Мартин Борман. Неизвестный рейхслейтер. 1936-1945

Западногерманские власти не смогли найти доказательств связи Бормана с пресловутыми заговорщиками. Но Науман смог пролить больше света на судьбу Бормана. Науман сообщил следователям, что он вместе с Борманом, Аксманом, Кемпкой, доктором Штумпфеггером и некоторыми другими беглецами попытался пересечь в ночь 1 мая 1945 года Видендаммерский мост. Танк, которым они хотели прикрыться, был взорван выстрелом советского солдата, использовавшего фаустпатрон. Но Борман не был убит этим взрывом. Он, Науман, Аксман и некоторые другие спутники продолжили путь на станцию Лертер. Там последний министр пропаганды Третьего рейха расстался с Борманом и отправился на запад. Науман не знал, что случилось с Борманом после этого. Однако Науман утверждал, что Борман был еще жив при их расставании между 3 и 4 часами ночи. Секретарь фюрера не был ранен и не выглядел измученным и отчаявшимся.

Однако Борману не удалось выйти из Берлина, сочли два немецких юридических учреждения, которые в 1954 году постановили, что он юридически мертв. Окружной суд Бер-хтесгадена провел расследование с целью определить его личное имущество. 30 января 1954 года суд Берхтесгадена постановил, что глава канцелярии нацистской партии погиб в Берлине, и даже определил дату и время смерти: 2 мая 1945 года, полночь. По немецким законам окружной суд не был обязан предавать огласке доказательство, на основании которого выносил решение. Он и не делал этого.

24 июля 1954 года Управление регистрации гражданских состояний Западного Берлина, последнего известного места проживания Бормана, последовало примеру окружного суда Берхтесгадена и объявило секретаря фюрера мертвым. Управление ежегодно публиковало «Книгу оповещения смертей», которая сообщала о смертях жителей Берлина, подтвержденных в течение года. В томе за 1954 год смерть Бормана обозначена номером 29 233. Однако запись помечена примечанием: «Смерть полностью не установлена».

После решений суда Берхтесгадена и Управления регистрации Суд денацификации Западного Берлина получил легальную возможность конфисковать имущество Бормана в пользу жертв нацизма. Но суду удалось обнаружить имущество на сумму всего лишь в 8300 долларов. Не все оно подверглось конфискации. Около 450 долларов из этой суммы выделили детям Бормана для оплаты издержек, понесенных судом по денацификации в урегулировании вопроса об имуществе их отца.

Можно усомниться в том, что расследование суда Берхтесгадена проводилось и имело иной мотив, кроме окончательного разрешения вопроса об имуществе Бормана, поскольку оно завершилось за год до того, как пять свидетелей его побега из имперской канцелярии обнаружились на Западе.

В 1955 году Федеративная Республика Германия добилась освобождения советскими властями некоторого числа военнопленных, некоторые из которых были задержаны русскими во время попыток спастись вместе с Борманом бегством из имперской канцелярии. Среди этих военнопленных, проведших в советских тюрьмах десять лет, был камердинер Гитлера Хайнц Линге.

— Уверяю вас, Борман мертв, — сказал он западногерманским журналистам, учинившим ему расспросы по возвращении из России в октябре 1955 года. Камердинер видел секретаря фюрера в последний раз возле взорвавшегося танка, когда он был объят пламенем у Видендаммерского моста.

Другой вернувшийся военнопленный, Йохан Раттенхубер, начальник подразделения охраны фюрера, был уверен, что взрыв убил Бормана. Той же точки зрения придерживался личный летчик Гитлера, Ганс Бауэр, который не смог выполнить приказ фюрера о доставке воздухом Бормана из Берлина на ближайший аэродром. Адъютант от СС Гитлера, Отто Гюнше, также был убежден в гибели Бормана. Но, по версии Гюнше, рейхслейтер был внутри танка, когда тот взорвался.

Советские следователи дотошно допросили Линге, Раттенхубера, Бауэра и Гюнше относительно судьбы Бормана. Они рассказали им ту же историю, что сейчас поведали западным журналистам. Хотя версии четырех возвратившихся пленников отличались в деталях, все они были едины во мнении, что Борман погиб на Видендаммерском мосту. Однако ни один из них не видел его трупа.

Не то было с другим вернувшимся пленным, испанцем Хуаном Рока-Пинаром. Воевавший некогда на Восточном фронте в составе испанской Голубой дивизии (Голубая дивизия по цвету рубашек — формеы фалангистов Франко — 205-я дивизия испанских добровольцев (существовала с 24 июня 1941 до 10 октября 1943 года). Единовременно в ней воевало ок. 20 тысяч, всего приняли участие в боях около 50 тысяч испанцев. Отличилась при грабеже Великого Новгорода (в частности, испанцы украли крест с храма Святой Софии, вернули только в 2007 году). В октябре 1943, когда перспективы Германии стали мрачными, Франко принял решение о выводе и расформировании дивизии. Но многие испанские солдаты добровольно остались на фронте, теперь уже под исключительно немецким командованием. Сражались в Берлине, как и французские эсэсовцы, защищавшие подступы к бункеру рейхсканцелярии, до конца боев. Также была Голубая эскадрилья испанских летчиков, воевавшая на самолетах германского производства. — Ред.). Рока-Пинар в ночь 1 мая 1945 года оказался в составе небольшого подразделения СС близ Видендаммерского моста. Там возле испанца остановился танк, иофицер СС приказал испанскому эсэсовцу: «Вытащи из него Бормана».

Рока-Пинар вместе с другим солдатом прыгнул на танк, открыл крышку люка и заглянул внутрь. Испанец увидел двух мертвецов. В одном из них он узнал Мартина Бормана. По словам Рока-Пинара, он вытащил Бормана из танка. Но усилившийся огонь русских заставил испанского эсэсовца оставить труп Бормана на улице.

Возвратившиеся пленные, хотя вроде бы и подтвердили гибель главы канцелярии нацистской партии, на самом деле запутали вопрос еще больше. Ведь их заявления прямо противоречили свидетельствам Наумана, Аксмана, Швегермана и Тибуртиуса. Эти четверо утверждали, что видели Бормана живым значительное время после взрыва танка. Все ли из них ошибались или некоторые из них, был ли это сговор с целью прикрыть секретаря фюрера? Что случилось с ближайшим доверенным лицом фюрера?

Никто из его детей, которые воспитывались разными приемными родителями, не дал удовлетворительного ответа. Однако старший сын Бормана промелькнул в 1958 году в новостях. Гитлер был крестным отцом Адольфа Мартина, который в свое время учился на «отлично» в нацистской школе для подростков в Фелдафинге. Ему было 15 лет, когда пришлось бежать из Берхтесгадена и когда умерла его мать. Бесприютный мальчик воспитывался семейством Гогенвертер под именем Мартин Бергман. Члены этой семьи являлись австрийскими крестьянами и ревностными католиками.

Мартин Борман наказывал жене «добиться гарантии того, чтобы никто из детей не бедствовал и не отравился ядом христианства в любой дозе». Тем не менее старший сын стал вновь обращенным католиком. Более того, молодой Мартин Борман (он отказался от имени крестного) был посвящен 20 августа 1958 года в сан католического священника в Ордене миссионеров Священного сердца при иезуитской церкви австрийского города Инсбрук.

«Мы знаем о тяжелом бремени, которое лежит на его плечах, — заметил один из послушников ордена иезуитов после рукоположения молодого человека. — Для нас он является подтверждением того, что даже среди безбожников, выращенных тоталитаризмом, есть те, кто нашел путь к спасению».

Отец Мартин Борман из Общества Христа занялся затем миссионерской работой в Конго и остался там после того, как эта бельгийская колония добилась независимости. Время от времени европейские следователи просили его пролить свет на судьбу отца. Он не мог этого сделать, как и восемь других детей Бормана. Один американский писатель однажды побеседовал с отцом Борманом в его простенькой миссионерской станции, расположенной среди девственного тропического леса в 300 милях к югу от Киншасы, конголезской столицы. Писатель спросил, имеет ли священник представление, где мог быть его отец.

— Я почти не сомневаюсь, что он погиб, — сказал отец Борман. — Я не верю рассказам, что его видели живым после исчезновения в Берлине. Он никогда не контактировал с моей матерью или каким-нибудь другим членом нашей семьи. Полагаю, он погиб в Берлине.

— Если бы ваш отец был жив, — спросил писатель, — и если бы он прибыл сюда, в Конго, вы бы защитили его, предоставили бы ему убежище?

— Да.

— Как бы вы смогли пойти на это, после всего что случилось?

— Он ведь мой отец. Несмотря на все свои деяния, он мой отец. Нет человеческого, божественного или церковного закона, который побуждал бы меня передать отца в руки палача.