Маша Орлова. Тетралогия

– Я узнала все подробности, ну, в институте все только и обсуждают Ростровскую больницу. Все, конечно, выдвигают самые фантастические догадки, придумывают умные слова. Но я поняла, что не было на самом деле никакой сущности, ничего не было. Поэтому и приборы у нас в первый день ничего толком не показали, помнишь? Потому и у Мифа приборы ничего не показывали. Ты должна это помнить.

– Я помню, – произнесла Маша, чуть дрогнул её голос. – Это странно, конечно. Но почему я тогда видела эту сущность, чувствовала? Да ты и сама можешь рассказать…

– Подожди, – тяжело вздохнула Сабрина, ероша и без того растрёпанные волосы. Она прикрыла глаза, собираясь с мыслями. – Сущности не было, но потом она появилась.

– Разве так возможно?

– Ты обещала выслушать меня до конца!

Маша кивнула, едва ли обидевшись на резкий тон подруги.

– Понимаешь, когда мы пришли, там ничего не было. Потому мы и не смогли ничего найти. Что там искать-то вообще? Но потом Миф стал нудить: ищите, мол, ищите. И мы стали искать. Особенно ты.

Сабрина почувствовала себя беспомощной. Та картина, которую она прекрасно видела перед собой, никак не хотела облачаться в слова.

– В общем, я не знаю, как описать это по-научному. Ну, ты очень старалась хоть что-то найти, и, в конце концов, создала это. Или притянула, я не знаю, как правильно. – Она замерла, глядя Маше в лицо. Та непонимающе хмурилась. – Сущность была в больнице, только когда там появилась ты. Миф искал и ничего не нашёл, а когда зашла ты…

Маша молчала, в замешательстве переводя взгляд с рук Сабрины, сложенных у подбородка, к окну и обратно.

– Никто кроме тебя её не чувствует, не слышит, не видит.

Машино лицо сделалось несчастным.

– А как же ты? Ты ведь её чувствовала, ты шла на пятнадцатый этаж, ты рисовала защитный круг.

– Да. – Сабрина устало опустила руки. – Когда ты была в здании, я тоже чувствовала аномалию. Ты поднималась выше, и аномалия гнала меня выше. Ночью ничего не было, я рисовала круг просто на всякий случай. А когда ты приходила меня искать – я чувствовала её, да.

Маша замолчала, уставившись мимо, наверное, перебирая в уме все события тех дней, сопоставляя их друг с другом, как кусочки цветной мозаики. Когда все кусочки совпали, её взгляд снова стал осмысленным.

– Ты знаешь, это ведь всё объясняет. И даже то, что сущность говорила мне забрать её с собой. Я просто думала, что она обязана так сказать, и она так сказала.

Сабрина увидела, что её губы уже искусаны в кровь. Маша теребила уголок простыни, и ткань вытерлась, стала почти прозрачной у неё под пальцами. Может быть, Маша каждую ночь смотрела в стену, пытаясь собрать все события в стройный ряд, и кусала губы, и теребила угол простыни.

– Как бы узнать, осталась аномалия в здании или её уже нет?

– Маша, умоляю, у нас есть другие проблемы! – Сабрина в отчаянии тряхнула руками. – Мне абсолютно не важно, что там происходит в старой больнице, пусть она хоть рухнет к демонам в нижний мир. Мне важно, что происходит с тобой.

Она замолчала, а Маша резко села на кровати, упираясь руками в матрас.

– В смысле, ты хочешь сказать, что в моей голове нет никакой сущности, и я всё сама себе вообразила?

– Я об этом тебе уже час твержу.

Сабрина опустилась на край постели и с тоской посмотрела на Машу.

– Ну давай же, приходи в себя. Ты сама её создала, сама и выгони. Помощи ждать больше неоткуда.

Маша взяла её руки, молча положила их себе на колени и склонила к ладоням Сабрины голову. Они просидели так, пока в дверь не постучала раздосадованная медсестра.

– Пора бы заканчивать, леди. Не время для посиделок. – И хлопнула дверью.

«У неё так много забот, ещё нужно успевать прогонять незадачливых посетителей», – подумала Сабрина. Она сильно сжала Машину руку.

– Мне тебя не хватает. Возвращайся, хорошо?

В последний день отработки ветер подметал дорожки сквера перед институтом, сжалившись над измученными жарой курсантами. Они устроились посидеть в теньке, пока никто из преподавателей не сунулся их проверять.

Город замер в полуденной жаре, как замирает большое сытое животное, когда убеждено в своей безопасности.

– Скорее бы уже всё закончилось, – мечтательно выдал Ник, запрокинув голову так, что видел здание института вверх ногами. – Даже пять лекций в день не выматывают так, как эта бесконечная практика.

Его все молчаливо поддержали, кроме Мартимера, который упорно шкрябал в сторонке метлой по асфальту. Сабрина обернулась, чтобы отряхнуть со штанины мусор, и случайно заметила у остановки знакомую фигуру. Сначала не поверила, но через секунду подняла руку и несмело махнула. Маша бросилась к ним.

– Не беги так! – успела проворчать Сабрина, прежде чем Маша обхватила её за шею.

Институт весело подмигнул солнечными бликами на стёклах. Каждый звук и запах после больницы казался ей ярче, даже свеже посаженные и ещё вялые тюльпаньи ростки хотелось пощупать и попробовать на вкус.

– Тебя что, уже из больнички выпустили? – громко поинтересовалась Ляля. Кто-то не выдержал и ткнул её локтем в бок. – Да я же от радости, – тут же возмутилась она.

Маша обняла и Лялю, утыкаясь в пушистые волосы, ностальгически пахнущие институтской пылью.

– Хороший ты человек, – со слезами в голосе произнесла Ляля.

– Вообще-то меня не особенно хотели выписывать, но признали, что динамика положительная. Ну, если честно, я почти сбежала. – Маша улыбалась, смущённая таким вниманием.

Ветер притих в кронах деревьев, перестали мельтешить по лицам солнечные зайчики, и Сабрина увидела то, что пряталось за Машиной улыбкой. Тонкая горькая морщинка у переносицы. Секунда – и морщинка исчезла.

– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовался Мартимер, громко шкрябнув метлой как раз за спиной у Маши.

– В целом хорошо…

Он удовлетворённо кивнул.

– Но если станет хуже, нужно принимать масло чёрного тмина. По ложке в день, с самого утра. Очень помогает. Я тебе принесу.