Маша для медведя

Полежаева опять послушалась. Решительно, Гризли был для нее опасен. Действовал - гипнотически.

– Где наши лапки?

Протянула послушно обе руки ладонями вверх. Зверев взял браслеты. Никуда не спеша, застегнул один. Щелк. Другой. Щелк. Попросил, утыкаясь лбом в живот.

– Поцеловать тебя можно? Разочек?

Немного растерявшись, глупая овечка собралась было соскользнуть с подлокотника. Но помедлила, секунду. Почему-то. Что с ней происходило? Медведь угадал, что она не торопится удирать. Ласково, но крепко обнял талию. Потянул к себе, разворачивая лицом. Обе ладони, большие, твердые, легли девушке на спину.

– Ну?

В серебряных глазах кипела яростная и неутоленная жажда.

– Ну?

Макс нервно сглотнул. От его пальцев исходил жар, Маше показалось, что она расплавится в этом объятии. Зверев не торопился, не набрасывался. Смотрел, ждал. Только изредка, чуть заметно, ладони его подрагивали. Машину спину обсыпали приятные мурашки. Всю. От копчика до затылка.

– Ну?

Потянулся навстречу. От его кожи пахло горькой свежестью. Маше показалось, что комната опрокидывается, что сама она падает и тонет, и выбраться невозможно. Нет, не поздно, просто - все так, как есть. Чудно. И совсем не хочется отстраняться, дергаться. Знала, ее отпустят. Немедленно.

Губы... Горячие. Умелые. Сначала просто прижались, потом медленно раскрылись. Поцелуй не был свирепым. Нежность, нежность, нежность. Маша расслабилась в теплой волне удовольствия. Твердый кончик языка проник внутрь, настойчивый и ласковый. Он знакомился, а не командовал. Еще одно мгновение. И еще одно. И еще... Макс отстранился. Маша открыла глаза. Потрясла головой.

Невероятно сильные руки сомкнулись у нее на талии. Гризли снял девушку с подлокотника, поставил на пол. Отпустил.

– Страшно было?

– Нет.

– Противно было?

– Нет.

Почти обиженно ответила озадаченная его поведением Полежаева.

– Ладно. Топай на кухню. Мишка волнуется.

– ?

– Я приду.

Несколько ошарашенная девушка в дверях оглянулась. Гризли, запрокинув голову, прикрыл глазищи. Грудная клетка мощно вздымалась, точно он бежал в гору и жадно пил воздух. Как он понял, что Маша стоит рядом и подсматривает? Велел резко.

– Кыш.

– Ладно.

Буров, изгнанный на кухню первым, вовсе не волновался! Уплетал абрикосовое варенье и миндальным печеньем закусывал. Увидел Полежаеву, сообщил доверительно.

– Гризли прав. Я попробовал твоего чая. Один глоток. Всего. Бр-р-р. Честное ниф-нифовское, редкая гадость. А уж цвет... Моча больного осленка.

– Ты не проникся.

– ?

– К зеленому нужно привыкнуть. Втянуться. Осознать. Да, он горчит. Но зато вкус у него, живой.

– Ага. Забирает до озноба.

Мишка скривился, подвигал ушами. Привычная шутка тем не менее подействовала. Маша хихикнула. Буров подмигнул. Подвинул табурет.

– Приземляйся, русалочка. И наслаждайся напитком избранных счастливцев. Меня от него воротит. Я предпочитаю по-простому. Крепкого, сладкого. Чтоб душевно.

Полежаева не стала спорить. Буров принялся рассуждать о гурманах вообще. Речь его сводилась к тому, что вышеупомянутые любители чрезмерно тонких вкусовых ощущений просто-напросто извращенцы. Издеваются они не только над живыми моллюсками, например, но и над своими кошельками и желудками. Сплошь и рядом, вся их философия оказывается попыткой прикрыть душевную черствость и полную эмоциональную незрелость. Заканчивая очередной виток филлипики, Мишка громко возгласил.

– Нормальный человек такого жрать не станет!

Маша кивнула головой, чтобы отвязался. А через малое время явился Макс. Собранный, спокойный, холодный как ледяная гора. Молча взялся пить очень сладкий чай. Смотрел на Машу, слушал Мишкины шутки. Потом, вдруг брякнул.

– А мне подарок положен, на Новый Год?

Буров и Полежаева обменялись быстрыми взглядами. Чуть виноватыми, чуть озадаченными. Гризли, наслаждаясь моментом, попросил.

– Косу можно расплести?

Маша поперхнулась чаем.

– Что?

– Кто-нибудь, я мужиков имею ввиду, это делал? Разрешала кому? А?

– Нет.

– Врешь, наверно. Может в лагере, какому симпотному пионеру подвезло?

– Нет. Сказала же.

– Точно?

– Макс!

– Ну?

– Что, ну?

– Косу, говорю, твою, можно расплести? Давно мечтаю.

Маша опять покраснела. Но согласилась.

– Да.

Гризли подъехал на своем стуле. Блин, он у него был круглый, с колесиками! Развернул девушку спиной к себе. Рекомендовал.

– Продолжайте. Я мешать не буду.

Быстро погладил добычу горячей ладонью. Снизу вверх. От попы до шеи. Машиному телу это жутко понравилось. В животе собрался и запульсировал огненный ком.

Впрочем, Гризли больше не озоровал, не будоражил опасными прикосновениями. Занялся своим подарком.

Взялся за узелок зеленого шнурка. Маша поняла, отражаясь в Мишкиных глазах, что выглядит дура дурой. Было от чего. Макс медленно, с блаженными вздохами, распускал косу. Невозмутимо пить чай не получалось, хоть тресни! Полежаева пунцовая, как пионерский галстук, смотрела на Мишку. Буров после минутной заминки, вновь захрустел печеньем. Действия Гризли не отбили у него аппетит.

– Налей мне еще чашку.

Вежливо проговорила Маша. Буров, продолжая жевать, кивнул, потянулся, выполнил просьбу. Предложил заботливо.

– Варенье хочешь?

– Нет...

Полежаева точно со стороны, расслышав себя, поняла, что умирающие интонации - реальность, а не притворство. Голос у нее исказился. Некстати вспомнилось, как она мысленно пофыркивала насчет Светкиного кокетства. Пауз разных, вздохов - в присутствии Крутого Пацана. Вот, дура. Не Светка, а она, умница и красавица.

Макс уже справился с задачей. Отшвырнул скомканный шнурок на многострадальную столешницу. Отъехал на шаг, взглянуть, что получилось. Вернулся. Пропустил несколько прядей сквозь пальцы. Намотал на запястье. Пошевелил рукой, посмотрел - как шелковый браслет соскальзывает. Наклонился, прижался лбом. Щекой коротко потерся. Засмеялся. Выглянул из-за Машиного плеча, чуть касаясь его подбородком. Честно и блаженно сообщил другу.

– Буров, я счастлив. Лучшего подарка на Новый Год у меня еще не было.

* * *

Конец января и февраль прошли под знаком бесконечных вызовов в милицию. Маша, всегда в обществе Ильи Ильича, таскалась к следователю по три раза в неделю. Чего от нее добивались триста раз, переспрашивая об одном и том же? Единственное, что она утаила от мрачных ребят в форме - обстоятельства знакомства с гризли. Приплетать отчима и маму было ни к чему. Дед с ней согласился. В итоге беседы со следователем напоминали диалог из театра абсурда. О взаимопонимании речь не шла.