Машина времени

Но разве рабочий лондонского Истлэнда не живет и теперь уже в таких искусственных условиях, что практически он как бы отрезан от естественной поверхности своей родной земли?

А затем склонность богатых людей к обособленности, без сомнения, вызываемая изысканностью их воспитания и расширением пропасти между ними и грубостью бедняков, приводит к тому, что привилегированные сословия стараются сохранить исключительно только для своего пользования все большие и большие пространства земли, так что около Лондона, например, лучшие и наиболее красивые местности уже теперь недоступны для посторонних.

Эта все расширяющаяся пропасть, происходящая от продолжительности и дороговизны высшего образования и возрастающей легкости для богатых приобретения утонченных привычек, конечно, должна была препятствовать общению и соприкосновению классов. Заключение браков между классами, задерживающее разделение человеческого рода по линиям социальных наслоений, становилось все реже и реже. Таким образом, в конце концов, на земле должны остаться только имущие, ставящие своею целью удовольствие, комфорт и красоту, а под землей неимущие, рабочие, постоянно приспосабливающиеся к условиям своей работы. Раз они там очутились, то, без сомнения, им нужно было платить ренту, и немалую, за вентиляцию своих жилищ. Если б они отказались от уплаты, то могли бы умереть с голоду или задохнуться в своих жилищах. Те из них, которые обладали непокорным нравом или не могли приспособиться к таким условиям жизни, должны были погибнуть. Мало-помалу равновесие должно было установиться, пережившие должны были настолько приспособиться к своей подземной жизни и настолько же стать счастливыми на свой лад, насколько счастливы по-своему надземные обитатели. Как мне казалось, этим вполне могла объясниться и утонченная красота одних, и выцветшая бледная окраска других.

Великий триумф человечества, о котором я мечтал, теперь принял в моих глазах совсем другой облик.

Это не был триумф нравственного развития и общей кооперации, который я представлял себе. Вместо этого я видел перед собой действительную аристократию, вооруженную усовершенствованными знаниями и добивающуюся логического заключения современной индустриальной системы. Ее триумф был не только победой над природой, но и победой над другою частью человеческого рода.

Я должен предупредить вас, что такова была теория, которую я придумал в то время. У меня не было подходящего проводника в духе утопических сочинений, который разъяснял бы мне все. Мое объяснение могло быть абсолютно неверным, но все же я думаю, что оно было наиболее правдоподобно.

Однако цивилизация, которую я видел, развивавшаяся согласно этой теории, по-видимому, давно уже прошла зенит и теперь находилась на пути к упадку. Слишком большая обеспеченность жизни надземных жителей привела их постепенно к дегенерации, к уменьшению роста, силы и умственных способностей. Я видел это ясно теперь. Но что случилось с подземными жителями – этого я не знал. Однако то, что мне пришлось видеть, указывало, что Морлоки – так назывались, между прочим, эти создания – претерпели еще большие изменения человеческого типа, нежели Илои, прекрасная надземная раса, среди которой я находился.

Потом у меня возникли тревожные сомнения. Для чего понадобилась Морлокам моя Машина? Я был теперь убежден, что это они захватили ее. И еще тревожный вопрос: отчего, если Илои были господами здесь, они не могли возвратить мне Машину? И отчего они так ужасно боялись темноты? Я попробовал расспрашивать Цину об этом подземном мире, но меня снова постигло разочарование. Сначала она как будто не понимала моих вопросов, а потом отказалась отвечать на них. Она так дрожала, как будто этот разговор был невыносим для нее. Когда же я стал настаивать, быть может, слишком резко, она залилась горькими слезами. Это были единственные слезы, виденные мною в золотом веке, кроме тех, которые я пролил. Конечно, я тотчас же перестал мучить ее расспросами о Морлоках и заботился только о том, чтобы согнать с ее лица эти следы ее человеческого происхождения. Через мгновение, когда я торжественно сжигал перед нею спичку, она уже улыбалась и хлопала в ладоши.

IX. Морлоки

Вам может показаться странным, что я откладывал целых два дня, прежде чем решился воспользоваться своими догадками и продолжать свои изыскания в том направлении, которое, по-видимому было правильным. Но я содрогался при одной мысли об этих поблекших существах. Они были как раз такого блеклого цвета, какой мы видим у червей и у препаратов, сохраняющихся в спирту в зоологических музеях. Притом они были отвратительно холодны на ощупь. Впрочем, возможно, что содрогание ужаса, вызываемое во мне Морлоками, зависело отчасти и от влияния Илоев, отвращение которых к подземным жителям становилось мне понятным и переходило ко мне.

Всю следующую ночь я спал очень плохо. По всей вероятности, мое здоровье немного расстроилось. Меня мучили разные опасения и сомнения, и несколько раз мною овладевал сильнейший страх, причину которого я не мог объяснить себе. Помню, как я тихонько пробрался в большую залу, где спали освещенные луной маленькие люди – в эту ночь Цина спала с ними, – и почувствовать себя несколько успокоенным их присутствием. Тогда же мне пришло в голову, что через несколько дней кончится последняя четверть луны и что ночи становятся темнее, а в темные ночи должно участиться появление этих побелевших лемуров, этих новых гадов, пришедших на смену старым.

В эти два дня меня не покидало беспокойное чувство, которое обыкновенно испытывает человек, оттягивающий исполнение какой-нибудь неизбежной обязанности. Я был убежден, что могу вернуть свою Машину только тогда, когда смело проникну в толпы подземного мира. Но я никак не мог решиться стать лицом к лицу с этою тайной. Если б у меня был товарищ, тогда было бы другое дело. Но я был там ужасно одинок, и одна мысль спуститься вниз, в темную глубину колодца приводила меня в содрогание. Не знаю, поймете ли вы мое чувство, но мне постоянно казалось, что за спиной мне угрожает какая-то опасность.

По всей вероятности, именно эго беспокойство и это постоянное ощущение какой-то неведомой опасности побуждало меня все дальше расширять свою разведку.

Отправляясь на юго-запад, по направлению к возвышенной местности, которая в наше время называется Комб-Вуд, я заметил вдали, там, где лежит город Банстэд девятнадцатого века, огромное зеленое здание, отличающееся по стилю от тех, которые я видел до сих пор.

Оно было гораздо больше тех дворцов или развалин, которые я видел до сих пор, и фасад его был сделан в восточном вкусе. Своею глянцевитой окраской бледно-зеленого и голубовато-зеленого цвета здание напоминало известный сорт китайского фарфора. Такая разница во внешнем виде внушила мне мысль, что и назначение этого здания должно быть другое, поэтому я решил хорошенько осмотреть его. Но день уже склонялся к вечеру, и я увидел это здание лишь после долгого и утомительного странствования; поэтому я счел более благоразумным отложить его осмотр до следующего дня и вернулся к маленькой Цине, всегда встречавшей меня радостными возгласами и ласками.

Однако на другой день я ясно понял, что любопытство, которое возбуждал во мне зеленый фарфоровый дворец, было своего рода самообманом. Я пользовался лишь случаем, чтобы снова отложить исследование, страшившее меня. Тогда я решил пересилить себя и без дальних проволочек рано утром спуститься в колодец, находившийся вблизи развалин из гранита и алюминия.

Маленькая Цина побежала за мной. Она, танцуя, сопровождала меня до самого колодца, но когда увидела, что я перегнулся через край и заглядываю вниз, то ее охватило страшное волнение.

– Прощай, маленькая Цина! – сказал я и поцеловал ее.

Опустив ее на землю, я перегнулся через барьер и принялся ощупывать крючья, служащие для лазания. Признаюсь, что делал это очень торопливо, так как опасался, что мужество покинет меня.

Цина сначала смотрела на меня с удивлением, потом вдруг издала необыкновенно жалобный крик и бросилась ко мне, стараясь оттащить меня своими маленькими ручонками. Мне думается, что именно ее сопротивление и подействовало на меня, возбудив мою решимость. Я оттолкнул ее, быть может, несколько грубо и скрылся в отверстии колодца. Я видел ее личико, полное отчаяния, смотревшее на меня из-за парапета, и улыбнулся ей, чтоб успокоить ее, затем я должен был обратить все свое внимание на шатающиеся крючья, за которые я должен был держаться.