлял аналитика надменным толстым стариком, напоминающим Черчилля, на деле же Фромм оказался ровесником Протезиста, худощавым, с белесыми кудряшками на голове и насмешливыми глазами. Против воли Стайл почувствовал, что Эрик ему симпатичен.

«Умное кресло» казалось неудобным до тех пор, пока Стайл не расслабился, позволив устройству делать свою работу.

– Чувствую себя пациентом, – пожаловался он Фромму. – Я ведь только хотел поговорить об Анне.

– Стайл, за десять лет вашего брака и три года после развода вы не пришли ко мне ни разу, ни с женой, ни один, хотя я приглашал вас на семейную терапию, скажем мягко, неоднократно. Признавайтесь, какой вопрос вы собирались мне задать «к слову» и «между делом»?

– Эрик, я могу вас так называть?

– Попробуйте «доктор Фромм». Вам понравится.

– Не жмет имечко? – съехидничал Стайл, тут же пожалев об этом.

К счастью доктор Фромм не обиделся. Привык, наверное.

– В самый раз. Давайте договоримся, я не буду обсуждать свою пациентку даже с ее мужем. Особенно с бывшим мужем. Но вы оплатили час моего времени, так что пользуйтесь, рассказывайте свою историю.

Протезист не заставил себя долго упрашивать.

– Мне приснился сон. Все пациенты вам говорят такое, доктор Фромм?

– Случается, – улыбнулся доктор. – Приснился один раз, или вы видите его постоянно?

– Только раз.

– И почему вы решили им поделиться? Сон взволновал вас, напугал?

– Ни то, ни другое.

– Тогда что?

– Меня не покидает ощущение, что сон очень важен, – признался Стайл, начинающий жалеть об этом визите. – Но я не могу понять, почему именно.

– Вы всегда запоминаете свои сны?

– Почти никогда. Не уверен, что и сейчас запомнил все, как следует. Я как раз и хочу, чтобы вы помогли мне все вспомнить и проанализировать. Это возможно? Например, под гипнозом? Или с помощью современной техники?

– Гипноз не понадобится. Просто рассказывайте по порядку, что запомнили, а я буду уточнять детали. Приступайте. Можете закрыть глаза, если хотите, главное, не засыпайте. Итак…

Стайл послушно зажмурился.

– Я сижу в темноте.

– Вы хоть что-то видите?

– Не дальше собственных колен.

– Вас это пугает?

– Вовсе нет. Наоборот, темнота мне нравится. Темнота – это неизвестность, а у меня странное ощущение, что любое знание обернется работой. Я наслаждаюсь возможностью отдыха.

– На чем вы сидите?

– Старомодный деревянный стул без спинки. Я видел такой в музее. Мы ходили с Анной на выставку.

– Вы сидите в помещении?

– Да, безусловно.

– Как вы это поняли?

– Не знаю. Это проявилось после. А в тот момент мне было все равно.

– Продолжайте.

– Звенит колокольчик. Тоненько так, «динь-динь». Напротив меня включается телестена.

– Далеко от вас?

– Не могу сказать.

– Но вы видите экран полностью? Вам удобно смотреть на него?

– Да, очень комфортно. Теперь, когда вы об этом спросили, я думаю, что до стены метров пять.

– Что показывают?

– Документальный фильм об исследовании Марса. Фильм настоящий, кажется, я видел такой наяву. Его еще вела журналистка с Третьего канала, блондинка, как же ее зовут?

– Сара Аксель? Я смотрел этот фильм. Вам нравится Аксель как женщина?

– Я не могу воспринимать ее как женщину, как ни странно. Она какая-то, как бы это выразить, стерильная. Будто картинка в календаре.

– Я вас понимаю. Какой же фрагмент вам показали?

– Его не было в фильме, или я его не запомнил. Аксель рассказывает, что в каналах Маринер нашли образцы письменности. На экране появляются каменные таблички, на которых выбиты то ли иероглифы, то ли пиктограммы. Я не слишком разбираюсь в этом.

– Неважно, продолжайте.

– Я рассматриваю значки, а Сара тем временем перечисляет ученых, которые пытались эти записи расшифровать. Список внушительный, многие имена даже мне знакомы, хотя я профан, ну и регалии у всех, вы понимаете. И никто не справляется, вот досада. Потерпев неудачу, наука для собственного успокоения объявляет эти таблички живописью, а то и чудом природы. Снова звенит колокольчик, экран гаснет, и теперь я могу рассмотреть комнату. Она очень узкая. Я могу дотянуться ладонями до боковых стен, не вставая. Прямо передо мной деревянный стол. Старинный. С той же выставки, я рассказывал.

– Да-да, я помню. Вы сидите за этим столом?

– Нет. Вспомнил, это называлось «рабочее место клерка». За ним нужно работать стоя. Мне приходится встать и шагнуть вперед, чтобы прикоснуться к столешнице.

– Что вы видите на столе?

– Чернильницу, очень старую, бронза, с настоящей тушью. Ручку с металлическим наконечником, которую надо в эту тушь макать. Книгу в кожаном переплете. Пухлый такой гроссбух. Стопку бумаги. И все это освещает лампа.

– Вы начинаете работать?

– Не сразу. По правую руку я вижу полукруглое окошко в стене, под ним проволочная корзина. Дзинькает колокольчик. Из окошка в корзину падает бумажный свиток. Я разворачиваю листок, там строчка символов, очень похожих на те, марсианские.

– Вы понимаете, что там написано?

– Ни единого значка. Я раскрываю гроссбух, страницы поделены на две колонки, левая озаглавлена «вопрос», правая – «ответ». И все исписано строчками с иероглифами. Я листаю книгу, пока в левом столбце не нахожу фразу со свитка.

– Вы говорили, что книга очень толстая. Это же огромный труд найти там эту фразу.

– Да, наверное. Но я как-то буднично отношусь к этому. Просто работа, которую я выполняю не в первый и не в последний раз. Итак, я нахожу фразу, беру чистый лист и перерисовываю значки из правой колонки напротив исходной надписи.

– Вам так легко удается писать тушью?

– У меня получается. Теперь, когда вы спросили, я нахожу это странным. В жизни не прикасался к перу.

– Продолжайте.