Маша Орлова. Тетралогия

– Там дверь открылась. Я не стал заходить.

Сабрина мгновенно слетела с подоконника. Она первой оказалась на лестнице, первой – у двери, в которую теперь влетал тонкий хвостик сквозняка. Крыша здания точно грибами поросла шахтами вентиляции и усиками громоотводов. Влажное покрытие было цвета предрассветного неба. Или, может, небо было цвета покрытия.

Маша нашлась у одной из шахт – сидела там, привалившись спиной к влажной стене, тяжело дышала.

– Как ты?

Хватаясь за горло, Маша глянула на неё. Выдавила из себя улыбку.

– Жива, и на том спасибо.

Подоспевший Антонио по-деловому осведомился:

– Врач нужен?

Можно было подумать, что это не он стоял, ткнувшись лбом в стену.

– Переживу как-нибудь. Ненавижу высотки. Терпеть не могу крыши. Терпеть не могу высоту, – пожаловалась Маша и встала, опираясь на руку Сабрины.

Поднималось из-за облаков жёлтое солнце. Крыша блестела в его свете, совершенно пустая крыша: ни пятнышка крови, ни следа от каблука. Видимо, ему хотелось задать Маше один единственный вопрос: что здесь произошло, но он не задавал. Боялся услышать ответ что ли.

Туман схлынул, как море. Когда они спустились на первый этаж, в здании включился вдруг свет, уверенно загудели лифты в шахтах. Из тумана, как из-за рухнувшей стены выступили боевые машины поисковиков, похожие на передвижные метеостанции, и люди в форме. Откуда-то из-за их спин выступила Вера, но ближе не подошла.

– Она ушла, – сказала Маша, ни к кому не обращаясь: поисковики были слишком далеко, Антонио демонстративно не слушал, а Сабрина и так поняла.

* * *

Когда Антонио вошёл в комнату отдыха, Маша сидела в углу, уставившись в стену. По плечам вниз тянулись тонкие проводки наушников. Она покачивала ногой – словно бы в такт музыке. Антонио окликнул её – не обернулась.

Он достал телефон и очень вовремя, потому что он зазвонил сам.

Пока Антонио молчал и слушал, Маша перестала качать ногой. В оконном стекле он отражался во весь рост – и как напряжённо поджимает губы, и как стреляет глазами в её сторону: заметила или нет. Она заметила, только виду подавать не хотела. Она собиралась послушать, о чём он говорит.

– Она отказывается рассказывать. Говорит, что не помнит. Нет, Вету не нашли. Никаких зацепок. Вчера вечером… не знаю, может, просто совпадение. – Голос прозвучал глухо. Маша убрала руку с подлокотника и поправила наушник. Музыка в нём давно уже не играла, наушник был её щитом, прочной защитой от внешнего мира. Иногда достаточно было просто намекнуть, что она имеется. – Мне на подоконник прилетел жёлтый кленовый лист. Откуда ему взяться посреди лета?

Он быстро глянул в её сторону: в отражении Маша поймала этот взгляд, но не обернулась.

Разговор кончился, и Антонио в оконном стекле нерешительно застыл. Потом всё-таки подошёл и коснулся её плеча.

– Что? – поинтересовалась Маша преувеличено громко, словно бы из-за грохота музыки не слышала собственного голоса. Выдернула один наушник и уставилась на Антонио.

– Ты не заснула тут? Иди домой что ли. Всё уже кончилось.

Маша молчала секунд десять, ждала, пока он скажет что-нибудь ещё, но Антонио молчал и не уходил.

– А говорить мы не будем?

Он улыбнулся – ждал, значит.

– Пойдём в мой кабинет. У меня есть кофе с ванилью. Хочешь?

Маша с тяжелым вздохом – «ну так уж и быть, тащи свой кофе» – поднялась из кресла.

Антонио включил чайник, прикрыл распахнутое настежь окно – слишком уж шумел проспект внизу – и сел. Маша устроилась напротив, удобно подогнув под себя ноги. Возвращаться сейчас домой – всё равно ведь застрянешь в пробке и простишь час на выезде из центра. Так что спешить ей некуда, можно подождать, когда закипит вода в чайнике и послушать молчание Антонио.

– Так, значит, всё началось, когда вы расстались?

Он просто кивнул.

– Да. Она переехала, порвала все контакты. После этого я попытался найти Вету, но узнал, что фантом города давно поселился у неё за плечом. Это серьёзный соперник, знаешь ли. Тут уж вряд ли что-то можно поделать.

Щёлкнул кнопкой чайник, и Антонио очень удобно спрятался от Машиного взгляда. Ушёл наливать кофе. Маша втянула рождественский запах ванили, и ей сделалось спокойнее. Как будто она даже готова его простить.

– И тогда ты решил создать ещё один фантом?

– Создать фантом? Ужас, Маша. Ты говоришь так, как будто я великий колдун и чернокнижник, и в полночь режу кроликов и девственниц в заброшенных храмах.

Она нервно усмехнулась. Антонио много говорил, а значит, волновался. Неужели ему всё ещё не было безразлично?

– Ничего я не создавал. Просто в один день меня взяла злость. Такая злость, такая ревность, что я не нашёл ничего лучше, как только поднять из архива это старое дело. Я помню класс, руководство над которым поручили Вете. Веришь ли, помню, как будто сам ими руководил десять лет. Имена, фамилии, лица – всё. Нашёл того парня. Нужно признаться, что даже этот мальчишка оказался умнее меня. Он всё не соглашался, я его уговаривал. А за моей спиной была сила, как ты понимаешь, за моей спиной был закон, а у него имелась просроченная регистрация. Если бы он не согласился, я мог бы устроить ему кучу проблем.

Антонио поставил на стол две чашки с горячим напитком. На одной был нарисован весёлый заяц, и чёрные цветы – на другой. Маша подтянула к себе ту, что с цветами. Смотреть в коричневую глубину кофе оказалось проще, чем в лицо Антонио.

– И ты его уговорил?

– Да. Он, конечно же, заявил, что ничего обещать не может, что только попробует, и он не виноват, если сущность не создастся вообще.

Маша понимающе качнула головой, потому что в затянувшейся паузе она была обязана хоть как-то проявить своё участие в разговоре.

– Впрочем, сначала я так и думал, что ничего не вышло. Позлился и оставил его в покое. Я не подумал тогда, что ему просто нужно вырасти, подкормиться. Даже когда он убил своего создателя, я как-то не подумал, Маша.

Он как будто извинялся. Странно – перед ней-то за что? Маша подняла взгляд от чашки кофе.

– Ты всё ещё любишь её, да?

Антонио сузил глаза. Маша знала: то, что она сказала – жуткая вещь. Нельзя любить ещё кого-то, если давно и прочно женат. А то, что он женат именно давно и прочно, Маша была уверена. Она-то видела его жену.