Маша и Гром

— Красное? — предложил я, взяв вторую бутылку.

Размышляя, она барабанила пальцами по столешнице, и я машинально накрыл ее руку своей, слегка сжав. Она вздрогнула, но ладонь не вырвала. Облизала губы и посмотрела на меня шальными, пьяными глазами. Я почувствовал, как ее тонкие пальцы обхватили мое запястье. Их прикосновение обжигало.

Она сама шагнула ко мне в этот раз: нависла грудью над столом, задев кружку, и свободной рукой сграбастала в охапку воротник футболки. Она поцеловала меня — отчаянно, пьяно и горько, и, конечно же, я ответил. Я перетащил ее к себе на колени, столкнув на пол и вторую кружку, и стиснул талию. Под слоями бесконечной ткани на несколько размеров больше скрывалась ее худоба. Почти костлявость. Я мог без усилий пересчитать ее ребра.

Маша запустила пальцы мне в волосы и слегка оттянула голову назад.

— Хочешь быть главной? — спросил я, и она улыбнулась. По-настоящему улыбнулась, без кривляний или закушенных губ.

Но когда я потянул вверх ее свитер, скользя ладонями по бокам, она вдруг резко отпрянула от меня и захлопала глазами, словно впервые видела. Алкоголь мгновенно выветрился у нее из взгляда, и Маша с трудом сглотнула, смотря на меня чуть ли не с ужасом.

— Нет, — шепнула она исступленно, — нет, нет, нет. Это не я, это не я. Я не такая.

Она дернулась и едва ли не рухнула с моих коленей прямо на пол — туда, где валялись осколки разбитых кружек. Но я поймал ее в последний момент за край свитера. Дешевая ткань жалобно затрещала, не выдержав натяжения. Нитка зацепилась за нитку, и вскоре в моей ладони оказался приличный кусок того, что еще минуту назад было свитером. Маша же, все-таки оступившись, смотрела на меня, сидя на полу.

Я опустил на нее взгляд и замер на какое-то мгновение, увидев часть шрама у нее на плечи, который спускался ниже, на грудь, кое-как прикрытую тканью. Девчонка взвилась на ноги прежде, чем я успел что-то сказать, и вылетала прочь из кухни так, словно за ней гнались черти.

— Маша! Да стой же ты сумасшедшая! — позвал я, зная, что она не остановится.

Кажется, это становилось нашей доброй традицией: мы целовались, а потом она убегала от меня как ошпаренная.

Глава 17. Маша

Жизнь меня ничему не учит.

А ведь я обещала себе, что больше не взгляну на Громова как на мужчину... И что в итоге? Я сама поцеловала его. Первой. Он сидел и смотрел, а я встала и подошла к нему, и вовлекла в поцелуй. Потому что мне безумно захотелось ощутить себя живой. Ощутить себя человеком. Почувствовать его тепло. Мне захотелось, чтобы он обнял меня, прижал к себе и никогда не отпускал. Чтобы я могла ему доверять. Чтобы могла рассказать ему обо всем. Сопливая дура.

Я могла бы списать все на опьянение, но это было бы правдой только на половину. Конечно, вино сыграло свою роль, но дело было не только в нем.

Меня тронула его откровенность: он рассказал мне про предательство своего лучшего друга. Очевидно, он не случайно забрел на кухню, а пришел, увидев в окнах свет. Он хотел поговорить со мной. И он сходил в кабинет за вином специально для меня.

Эта мысль, конечно, до сих пор не укладывалась в голове. Может, я все это себе вообразила? Но мы ведь действительно болтали с ним на кухне, как старые знакомые, и мне было тепло и уютно. Я чувствовала, что прежнее напряжение, существовавшее между нами, куда-то ушло, и я говорила с ним, словно он мой друг. Человек, которому я могла доверять. А такие люди уже очень давно не появлялись в моей жизни.

Я была немного пьяна и счастлива, и на час даже забыла о своем прошлом. И о тревогах насчет будущего. И даже пока мы целовались, мне не хотелось сбежать от него. До того момента, пока он не полез под кофту и едва не прикоснулся к моим шрамам.

В тот момент разрушилась моя иллюзия счастья и легкости. Я вспомнила, кто я, с кем я нахожусь, кто меня целует. Я вспомнила, что нас разделяет. Моя ложь. Между нами стоит мое прошлое и прошлое Громова. А также его настоящее и будущее.

И я снова сбежала, потому что испугалась. Испугалась, что через несколько минут уже не смогу уйти, и тогда придется рассказывать, как у меня появились эти шрамы. Я боялась, что не смогу соврать. Только не сегодня, когда я была так расслаблена. Когда я потеряла бдительность. Когда я почти поверила, что могу быть счастлива. Что бы я ему ответила? Что мой бывший в приступе бешенства выплеснул на меня целую кружку кипятка? И я, наконец, от него сбежала. А потом, через полгода, мы встретились случайно на улице, и он почему-то решил, что имеет на меня какие-то права? И мне пришлось застрелить его, чтобы закончить этот кошмар?

Да Громов закопает меня первым. Я соврала ему уже не единожды, и, наверное, уже ничто не сможет разорвать этот порочный круг из недомолвок, недоверия и лжи. Может, у нас был бы шанс, расскажи я все раньше. Или будь Громов другим человеком. Если бы мы встретились в другой реальности...

Тихонько я скользнула в нашу с мамой комнату и прошла прямиком в душ. Включив горячую воду, я подставила лицо под струи воды и закрыла глаза. Вот бы вода могла смыть с меня мое прошлое и мои ошибки... Я не знаю, сколько времени провела в душе, пока пыталась согреться и успокоиться. Я плакала, но не чувствовала на щеках слез, потому что их подхватывала и уносила с собой вода.

Громов, наверное, подумал, что я с ним играю. Что я хочу, чтобы он меня догнал. Что я с ним флиртую... Я вспомнила его неторопливые, уверенные поглаживания. Широкие, шершавые ладони на моих ребрах и спине. Он никуда не спешил и просто целовал меня какое-то время, как будто ему было этого достаточно. Как будто он не хотел сразу же распять меня прямо на кухонном столе...

Я выключила воду и промокнула лицо полотенцем. Подойдя к запотевшему зеркалу, я провела по нему ладонью, и посмотрела на свое отражение. На правом плече, прямо под острой ключицей начинался шрам от ожога — размером с мужскую ладонь. Он спускался чуть ниже и заходил на грудь, и совсем немного, одним кусочком — на ребра.

Кожа давно зарубцевалась, и теперь только толстые, неровные нити напоминали о случившемся когда-то. Рана заживала ужасно. Сначала я сама занесла в нее инфекцию, потом сплоховали врачи... В итоге вместо аккуратной отметины я получила огромное, уродливое пятно. Шрам чуть поменьше был и на спине.

Тогда я увернулась после первого раза, и Бражник добавил...

Такие шрамы — совсем не то, что ожидает увидеть мужчина. Я не должна была сближаться с Громовым. Не должна была с ним откровенничать. Не должна была думать, что он мог бы меня защитить...

Вздохнув, я надела футболку и штаны, в которых спала, и вернулась в спальню. Тихо прокравшись к своему матрасу, я улеглась и укрылась одеялом с головой, вслушиваясь в спокойное, сонное дыхание мамы. Конечно же, сразу заснуть у меня не получилось — мешал хаос мыслей в голове.

Я лежала, пялясь в потолок глазами, в которых не было ни капли сна, и вспоминала, как все началось у меня с Бражником.

Конечно, началось все очень красиво. Вероятно, ни один мужчина, даже самый законченный садист, не будет бить вас прямо после первой встречи. Нет, они выжидают, втираются в доверие и проявляют свою сущность очень и очень медленно. Чтобы ты успела к нему привыкнуть, влюбиться, построить совместные планы, рассказать подружкам и маме. Чтобы не могла просто встать и уйти, выкинув его из своей жизни.

Как и любой насильник, Бражник умел красиво ухаживать. Мне исполнился двадцать один год, когда мы впервые встретились, уже будучи взрослыми. Лет до одиннадцати мы с его семьей жили в соседних комнатах в коммуналке. Потом моему отцу дали квартиру, и мы съехали, и связь между нами потерялась.

Не знаю, что из слов Бражника было правдой, если хоть что-то было, но он рассказывал, что увидел меня однажды на улице и узнал. Вспомнил девчонку, с которой когда-то жил по соседству.

Сейчас я думаю, что он вешал мне на уши лапшу. Тогда же… конечно, внимание высокого, модно одетого и симпатичного парня мне было приятно. До него я ведь только целовалась в школе в старших классах, и все. Тогда, в девяносто третьем, не было ни денег, ни еды. Только разруха, бедность, нищета, вечный страх перед следующим днем и мысли, на что купить домой еды. И посреди этого — Бражник. Он дарил мне огромные охапки красных метровых роз, водил в рестораны, покупал продукты нам с мамой.