Маша для медведя

– Промокни.

Светка выронила салфетку в унитаз, кое-как использовав по назначению. Ладно. Ерунда. Теперь все в обратном порядке. Поставить на ноги. Натянуть трусики. Красивые какие, кипельно белые, с кружевами. Капроновые колготки. Поправить короткую юбочку. Как только Светка ходит по холоду голоногой? Не мерзнет, что ли? Запыхавшаяся Маша, вытерла пот со лба, мягкой синей бумажкой - не жалеть же хозяйские салфетки. Открыла дверь. Матвей ждал. Глаза у него были хитрые-прехитрые, да еще и с явной усмешечкой.

– Гиви предложил свои услуги. Может добросить нас до ее дома. Где живет твоя прелесть?

– Возле самолета.

– Ясно.

Никак не приходящую в себя подружку усадили на стульчик. Матвей придерживал ее за плечи, Маша обувала. Из зала выбрался толстый добродушный друг хозяина с очищенным мандарином в пухлой волосатой руке.

– Вы уже собрались? Момент.

Попрощались с Георгием и теми из гостей, кто еще оставался догуливать. Вася вышел из комнаты. Спросил, нужна ли его помощь. Нет? Хорошо. Маша стянула мордочку в гримасе вежливой улыбки. Ей было немножко стыдно за подругу. Хотя? Не дрались ведь ни с кем, никуда не посылали, в салат личностью не падали, под стол не валились, матерные частушки не пели, мужчин не насиловали.

Георгий подал Машину дубленку. Вежливый какой. Помог надеть.

– Было очень приятно познакомиться.

Чуть задержал ладонь девушки в своей руке. Наклонился. Чмокнул. Маша вскинула брови от удивления, собрав лоб гармошкой. Георгий сказал галантно.

– Просто счастлив. Надеюсь, мы еще увидимся.

Гаркнул в сторону.

– Гиви! Натура не утонченная. Старший друг мой! Где ты, прячешься? Заводи колымагу. Ты ведь у нас сегодня служба доставки.

– О, да.

– Так иди.

– Иду.

Пока они перекрикивались через всю квартиру. Маша спросила, зачем-то у молчаливого высокого хирурга.

– А вы знакомы? С Гиви, имею в виду?

– Разумеется. Мы приятели. Это он меня пригласил.

Голос у Матвея был очень противным. Можно подумать, что речь о смертельном враге зашла.

* * *

Слоноподобный, веселый Гиви торопился обратно, на гулянку. Высадил троицу возле Светкиного подъезда, вежливо попрощался и был таков. Матвей, без натужного оханья, легко взял сонную студентку на руки. Скомандовал.

– Топай впереди, звони. Пусть груз принимают.

– Некому. Она одна живет. Сейчас открою.

Полезла Полежаева в красивый баульчик подружки за ключами. Боже мой, чего только не бывает в женских сумочках! Маше под руку сразу же подвернулись презервативы. Смущенно зыркнула, не видел ли доктор? Вроде обошлось. Подошла поближе к тусклой лампочке. Распахнула чужую сумку пошире, чуть не на изнанку вывернула. Ключи нашлись, слава Богу. Брелок на них был пластмассовый: красное, насквозь пробитое золотистой стрелкой сердечко. Пошлятина.

Мимо протопала соседская семья. Покосились на компанию подозрительно, но ничего не сказали. Света уже несколько минут тонко и глупо хихикала, шебуршилась на плече Матвея. Пыталась что-то говорить, замолкала, повисала безвольной тяжестью.

С замками пришлось повозиться. Никогда не открывавшая этих дверей самостоятельно, Полежаева, не ведала какой ключ куда вставлять и в какую сторону поворачивать. Ладно, разобралась. Хоть и не сразу. Вошла. От расстройства Маша забыла, где выключатель в прихожей. Долго шарила ладонью по стене. Наконец, случайно наткнулась. Щелк. Не тут то было.

– Блин. Кажется, лампочка перегорела. Проходи, Матвей.

Доктор с ношей наперевес шагнул внутрь обиталища перепившей студентки. Повел носом.

– Как вкусно пахнет.

– Светка готовит потрясно. У нее всегда так.

Честно ответила Маша. Доктор удивился. Встряхнул свой груз, хлопнул перчаткой по внушительной попе.

– А говорила, подруга на диете сидит.

– Она меня сегодня кормила сырниками с изюмом и ванилью. Специально пекла. Сама только нюхала и скорбно вздыхала.

– Серьезно?

– Да.

– Ой, до чего вы бабы, странный народ.

Маша, пропустила комментарий мимо ушей, стряхнула с плеч дубленку, сбросила сапоги. Проскакала в зал, зажгла там свет. Потом на кухне. Чтобы в темной прихожей стало хоть капельку светлее.

– Так лучше?

– Сойдет.

Вместе раздели, разули девушку. Света опять пыталась что-то сказать, где там -тонко засмеялась, умолкла. Маша постановила решительно, взмахнув рукой.

– В зал. На диван.

– Да мне без разницы. Могу до спальни донести.

– Она одетая.

– Разденем.

Матвей хмыкнул. Полежаева вздохнула.

– Не хами, пожалуйста.

Принесла плед и подушку. Укрыла уложенную подругу. Отвела с лица мокрые волосы. Пригладила ладонью.

– Кажется все. Пошли?

– Пару сырников, если остались, я заслужил? Или ты сама все слопала?

– Вроде нет.

– Ну, угощай.

Маше очень не хотелось командовать на чужой кухне. Но не отказывать же доброму самаритянину в невинном удовольствии.

– Ты ведь только что из-за стола...

Проворчала она недовольно. А сама уже приподнимала крышки и лезла в холодильник.

– А мне кусок в горло не лез из-за соседства с тобой.

– ?

Маша прикусила губу, чтобы не ляпнуть лишнего. Еще чего не хватало - вспоминать о прошлом, волноваться. Но на дне души зашевелились, оживая, старые тени. Этот человек был ее первой любовью: несчастной, несмелой, несостоявшейся. Какой еще?

– Момент.

Доктор пошел в ванную мыть руки. Патологическая привычка всех хороших врачей. Спросил из-за распахнутой, перегородившей коридор двери.

– Каким полотенцем можно вытереть?

– Полосатым.

– Хорошо.

Ничего хорошего в происходящем не было, но Маша благоразумно промолчала. Матвей осторожно, как все крупные люди, попробовал рукой табурет, прежде чем сесть на него. Исполняющая обязанности хозяйки Полежаева достала чашки.

– Черный чай?

– Сойдет.

– Горячий?

– Если можно, кипяток.

– Сахар нужен?

– Да.

Ничего абсолютно она не знала про привычки этого большого, одновременно гордого и нервного мужчины. Его самоуважение базировалось на весьма шатком основании, чуть задень - опрокинется. Он легко злился и обижался, это было бы к лицу вздорной стареющей примадонне, но талантливому молодому хирургу? И бабы его, бесконечно сменяющие одна другую... Дед говорил, что "бесбашенно донжуанят", не думая о последствиях - вечные мальчики. Те, что не подросли духовно. Не научились заботиться и нести ответственность. Таких, незрелых, по словам опять же мудрого Машиного предка в России большинство. Процентов семьдесят-семьдесят пять.