Мартин Иден
Шрифт:
Он уселся за стол и задумчиво посмотрел на него. На нем было множество чернильных пятен. Мартин вдруг почувствовал к нему нежность.
— Эх ты, милый старый стол! — сказал он. — Сколько дорогих часов провел я, сидя за тобой. В общем, ты был мне верным другом. Ты никогда не отрекался от меня и не давал мне бланка с отказом — этого ордена за отсутствие заслуг; ты даже никогда не жаловался на то, что тебе приходилось работать сверхурочно.
Он уронил руки на стол и положил на них голову. В горле у него стоял ком, и ему хотелось плакать. Он вдруг вспомнил свою первую драку, когда ему было шесть лет; у него слезы текли по щекам, но он все-таки продолжал колотить кулачками своего противника, пока тот, бывший на два года старше, не избил его и не довел до
— Эх ты, бедняжка, — прошептал он. — Вот и теперь тебя избили. Отколотили до полусмерти, положили на обе лопатки…
Но картина этой первой драки все еще стояла перед ним; затем она исчезла и сменилась картинами других драк.
Шесть месяцев спустя Масляная Рожа (прозвище его противника) опять отколотил его. Зато Мартин посадил ему здоровый фонарь. Это уже было лучше. Перед ним пронеслись одна за другой все их драки; он всегда падал, побежденный, а Масляная Рожа стоял над ним, торжествуя. Но все-таки Мартин ни разу не убежал. Эта мысль его подбодряла и теперь. Он всегда храбро выдерживал до конца, а Масляная Рожа дрался, как настоящий черт, и пощады не давал. И все же Мартин держался стойко, до конца.
Затем он увидел узкий проход между ветхими деревянными хижинами, который заканчивался одноэтажным кирпичным зданием; оттуда раздавался ритмический шум печатных машин, печатавших дневной выпуск газеты «Вестник». Ему было одиннадцать лет, а Масляной Роже тринадцать, и оба они разносили газеты. Потому-то они и стояли здесь в ожидании ее выхода. Конечно, Масляная Рожа и тут не преминул напасть на него: опять произошла битва, окончившаяся вничью, из-за того что в четыре часа открылась типография и вся толпа маленьких газетчиков вошла туда и начала складывать газеты.
— Завтра отдую тебя, — послышалось обещание Масляной Рожи; и ему почудился его собственный ответ, данный дрожащим от слез голосом; он тоже обещал быть на месте в назначенное время.
И он на самом деле пришел, даже пораньше убежал из школы, чтобы быть первым. Масляная Рожа опоздал на две минуты. Остальные мальчишки подбодряли Мартина, давали ему советы, указывали ему на его неверные приемы и предсказывали победу, если он будет придерживаться их указаний. Правда, и Масляной Роже они тоже давали советы. С каким удовольствием они следили за поединком! И вот началась эта борьба, продолжавшаяся целых тридцать минут без единой передышки и закончившаяся лишь тогда, когда открылась типография.
Мартин мысленно видел себя мальчиком, когда он день за днем спешил из школы в тупик, где помещалась типография. Ходить очень быстро он не мог; он хромал и все тело его ныло от постоянных драк. Его руки от кисти до локтя были сплошь покрыты синяками от бесчисленных ударов, которые ему приходилось парировать; кое-где на месте ушибов образовались ссадины. Все у него болело: и руки, и плечи, и поясница, а в голове чувствовалась тяжесть. В школе он не принимал участия в играх и совсем не учился. Просидеть целый день за партой — и то было мучением. Ему казалось, что прошли уже целые века с тех пор, как начались эти ежедневные драки, а впереди предстоял тот же кошмар. Почему ему не удается победить Масляную Рожу, часто думал Мартин. Ведь тогда прекратились бы все эти мучения. Но ему и в голову не приходило признать себя побежденным.
Так он брел каждый день в типографию, страдая телом и душой, но вместе с тем учась терпению. Он являлся туда, чтобы помериться силами со своим неизменным противником, Масляной Рожей, которому эти битвы надоели не меньше, чем Мартину, и который с удовольствием бы прекратил борьбу, если бы не окружающая толпа маленьких газетчиков: гордость не позволяла ему спасовать перед ними. Как-то раз, после двадцати минут отчаянных усилий со стороны противников уложить друг друга, но при строгом соблюдении известных правил (запрещения ударять в живот и бить упавшего), Масляная Рожа,
задыхаясь и едва держась на ногах, предложил Мартину считать, что они квиты. Мартин даже теперь, сидя за столом, вздрогнул при воспоминании о том, как он, задыхаясь от крови, струившейся из рассеченных губ и наполнявшей ему рот и горло, подошел к Масляной Роже и, выплюнув мешавшую ему говорить кровь, крикнул, что он не согласен, но что Масляная Рожа может, если хочет, признать себя побежденным. Масляная Рожа не согласился, и поединок продолжался.На следующий день и еще много дней подряд происходила обычная драка. Когда Мартин вначале выпрямлял руки, он каждый раз ощущал острую боль; первые удары тоже были прямо невыносимы. Но затем у него все тело точно немело, и он продолжал слепо отбиваться и нападать, а перед ним мелькала, точно во сне, широкая улица и горящие звериные глаза Масляной Рожи. Все для него сосредоточивалось в этом лице; остальное было пустотой. Во всем мире не было ничего, кроме этого лица, и Мартину казалось, что он никогда не узнает блаженства покоя, пока его окровавленные кулаки не превратят это лицо в бесформенную массу или же пока другая пара окровавленных кулаков, каким-то неведомым образом связанных с этим лицом, не расквасит ему, Мартину, физиономию. Тогда он успокоится, но прекратить поединок — этого Мартин сделать не мог!
И наконец настал день, когда Мартин, с трудом притащившись к дверям типографии, увидел, что Масляной Рожи там нет. Так он и не явился. Мальчишки начали его поздравлять и объявили ему, что он победил Масляную Рожу. Но Мартин не был удовлетворен. Он чувствовал, что ни он, ни Масляная Рожа не победили. Спор остался неразрешенным. Лишь впоследствии мальчики узнали, что в этот день у Масляной Рожи скоропостижно умер отец.
Мысли Мартина пропустили целый ряд лет и остановились на вечере, когда он сидел на галерке в театре. Ему было семнадцать лет, и он только что вернулся из плавания.
Вблизи него началась драка. Кто-то кого-то обижал. Мартин вмешался и вдруг очутился лицом к лицу с Масляной Рожей, глаза которого сверкали от злобы.
— Я с тобой расправлюсь после представления, — прошипел ему давнишний враг.
Мартин кивнул головой. Наблюдавший за порядком капельдинер подошел к ним.
— Я встречусь с тобой на улице, после окончания, — шепотом проговорил Мартин, устремив взгляд на сцену, по-видимому, весь погруженный в созерцание танца.
Блюститель порядка строго глянул на них и ушел.
— Компания у тебя есть? — спросил Мартин у Масляной Рожи во время антракта.
— Разумеется.
— Ну, так и мне надо кое-кого позвать.
Во время антракта он собрал трех человек, которых он знал еще раньше в гвоздильной мастерской, машиниста с железной дороги, затем с полдюжины членов шайки Буу и столько же из другой — страшной шайки с Маркет-стрит.
Когда окончилось представление в театре, обе компании двинулись по разным тротуарам, стараясь не обращать на себя внимания. Дойдя до пустынного перекрестка, они сошлись вместе и держали военный совет.
— Мост на Восьмой — самое подходящее место, — сказал рыжеволосый парень из компании Масляной Рожи. — Драться можете посередине, у электрического фонаря, а если полицейские подойдут с одной стороны, нам будет легко удрать в другую.
Мост на Восьмой улице, пересекающий один из рукавов дельты Сан-Антонио, по длине равнялся трем кварталам. На самой середине моста и на обоих его концах горели электрические фонари, мимо которых полицейский не мог бы пройти незамеченным. Перед мысленным взором Мартина встала картина этого безопасного места. Он увидел обе компании, стоявшие с агрессивным, угрюмым выражением, отдельно друг от друга, каждая около своего чемпиона; а он сам и Масляная Рожа уже скидывали куртки. Невдалеке были поставлены часовые, на обязанности которых лежало наблюдение за входами на мост. Парень из шайки Буу держал в руках куртку, рубашку и фуражку Мартина, чтобы, в случае тревоги, сразу убежать с ними в безопасное место; затем Мартину представилось, что он входит в середину круга и громко объявляет противнику: