Марья-царевна из Детской Областной
Шрифт:
— Почему ты попросила у Макоши именно это? Ты ведь могла пожелать, что угодно!
Орлова вдруг поняла, где она видела ее: в храме! Это она вышла из-за занавеса!
— Например?
Девочка пожала плечами:
— Счастья. Удачи во всех делах. Ивана — царевича в мужья, наконец!
— Зачем мне ваш царевич? — досадливо откликнулась Маша. — Я уже себе дурака нашла!
Девочка хихикнула, отступила на шаг и растаяла в воздухе…
…Орлова вздрогнула, мотнула головой. Приснится же такое!
Женщина обвела взглядом комнату и охнула: на подоконнике лежало веретено
И умрун, и зазовка сгорели почти мгновенно. Только стояли здесь — а уже через миг разлетелись пеплом, оседающим на губах горьким ядом.
Еще один удар сердца — и стена, поставленная покойным царем, рухнула, истаяла подобно той, что стояла раньше над Пучаем. Звон мечей и крики сражающихся ударили по ушам протяжным набатом.
Побледневший Тугарин отступил на шаг…
Кощей дернул уголком рта, склонился, поднимая с земли выпавшую из руки отца иглу. Вогнал ее в ворот ферязи — так же, как до этого и сам лекарь, а вслед за этим — взял с земли меч. Созданный Триглавом сломан, а значит, сотворенный Нияном будет не хуже.
Тугарин словно только этого и ждал: рванулся в сторону, коротко взмахнул рукою — бумажные крылья прилипли к спине, как влитые — и взмыл в воздух, уходя, пытаясь скрыться.
— Сними его, Соловей Одихмантьевич, — резко приказал царь.
Ловчий послушно сложил пальцы колечком, вскинул руки ко рту. Оглушительный свист догнал взлетевшего: вихрь ударил в спину, ломая крылья — огромная птица закувыркалась в воздухе, пытаясь выровняться и, не совладав с ветром, упала где-то за горизонтом.
— Закончим, напомни приказать о гонении следа, — сухо обронил Кощей и, не дожидаясь ответа, шагнул прочь от реки: еще оставались дела.
Из-за горизонта показались первые лучи солнца…
Победи пекельное войско в нынешней битве, уничтожь навьи полки — и уже назавтра мертвецы могли бы и днем по Нави ходить, но сейчас, после гибели их предводителя, солнечные лучи оставались опасными для посланников Нияна. Игоши и потерчата, кутыси и вишальники падали на землю, осыпались грудами костей…
Навь была спасена. Но какой ценой… Сколько дивьих людей пало в этой битве?..
И падет еще больше, если не будет стены между Навью и Пеклом…
…Соловей Одихмантьевич шагнул, было за царем, но вдруг остановился, оглянулся. Занимавшийся рассвет гнал мертвяков обратно в Пекло, а на земле остался лежать покойник в зеленом кафтане…
Ловчий шагнул к неподвижному телу:
— Жил псом, помер человеком, — чуть слышно обронил Соловей. Собирался уже прочь идти и вдруг замер, присмотрелся… Поблазнилось или нет?
Мужчина склонился над Огненным Змеем, перевернул тело на спину. Советник не шевелился, но Соловей рванул ворот кафтана, бросил короткий взгляд на шерстяной жгут грибатки, удавкой стянувший горло, оттянул потемневшую от крови рубаху — хорошо Змею досталось — и замер: на черной, словно истлевшей груди проявились мелкие, постепенно увеличивающиеся в размере точки розовой молодой кожи — словно краской кто окропил.
— Нешто жив, собака! —
удивленно охнул ловчий. Подпер Змея под спину, помогая сесть. Тот медленно повел головой — было слышно, как хрустнули позвонки — и прохрипел:— Ты?..
Соловей вздохнул и, буркнув:
— Расскажешь кому, что я тебя вытащил, голову оторву, понял? — закинул руку Огненного Змея себе на плечо, помогая встать…
…Царь проводил взглядом две фигуры, медленно ковыляющие прочь с пустеющего поля боя.
Мало, очень мало осталось в живых. Полк правой руки и головной — полег почти полностью. Полк левой — растаял наполовину…
Не будет стены меж Пеклом и Навью — уже завтра все повторится, и лишь Доле и Недоле ведомо, устоят ли миры, совладает ли войско с ворогом.
Но стену можно поставить. Вольно ли невольно, но отец сказал, как это сделать. И даже показал.
Повелитель Нави властен не только над жизнью, но и над смертью поданных. Погибшие и умершие могут, как и жители Яви — к Нияну на вечное послушание пойти — повелителя мертвых разве ослушаешься. А стало быть, коли зла на душе мало — и в Ирий, к светлым богам направиться сумеют. А могут, по приказу царя, вечно стену меж мирами держать… И с каждым годом стена все крепче будет — новые умершие на вечную службу придут.
И не будет им помилования, не будет им продыху, коли царь так прикажет. Зло на себя такое возьмет…
Кощей вскинул руку.
Потянулись серые дымные струйки от павших в битве, сплелись в туман, от которого и восходящее солнце, казалось, померкло. Шелестнул в вытоптанной траве отчаянный горький вздох, и слышалось в нем людское многолосье… Проклятья и слезы, мольбы о пощаде и плачи, покаянные молитвы всем богам…
Протянулась черная стена над Пучай — рекой. Полыхнула алым пламенем — и вновь словно взгляд сотен глаз по коже продрал — и исчезла, став невидимой…
Царь отвернулся от реки и, бросив через плечо последний взгляд на серые волны, пошел прочь.
Войско вернулось в столицу к полудню. Орлова, честно говоря, ожидала, что победа будет отпразднована как-то ярко, громко, будет играть торжественная музыка, везде будут цветы, флаги, но то ли здесь, в Нави, битвы с Пеклом были чем-то обыденным, то ли победа досталась слишком дорогой ценой… Как бы то ни было, сперва Маша увидела в окно, как в небе промелькнули летучие корабли, а затем, примерно через полчаса, в горницу к кощеевой невесте шагнул мужчина в белоснежном кафтане:
— Здравия, царевна, — низко поклонился он. — Царь желает видеть тебя.
У Маши и от сердца отлегло. Сон ночью ей привиделся, или нет, но если сейчас ее зовет с собой не какой-то полуразложившийся мертвяк, значит все в порядке, значит Тугарин не успел сломать иглу…
…Разговор состоялся в царском кабинете — как назывался его местный аналог, Маша понятия не имела. То, что невесту не повели в тронный зал — если он, конечно тут есть, — с одной стороны, радовало: разговор будет не особо публичный и пафосный, с другой — настораживало: это же царь, пусть даже и сказочный — у него на каждый чих должно быть все распланировано!