Маша и Гром

— Не переживайте, — ласковым голосом заверил я его. — Трупа не будет.

— Довольно паясничать, Кирилл Олегович, — с недовольством сказал Елисеев. В его голосе слышалось недовольство.

Так кто первым начал? Разве я?

— Я предельно серьезен. Трупа не будет.

Эфэсбешник громко цокнул языком и потянулся за второй сигаретой. Я медленно выдохнул воздух через нос.

— Короче говоря, — когда он снова заговорил, его тон был по-деловому сух и беспристрастен. Ни следа прежней насмешливости и издевки. — Вы нам нужны чистым. Весь шум вокруг вас бросает тень на завод. Это неприемлемо. У нас большие планы на завод и на вас, и в них нет места уголовным делам или убийствам.

— Понятно. Не помню, правда, чтобы мы обсуждали такие формулировки, когда договаривались насчет завода.

— Мы обсудили их только что. Я вам все изложил, — жестко отозвался Елисеев и откинулся спиной на кресло.

Он сжал ладонями подлокотники, и я усмехнулся. Нервничает, сукин сын. Вот и правильно. Думает, может просто так заявляться ко мне в дом и с такой наглой рожей диктовать мне условия?.. Он — точно не может. Он всего лишь мой куратор. Сделку по заводу я заключал с другими людьми.

— Что вам нужно? Конкретно?

— Чтобы вокруг вас было чисто. Не получится у вас — сделаем мы.

— Это что, угроза? — я прищурился.

— Дружеский совет, — ответил он без улыбки. Дружбой в его холодной голосе и не пахло. — Зачем ваш адвокат влез в уголовное дело против Виноградовой?

— Ну, раз вы об этом знаете, может, расскажите мне, с какого хера это дело в принципе появилось?

Я слегка пошевелился, почувствовав, что из-за неудобной позы затекла половина тела, и плотнее прижал к боку левую руку. Елисеев внимательно следил за каждым моим движением. Уверен, в глубине души еще и наслаждался тем, что мне было хреново. Козел.

— Почему под меня копают какие-то районные менты? — добавил я, не дождавшись от него ответа.

Елисеев замялся. Вот как. Не все так спокойно в Датском королевстве?..

— В принципе, я не против, чтобы часть с уголовкой вы взяли на себя. Вы же обещали, что расчистите все вокруг меня. Вот, пожалуйста, — последнюю фразу я произнес с издевкой.

— Кирилл Олегович, я бы не играл с огнем, будь я на вашем месте.

— Но вы не на нем, — отбрил я. — Через эту уголовку менты пытаются надавить на меня.

— Каким образом? Какое к вам это имеет отношение? — он заметно напрягся.

— Самое непосредственное.

Я не собирался раскрывать ему подробности про Машу. И что не могу позволить, чтобы этой уголовке дали ход. Иначе заденет ее, а этому я не допущу.

— Я подумаю, что мы сможем сделать, — Елисеев ограничился формальным ответом.

Я присвистнул. Прозвучало вульгарно и нагло, но мне было наплевать. Тем более, я и правда был удивлен.

— Неужели у могущественной «конторы» нет влияния на каких-то районных ментов?

Эфэсбешник наградил меня пристальным взглядом. Признавать очевидное он не хотел. Но и поспорить со мной он не мог.

— Не все так просто, Кирилл Олегович, — выдавил он сквозь сжатые зубы, и я почувствовал легкое удовлетворение. Ну, хоть что-то.

На этом разговор между нами завершился. Докурив, он поднялся с дивана, одернул пиджак из дорогой ткани — я узнал, потому что такие любил носить Капитан, и посмотрел мне прямо в глаза.

— Не прощаюсь надолго. Будем на связи.

Руки на прощание не подал. А говорят ведь, что у них у всех железная выучка и контроль над собой. Получается, врут.

— Проводить до дверей вас не смогу. Сами понимаете, — я слегка повел плечами и получил в ответ его кривую усмешку.

— Всего доброго.

Когда за Елисеевым закрылась дверь, я смог, наконец, приложить руку к боку. Свитер пропитался кровью, и на моей ладони остался алый отпечаток. За**сь. Стоил ли этот разговор того, что у меня разошлись края раны?

Тихо зашелестела дверь. Я поднял голову и, к своему удивлению, увидел, что на пороге кабинета замерла встревоженная Маша. Она кусала губы и прятала ладони в длинных рукавах свитера.

— Я думал, ты меня избегаешь.

И она правда избегала. После того, как подарил ей тюльпаны, я видел ее только один раз.

— Это был человек из ФСБ? — спросила она шепотом, проигнорировав мои слова. — Что он хотел? Я слышала, как дядя Саша передал по рации, что чекист уехал, — пояснила она источник своей осведомленности.

Я вздохнул.

— Тебе разве уже можно вставать? — спохватилась Маша и сделала несколько решительных шагов вперед. — Ты весь зеленый. Тебе плохо? — она колебалась несколько мгновений, а потом подошла ко мне ближе и вытянула руку, чтобы пощупать мой лоб.

Я уклонился, и это резкое движение стоило мне очередной яркой вспышки боли.

— Все нормально, — сцепив зубы до вздувшихся желваков, ответил я.

— Да у тебя лицо белее снега.

Она что, реально за меня переживала?..

— Тебе нужно немедленно вернуться в постель.

— Иваныч уже должен был вызвать сюда Макса, — я не хотел, но почему-то рассказал ей об этом.

— Замечательно. Идем, хочешь я тебе помогу? Зачем ты вообще поднялся?

— А что, мне нужно было с эфэсбешником из койки говорить? Словно я инвалид? — я вяло огрызнулся.

— Глупое ребячество, — решительно отрезала она.

Я бы засмеялся, если бы не дырка в боку. Наверное, Маша была права. У меня и впрямь поднялась температура. Ничем иным, кроме лихорадки, я свой следующий вопрос объяснить не могу.

— Тебе понравились тюльпаны?

Она похлопала глазами, глядя на меня.

— Ты точно не в себе, — заключила, когда закончила буравить меня вопросительным взглядом. — Допустим, понравились.

— Хорошо, — выдохнул я через силу. Голова кружилась все сильнее и сильнее.

— Ничего хорошего, — почему-то с печальном улыбкой отозвалась Маша и грустно на меня посмотрела. — Ничего хорошего из этого не выйдет.

— Мы можем попытаться.

Словно в замедленной съемке она протянула руку и коснулась моей щеки, заросшей щетиной. Я вздрогнул. Никогда в жизни не думал, что такой простой жест может вместить в себя столько чувств.

— Мне снова будет больно, — еще печальнее сообщила она и провела пальцами вниз к подбородку. Потом скользнула по шее и сжала ладонь на правом плече, и сделала небольшой шажок вперед, подойдя ко мне вплотную.