Машина мышления. Заставь себя думать

То есть вроде бы ничего особенного — ну, воображение, представление, планы… Зачем эта парадоксальная формулировка — «память на будущее»?

Ответ такой же, как и в случае с «торопись медленно» или «оглушающая тишина», — это попытка выразить что-то большее, чем может быть сказано.

Вообще говоря, «время», а тем более «субъективное время», «психологическое время», вещь более чем загадочная. Мы просто привыкли к часам, календарям и летоисчислению, а поэтому нам и кажется, что с ним всё понятно.

Но это не так, и антропологи вам это с лёгкостью докажут. Например, в языке племени амондава нет и намёка на «время» — ни самого понятия «время», ни прочих слов о времени — «прошлого», «будущего», даже «дней», «месяцев» и «лет».

Это обстоятельство, как вы, наверное, можете догадаться, имеет весьма существенные психологические последствия. Например, ложась спать, амондавцы считают, что умирают, поэтому, проснувшись, считают себя родившимися заново, очень радуются и ритуально знакомятся друг с другом.

Но что же такое особенное учёные хотят нам сказать своим парадоксальным термином «память на прошлое»? Почему бы просто не воспользоваться куда вроде бы более функциональным и тоже прижившимся в научной среде термином «дистальное видение»?81

Чтобы ответить на этот вопрос, давайте поразмыслим над тем, чем являются для нас «прошлое» и «будущее».

Прежде всего, очевидно, что и то и другое — это некие интеллектуальные конструкты: и «прошлое» — это нечто, что создаётся нашим мозгом под задачу (здесь существенную роль играет гиппокамп)^[47], и «будущее» — это некий образ, который мы создаём.

Как я уже сказал, ключевая разница между этими двумя образами событий заключается в том, насколько мы уверены в них:

в «прошлом» мы почти всегда совершенно уверены (хотя бывает, что «память, как говорят, нас подводит» — мы вспоминаем то, чего не было, или не можем вспомнить то, что было),

в «будущем» у нас вроде бы нет такой уверенности.

Впрочем, так ли это на самом деле?

Допустим, вы готовитесь к празднованию своего дня рождения. Вы действуете так, словно бы не сомневаетесь в том, что этот день будет.

Вы не знаете, как он пройдёт — будут ли довольны гости и вы сами, всё ли получится так, как вы задумали, — но в том, что сам этот «день» случится, вы полностью уверены.

Так ведь? Но в этом нельзя быть уверенным. Вы можете и не дожить до своего очередного дня рождения… Сюрпризы случаются.

В этом особенность «сюрпризов» — предполагать их и невозможно. Поэтому даже если «сюрпризы» и ждут меня в моём реальном будущем, я о них не знаю и даже предполагать не могу.

То, что я теоретически рассуждаю об их возможности, не есть моё переживание будущего, это лишь теоретизирование насчёт абстрактной идеи под названием «будущее».

А насколько я уверен в том, что, решив сходить за очередной чашкой кофе, я, открыв соответствующую дверь, окажусь именно на кухне, а не в спальне, например, или не на улице, или не в каком-нибудь тридесятом царстве?

Всё это мне кажется маловероятным. Точнее, невероятным.

То есть я думаю о таком «будущем» постоянно и с предельной, так сказать, уверенностью в нём. Я не испытываю сомнений, для меня это не то, что «может случиться», для меня это «то, что есть». За это отвечает уже хорошо известный нам механизм «предиктивного кодирования».

«Предиктивное кодирование» — это, по сути, мои актуализированные внешней афферентацией или внутренними побуждениями динамические стереотипы, сформированные в прошлом, но распространяющие своё действие на будущее.

Можно даже сказать и так: всё, что находится в рамках моего предиктивного кодирования, — это прошлое, которое для меня одновременно и будущее, нечто как бы уже случившееся, но пока до меня ещё не добежавшее, «память на прошлое».

То есть это, по сути, один интеллектуальный конструкт, по которому я хожу туда-сюда, своего рода моя внутренняя «матрица», подобная компьютерной игре-бродилке.

ИГРА-БРОДИЛКА

Представим себе это так, словно бы мой мозг создал что-то вроде компьютерной игры-бродилки, в которой прописаны все локации, все герои и атрибуты, а я лишь передвигаюсь по этому уже существующему пространству, по сути, вне времени.

«Было» и «будет» тут для меня практически равнозначны. Но, как мы уже с вами оговорились, сюрпризы случаются.

Например, я собираюсь ехать на работу, спускаюсь на лифте, выхожу из парадной, сажусь в автомобиль, нажимаю на кнопку «Пуск»… А машина молчит — ни звука! Сюрприз.

В матрице моего внутреннего мира, обеспеченного предиктивным кодированием, что-то вроде сбоя — будущее казалось неизбежным, по сути, и не будущим вовсе, а чем-то уже случившимся, но вдруг — раз! — и схема ломается.

Меня словно бы выбрасывает из этой игры. Как сказал бы Иван Петрович Павлов — мы имеем эффект нарушения динамического стереотипа: я ощущаю стресс и тревогу.

Я нервно повторяю одно и то же действие несколько раз, жму на кнопку «Пуск» — но нет, мертво.

И тут до меня доходит… Я же был в отпуске, давно не садился за руль, и видимо, зимний холод или просто система сигнализации посадили аккумулятор в моей машине.

Ещё мгновение, и я уже звоню в сервис-центр, возвращаясь таким образом обратно — в мир моей абсолютно предсказуемой, понятной и знакомой «матрицы», из которой я был лишь на какое-то мгновение выброшен произошедшим «сюрпризом».

Вполне логично предположить, что этот интеллектуальный конструкт — эта моя «компьютерная игра», эта «матрица», в которой я провожу большую часть своей жизни, — обеспечивается одним и тем же нейронным комплексом.

Но, как я уже сказал, это достаточно условное «будущее»: когда я «отлетаю» в моменты своего «блуждания» (периоды активности дефолт-системы мозга) в «будущее», я как будто бы проигрываю что-то в настоящем.

Например, сейчас я нахожусь в Греции, но я регулярно думаю о том, что, вернувшись в Петербург, мне надо будет поговорить с тем-то о том-то, провести эфир на такую-то тему, организовать такие-то и такие-то совещания.

Но все эти события я представляю себе как нечто, по сути, настоящее, рутинное, часть, так скажем, моего «колеса сансары».