Машина Шехерезада - шесть историй

Дело в том, что я так и не удосужился прочесть хотя бы одно слово из написанного им, хотя давным-давно собирался это сделать. Какой стыд – встретиться с ним после смерти и не иметь возможности хоть что-то сказать насчет «Человеческой комедии»!

– Дорогой друг! – возопил Бальзак. – Какое счастье видеть вас здесь! Нет, нет, не беспокойтесь, вы меня прежде никогда не встречали! Но мне выпала великая честь быть избранным в комитет по организации вашей встречи. Для меня это великолепная платформа, с которой я продолжу мои исследования в области поведения человека.

– Но с какой целью? – спросил я. – И где вы приобрели столь блистательное знание английского языка?

– Английский – универсальный язык смерти, – ответил Бальзак. – А поскольку сейчас это моя страна, то, думаю, вполне справедливо было наделить меня и знанием этого языка. Я и пишу на нем. Ибо, конечно же, я продолжаю писать.

– И публиковаться?

– А как же! Вы удивитесь, когда увидите длинный список наших публикаций в аду! Мы издаем гораздо больше книг, чем живущие, что вполне понятно, ибо нас куда больше, чем их, и наше положение гораздо стабильнее. Вы, конечно, знаете, что мертвые остаются мертвыми весьма и весьма долгое время. У этого обстоятельства есть и свои отрицательные стороны, но зато оно поддерживает стабильность. Однако скажите мне, а вы действительно померли?

– Ну мне, во всяком случае, так кажется, – ответил я. – А здесь надо проходить какие-нибудь тесты, чтоб выяснить это?

– Конечно, да, – воскликнул Бальзак. – Вы просто поразитесь, когда узнаете, какое множество живых пытается тайком пролезть к нам! Живыми, вы понимаете? А этого допускать никак нельзя. У нас повсюду есть детекторы жизни, и обманщиков карают изгнанием. Им говорят, что Жизнь должна продолжаться, и отсылают в один из миров, населенных живущими.

Для себя я не мог бы придумать лучшего выхода. Хотя Бальзак и говорил о нем, как о чем-то очень скверном, но я в это не слишком верил. Я спустился с пристани на берег. Вид был приятно классический, и я с удовольствием им любовался: длинные ряды темных тополей, строгая разбивка цветников, сверкающие белые статуи, разбросанные там и сям. И та необъяснимая печаль, которая всегда ощущается в мавзолеях и прочих заведениях такого рода. К этому времени я уже чувствовал себя почти отлично, так как у меня возникло убеждение, что я в любом случае выигрываю – и если останусь в этом мире мертвеца, будучи действительно мертвым, и если буду отправлен снова жить жизнью, полной приключений, в случае отправки к живым.

Мне сказали, что вечером состоится банкет в честь новоприбывших и что на него следует явиться в вечернем костюме.

– Тут в вашем тряпье не ходят, – сказал д'Артаньян и мрачно скривился. Я заметил, что он тоже говорит по-английски, но почел за лучшее с ним об этом не заговаривать.

Меня отвели во дворец, в тот, что поменьше, и там все было бесплатно. Во всяком случае, мне так показалось. Да и в самом деле – чем можно расплачиваться, живя жизнью после смерти?

Мой слуга имел лицо, похожее на собачью морду, ходил полуобнаженным и носил нечто вроде юбочки древних египтян. Сначала он казался мне страшноватым, но вскоре я привык к нему.

Приняв ванну и побрившись, я проинспектировал вечерний костюм, уже приготовленный для меня. Все казалось в полном порядке. Я решил соснуть немножко и в самом деле скоро уснул.

Мне снился сон, причем я отлично знал, что сплю. Снилось мне, что одна из стен комнаты растаяла, сквозь нее вошла группа людей. Все они были одеты по моде древних египтян, а многие имели на плечах головы животных и птиц. Они сделали мне знак, и я встал с кушетки. Страха я не испытывал, так как знал, что сплю. Но и чувства полной безопасности тоже не было: в этом краю, о котором я ничего не знал, вполне могли быть свои тайны.

Я последовал за ними сквозь стену, спустился по лестнице с низкими ступеньками, ведущей к реке, воды которой плескались о каменную набережную. Там уже ждала лодка, сделанная, если я не ошибаюсь, из папируса, на корме которой стоял кормчий с птичьей головой. Я хотел им сказать, что лодочный вариант сценария мной уже пройден, но, по-видимому, лишился способности произносить звуки. Меня ввели в лодку. Рядом со мной села бледная черноволосая женщина. Она была прекрасна, но выглядела столь не от мира сего, что я потерял всякую надежду перекинуться с ней парой слов. Наконец я все-таки произнес:

– Вы тут часто бываете?

– Легкомысленность вряд ли уместна в таком месте, как это, – ответила она.

– Я не беспокоюсь, – отозвался я. – Мне ведь все это только снится.

– Но это вовсе не значит, что то же не происходит в действительности, – был ее ответ.

– И именно это имеет место сейчас? – Я ждал ответа, но она промолчала.

– Не хочу казаться нахалом, – настаивал я, – но не могли бы вы сказать мне, что будет дальше?

– Вас доставят в некрополь, – ответила она. – Забинтуют члены тела и челюсти. Затем вынут мозг через ноздри и внутренности через задний проход. А уж потом накачают разными средствами для консервирования.

– Шутите! – прошептал я.

– Ничуть. Я говорю вполне серьезно.

– Но я категорически возражаю против такого обращения!

– Ваши предпочтения не имеют ни малейшего значения. Вы мертвы, и ваши пожелания никому не интересны.

– А как же Бальзак? Разве с ним обращались таким образом?

Она качнула головой:

– Он заключил сделку.

– Я тоже хочу сделку!

Она смерила меня долгим спокойным взглядом.

– Боюсь, вам нечего предложить. – А затем отвернулась, давая понять, что разговор окончен.

А я озирался по сторонам, пока лодка плыла по мрачному длинному туннелю. Искал выхода. Но ничего не находил. Затем мы подошли к большой бетонной пристани. На берегу сидели псы. Они рассматривали меня, свесив красные языки.

Это зрелище показалось мне не слишком привлекательным, но то, что ожидало меня впереди, нравилось мне еще меньше. Я встал, готовясь сражаться со всяким, кто попробует остановить меня. Но никто и не пытался. Я выскочил из лодки на пристань. Лодка продолжала плыть, и мне показалось, что я слышу призрачный смех. Пристань уступила место туннелю, весьма широкому и высокому, сложенному из черных, почти необработанных каменных блоков. Света было достаточно, чтоб видеть дорогу, ведущую сквозь сумрак. Ни одна собака из сидевших у входа не напала на меня и даже не последовала за мной, когда я вошел в туннель. Он все суживался и суживался, и вскоре мне пришлось согнуться, чтоб идти дальше. Потом он стал изгибаться, места стало еще меньше, пока наконец мне не пришлось лечь на живот и ползти. А еще потом я остановился, так как, по-видимому, дальше смысла двигаться просто не было. Но, хотя я и пытался повернуть назад, оказалось, что и там туннель тоже сузился и что я зажат его каменными стенами, в которых открывались узкие ходы куда-то вглубь, но я в них никак не вмещался.

Волна отчаяния захлестнула меня. Но тут я вспомнил, что мой верный рюкзак все еще со мной. Я снял его с плеч и поставил перед собой, чтобы достать из него крохотную машинку-чепушинку.

История шестая День, когда пришли инопланетяне [19]

Однажды ко мне пришел некто. Он был не совсем похож на человека, хотя имел две ноги. Лицо у него было какое-то странное, словно его расплавили в печи, а потом быстро заморозили. Позднее я узнал, что подобное выражение лица характерно для группы инопланетян, называющих себя синестерианами, и что они считают его весьма привлекательным. Они называют его «расплавленная внешность» и даже оценивают на конкурсах красоты.

19

The Day the Aliens Came. 1995 by Robert Sheckley.

Перевод А. Нефедов

– Мне сказали, что вы писатель, – заявил он.

Я подтвердил, что это так. Мне скрывать нечего.

– Выходит, мне повезло, – обрадовался посетитель. – Я покупаю разные истории и рассказы.

– А я их пишу.

– Есть у вас что-нибудь на продажу?

Он шел прямо к цели. Я решил отвечать столь же откровенно.

– Да, есть.

– Прекрасно. Весьма рад. Этот город кажется мне каким-то странным. Да и планета тоже, если подумать. Но город особенно. Непривычные обычаи и все такое. Едва приехав сюда, я сразу сказал себе: «Путешествовать, конечно, очень приятно, но где мне отыскать того, кто продаст мне рассказы?»