Машина мышления. Заставь себя думать
Шрифт:
Лишь после трёхлетнего возраста ребёнок начинает постепенно трансформировать речь из «внешней» во «внутреннюю».
От произнесения уместных по случаю звуков слов ребёнок переходит к постепенному пониманию их внутреннего смысла. Его слова в течение лет общения с другими людьми и различных социальных практик приобретают всё более весомые и внутренне организованные значения.
То есть внешняя речь постепенно становится для нас нашим собственным, внутренним мыслительным процессом, можно сказать — «внутренним голосом».
Впрочем, и с ним не всё так просто, о чём так красиво
«Мысль, — пишет Л. С. Выготский, — это ещё не последняя инстанция во всем этом процессе. Сама мысль рождается не из другой мысли, а из мотивирующей сферы нашего сознания, которая охватывает наши влечения и потребности, наши интересы и побуждения, наши аффекты и эмоции.
За мыслью стоит аффективная и волевая тенденция. Только она может дать ответ на последнее "почему" в анализе мышления. Если выше мы сравнили мысль с нависшим облаком, проливающимся дождём слов, то мотивацию мысли мы должны были бы, если продолжить это сравнение, уподобить ветру, приводящему в движение облака».
Лев Семёнович сравнивает мысль с облаком, проливающимся дождём слов, тогда как сами эти облака движутся силой его влечений (мотивов, потребностей). Последние, как мы с вами понимаем, это и есть наше «нижнее» зеркало.
Таким образом, Выготский строит сложную, но вместе с тем чрезвычайно изящную структуру любого нашего с вами речевого акта:
• есть то, что мы говорим,
• есть то, что мы думаем,
• есть то, что заставляет нас так думать.
Согласно Выготскому, процесс формирования этой структуры, которая очевидно должна включать в себя развитие речевых центров и ассоциативных зон коры, а также базовых нейронных сетей и, конечно, сложных корково-подкорковых отношений, происходит в течение первых двенадцати лет нашей жизни.
Лишь с этого возрастного рубежа, если всё идёт, как должно идти, и необходимого ребёнку социального взаимодействия достаточно, он обзаводится «внутренней структурой мысли».
Именно эта структура и превратит его, опять-таки постепенно, с течением лет, из подростка во взрослого, по-настоящему осознанного человека.
Однако формирование структур «верхнего» зеркала — это, конечно, не только язык, но и сама социальная коммуникация. А точнее, то, как социальные влияния, оказываемые на ребёнка, определяют внутреннюю работу языка.
О том, что она значимо влияет на формирование и структурные особенности мозга, мы уже говорили, когда обсуждали понятие «габитуса» в интерпретации Пьера Бурьё.
Но каким образом это происходит?
Ответ мы находим в той же французской философии, которой принадлежал и Пьер Бурдьё, а именно в трудах его выдающихся коллег по Коллеж де Франс, занимавшихся разработкой понятия «дискурса», — Ролана Барта и Мишеля Фуко.
Здесь у нас нет возможности подробно обсуждать работы этих философов[42], поэтому давайте сразу определимся с самим понятием «дискурса».
Это, к слову сказать, не так просто, поскольку термин этот имеет множество прочтений и использовался многими именитыми авторами, причём каждым по-своему, что, конечно, сильно путает дело.
В своих работах, где я обращаюсь к понятию дискурса, я предлагаю думать о нём следующим
образом:• социум определяет для себя и проблематизирует какие-то общественно-психологические явления («правачеловека», «религия», «сексуальность» и т. д.) — это предмет соответствующего дискурса[43],
• все утверждения (суждения, оценки, восприятия, мнения), которые есть в социуме, относящиеся к данному общественнопсихологическому явлению, представляют собой «тело» дискурса,
• при этом возможность проблематизации предмета дискурса определяется тем, что с социуме есть противоположные суждения о предмете дискурса — «прямые» и «обратные утверждения дискурса»,
• различие в суждениях предполагает, что какие-то социальные группы одним образом относятся к данному явлению, а другие зачастую к прямо противоположным, что вызывает внутреннее напряжение в системе — «поляризацию дискурса».
Весьма примечательной иллюстрацией последнего факта является исследование Джонас Т. Каплан и её коллег, которое мы уже рассматривали, когда говорили о «верхнем» и «нижнем» зеркале.
В том эксперименте, напомню, испытуемым предлагалось усомниться в знаниях, которые они считали истинными. И, как выяснилось, отношение к своим знаниям у человека существенно различается, например:
• испытуемые Каплан готовы согласиться с тем, что лампочку изобрёл не Эдисон, а теорию относительности создал не Эйнштейн,
• но вот за свои социально-политические убеждения — о праве женщин на аборты, о свободном обращении оружия, о дискриминации сексуальных меньшинств и т. д. — они держались изо всех сил.
Интересно, в этой связи, что сам факт столкновения испытуемых с «обратными утверждениями дискурса» приводил к усилению активности подкорковых центров — то есть этот вопрос (предмет дискурса) буквально «брал их за живое».
А вот опровержение каких-то абстрактных знаний, напротив, не вызывало у испытуемых того же эффекта. То есть дискурсивные высказывания и в самом деле существенно отличаются от любых других «просто высказываний».
И отличие это состоит в том, что дискурс укоренён в наших подкорковых структурах, а игра его «прямых» и «обратных утверждений» зависит не от внутренней логики самих высказываний, а от того, что в данный конкретный момент происходит в подкорковых центрах — в «нижнем» зеркале.
СУИЦИДАЛЬНЫЙ ДИСКУРС
Всё, что человек думает о самоубийстве, — это единое тело «суицидального дискурса». Условно все высказывания, касающиеся суицида, можно разделить:
• на суицидальные (или прямые утверждения суицидального дискурса)
• и антисуицидальные (обратные утверждения суицидального дискурса), —
и все они знакомы каждому человеку соответствующей культуры и общественной традиции.
Примеры прямых утверждений суицидального дискурса, которые были выявлены нами во время первого этапа исследования (с использованием модифицированного теста «Незаконченные предложения») у пациентов, страдающих депрессивными расстройствами, пациентов с суицидальными мыслями и у здоровых лиц68: