Маша и Гром

— На непредвиденные расходы. Себе купи что-нибудь... — мазнув по моей одежду косым взглядом, он нетерпеливо махнул рукой и посмотрел на свой золотой ролекс. — Чтобы просто так моего сына не нянчить.

— Мне не нужно, чтобы ты мне за это платил, — прошипела я, обидевшись.

Мне совсем не понравилось, как звучал его голос. А еще больше мне не понравился его взгляд. Я не его телка и не манекенщица, чтобы он оценивал, во что и как я одеваюсь!

— Маша, бл**ь, ты можешь хотя бы раз в жизни сделать так, как я сказал, а не вые****ться, а? Так трудно? — он заговорил чуть громче и гораздо злее.

В темно-серых глазах полыхнул нехороший огонек, а темные брови почти сошлись на переносице. Терпение у него сегодня заканчивалось невероятно быстро. Ну что же. Я тоже была не в настроении. Уже. Благодаря ему, собственно.

Я увидела боковым зрением, как Мельник покосился в нашу сторону. Двое других стояли в нескольких метрах от нас и старательно делали вид, что любуются зданиями на Тверской. Гордей, повесив голову, также отошел от нас на пару шагов и заговорил о чем-то с Мельником.

— А тебе трудно по-человечески их предложить, а не кидать в меня словно подачку какую-то?! — завелась я так же мгновенно, как и Громов. — К твоему сведению, я согласилась погулять с Гордеем не ради тебя и уж точно не ради того, чтобы ты с барского плеча дал мне денег на выпендрежные шмотки. Мне просто твой сын нравится, понятно? Он не виноват, что у него такой отец, как ты!

Я выплюнула последнюю фразу ему в лицо и только потом осеклась. Наверное, она была лишней.

Громов едва заметно вздрогнул. Серые глаза расширились сперва, а потом он прищурился, и они превратились в две узких щелочки. Я почувствовала, как его рука в мертвой, железной хватке сжала мой локоть. Он дернул меня на себя, сократив расстояние между нами до минимума, и тихо, угрожающе прошипел прямо мне в лицо.

— Кем ты себя возомнила, а?! Кто ты такая, чтобы учить меня жизни, чтобы судить, какой я отец?! Совсем охренела уже?!

Он поджал губы в тонкую нить. Я видела, как по его лицу ходили желваки: он изо всех стискивал зубы. Наверное, хотел сказать мне еще пару «ласковых», но почему-то сдерживался. Я же сдаваться не собиралась: закусив губу, как можно выше задрала подбородок, чтобы смотреть ему прямо в глаза.

Громов отступил первым: отвел взгляд, разжал каменную хватку на моем локте и шагнул назад. Оставив меня за спиной, он подошел к Гордею, потрепал того по голове и перемолвился парой слов с Мельником. А потом, даже не обернувшись, уверенно зашагал к гелику, поджидавшему в стороне.

Он забрался в машину и уехал, а я стола с покрасневшими, алыми щеками и смотрела ему вслед, и чувствовала себя почему-то так, словно меня оплевали. Даже не снизошел до настоящей ссоры со мной! Остановился он, вернул себе контроль над словами!

Да пошел он в жопу! Он и его деньги, и его дом, и тачки, и подачки, и ночные разговоры, и помощь, и вообще все на свете!

Я потерла локоть, который он сжимал. Кажется, будет синяк. Кожа и сейчас болела в тех местах, где ее касались его пальцы.

Из оцепенения, пока я боролась со слезами и злостью, меня вывел Гордей. Он снова подошел и взял меня за руку своей теплой ладошкой.

— Маш, пойди мороженое есть, — сказал он со вздохом, и меня посетила пронзительная, пугающая мысль, что пацан каким-то седьмым чутьем все прекрасно понимал.

Слишком уж сочувственно он сопел все время, пока мы шли по Красной Площади в сторону ГУМа, и слишком сильно сжимал мою ладонь.

Перед входом я обернулась: Мельник буквально наступал нам на пятки, а двое других держались чуть позади и вертели головами из стороны в сторону.

Мне почему-то сделалось смешно. Если напрячься, то можно вообразить себя важной кинозвездой, которую охраняют от назойливых фанатов.

Когда мы подошли к разукрашенному киоску и заняли свое место в очереди за мороженым, Мельник вырос за нашими спинами словно по мановению волшебной палочки.

— Гром оставил денег, — сказал он немного смущенно, и я поняла, что он слышал нашу перебранку. — Так что сегодня за все башляю я, — с преувеличенным весельем сказал он и щелкнул Гордея по носу.

— Выбирай, пацан.

— А два можно? — он посмотрел на меня с надеждой, и я не нашла поводов отказать.

В конце концов, как верно сказал его папаша: кто я такая?!..

— Пойдем на фонтан посмотрим, — сказал Гордей, держа в каждой руке по стаканчику пломбира.

Он решительно направился вперед, и мы пошли за ним следом. Внутри ГУМа я оказалась, наверное, во второй раз, и поэтому сейчас с любопытством разглядывала длинные двухэтажные ряды и соединявшие их мостики, и крышу, и магазины, и людей вокруг. Рядом со мной с совершенно беспристрастным лицом шагал Мельник: его, кроме Гордея, не волновал никто.

Порой я ловила на себе чужие, заинтересованные взгляды, и всякий раз начинала нервничать. И хотя наша компания никак не могла не привлечь к себе повышенное внимание случайных зевак, я каждый раз думала, что смотрят именно на меня, потому что узнали. Потому что Громов мне соврал, и я все-таки в розыске, и мое лицо висит на каждом фонарном столбе.

Но Мельник хранил потрясающее спокойствие и ни на кого не реагировал, и я тоже успокаивалась, наблюдая за ним. В конце концов, люди наверняка смотрели не на меня, а на трех огромных шкафов-охранников в примечательным черных кожаных куртках, с одинаковыми бритыми головами. Я с Гордеем на их фоне просто терялась.

Некоторые встречные отшатывались от нас в сторону, и мне почему-то было из-за этого стыдно. Хотелось остановиться и закричать: я не с ними, я не такая. Я здесь по воле обстоятельств...

А в некоторых встречных я угадывала похожие на нас истории: разодетая высокая девушка с длинными ногами от талии шла в сопровождении пары бугаев, до боли похожих на Мельника. Наверное, подруга какого-нибудь «папика», решившая прошвырнуться по магазинам. Мне делалось и смешно, и грустно.

Сидя на бортике фонтана, Гордей болтал ногами и с удвоенной скоростью поглощал свое мороженое.

— А куда после Макдональдса пойдем? — спросил он у меня.

Машинально я подняла руку и стерла у него со щеки белый след от пломбира.

— Ты сначала это доешь, — я улыбнулась ему.

Гордей был похож на солнышко. Невероятно позитивный пацан. А если еще вспомнить, какой у него отец...

Мальчишка, меж тем, словно угадал мои мысли. Засопев с особенным усердием, он сказал.

— Маша, ты не обижайся на папу. Он хороший. Просто работа у него нервная, — Гордей понизил голос и доверительно наклонился к моему плечу.