Машинка и Велик или Упрощение Дублина (gaga saga) (журнальный вариант)

— Ну, Глебушка, это она, — разглядев бумажки, сказал Саша.

— Кто?

— Удача!

— ? — вопросительно взглянул Глеб.

— Это сертификат акции офшорной компании. И главное — сертификат на предъявителя. Кто предъявил, тот и хозяин. Того и компания, того и деньги. Так, так… Компания «Трест Д. Е. Лтд». Прописана на острове Буайан. Княжество Метценгерштейн. Налоговая гавань. Там все голливудские звёзды гонорары прячут. Слышал? Вот имя адвоката, который всем этим управляет в интересах бенефициара. То есть в наших с тобой интересах. Потому что мы с тобой теперь кто? Предъявители! Вот телефон. Вот пароль доступа к счёту.

— ? — не очень понимал Глеб.

— Такие компании обычно открывают, чтобы анонимно или под чужим именем отложить на её счёт деньги на чёрный день. Или дом на неё оформить, виллу на Лазурном… Там может быть гора долларов, Глебыч! Но может, конечно, и ни хрена не быть, — Дылдин запереживал и помрачнел от собственных рассуждений, — а может быть, на ней и долги… — он выпил ещё пива и бодрость духа вернулась к нему. — А вдруг всё-таки не долги, а деньги. Деньги, деньги… Вот мы сейчас и проверим. Нужно по этому телефону адвокату этому позвонить. Только не засекли чтоб и чтоб за международный разговор не платить. Из дома нельзя, из автомата нельзя, из Института нельзя. А откуда можно?

— ? — всё ещё ошеломлённо молчал Дублин.

— Что бы ты без меня делал, счетовод! Пошли!

Они галопом дотопали через три квартала до магазина «Колбасы», зашли за прилавок. В подсобных помещениях шёл ремонт. Шёл он и в кабинете товароведа. По причине ремонта вместо товароведа в кабинете сидел маляр с пёстрым лицом.

— Привет, Марлинский, — приветил маляра Дылдин.

— Ты где был, брат? — спросил Марлинский.

— Ты же помнишь, за пивом я пошёл, — ответил Дылдин.

— Так три дня уж как, — без настроения уточнил маляр. — Ребята разошлись давно.

— Жаль, — попытался вздохнуть Саша.

— А пиво-то где? — не унимался дотошный Марлинский.

— В «Кишке». Только они на вынос не торгуют. Пришлось там выпить, скажи, Глеб, — выпутывался Дылдин.

— А-а-а, — сказал Марлинский и крепко задумался.

— Позвонить можно? — спросил Саша.

— Звони, — глухо, из глубины своей задумчивости отозвался маляр.

Дылдин вцепился в свежевыкрашенный телефон на товароведческом столе. Набрал заграничный номер по бумажке из белого конверта.

— Кен ай спик виз мистер Хольмс? Шейлок Хольмс? Мистер Хольмс? Кен ай спик виз ю? Хау мач мани он… Как счёт по-ихнему? Он май компани… Трест Д.Е.Л.т.д. Элтэдэ… да… йес… Ай ноу пассворд. Пассворд из Лимпопоу. Йес. Лимпопоу. Ривер ин Африка. Вот ю сей? Вот? Я не очень понял, он говорит, надо лично, что ли, явиться. И показать этот херов сертификат. Сеньк ю. Си ю. Си ю сун, мистер Шейлок Хольмс. Ехать, блять, придётся. Марлинский, можно я ещё позвоню? Так. Так. Здрасьте, Ирочка. Андрей Марленович на месте? Будет к одиннадцати? Окей.

— А пиво-то где? — как следует поразмыслив, спросил маляр Марлинский.

— Сейчас к Марленычу сгоняем и привезём тебе пива. Сколько хочешь. Мы мигом. Погнали, Глебушка!

Гнали минут сорок на метро, оказались на улице Донаторов, где в половине бывшего детского сада банковал расторопный начинающий частный банк. Заметно было, Дылдина здесь знали, охрана почтительно пропустила его и «этого со мной» Дублина в крошечную приёмную, где ещё пахло детскими завтраками и горшками. Одиннадцати, а стало быть, и «Марленыча» ещё не было. Друзья решили прогуляться вокруг банка и повстречали рассевшуюся на изогнутой ржавой железной балке, торчащей из клумбы, небольшую армию пьянствующих солдат. Дылдин быстро взял командование на себя, обаяние его сработало и здесь — ему охотно подчинились. Выпив на правах старшего большую часть военного самогона и рассмешив служивых парой дебильных дембельских анекдотцев, сказал Глебу:

— Ехать надо, брат. В Метценгерштейн. Я сейчас денег займу у Юдина. Давай так — должны будем поровну. Штуки три зелени всего. Ты полторы и я. Риск, конечно, есть. Вдруг нет на этой фирме ни хрена. Или Хольмс этот дурака включит типа «зайдите завтра». Тогда да. Попали тогда. А вдруг нет? Вдруг не попали? Вдруг лимон там?

— Нехорошо, — сказал Глеб. — Это не наше имущество. Вернуть надо.

— Кому? Грохнули же Айзеназера!

— Да, да, но сын-то его…

— Так я про сына-то и говорю. Ты чего, не понял что ли? Поздно, брат. Когда мы его видели? В девять ноль. А сейчас сколько? Десять сорок пять. А сколько на машине до кольцевой от Института? Ну час — в пределе. Там они уже давно. И сделали всё.

— Где там? — спросил Глеб.

— В роще, на Домодедовской, возле крематория. Ты не понял! Они же наша крыша. Ну те, из мерса.

— Чья крыша?

— Института нашего. И, кажется, всей академии, кроме сибирского отделения, тех ногайцы держат. И астрофизики особняком стоят, у них в обсерватории ингуш один завхозом, серьёзный мужик, сам себе крыша. А у нас — эти. Наши, русские. Ватиканские. Главный у них — Витя Ватикан. Вор неподкупный, честный, принципиальный. А старый Лёня напортачил там чего-то, не поделился, что ли, чем-то. Или ещё чего. Вот они его и помножили на ноль и за молодого Лёню взялись. Но и он не смог чего-то там сделать, чего они от его папаши хотели. Они таких, которые не делают, чего они хотят, отвозят в рощу. Там очень удобно всё устроено. В кустах пристреливают, потом в крематории сжигают. А пыльцу оставшуюся по погребальным урнам плановых клиентов расфасовывают. В тот прах грамм двести досыпали, в тот другой — триста подмешали, так и разойдётся чел без следа, будто и не было его. А раз тела нет, то и дела нет. Такая вот юриспруденция. Так что смешали уже, небось, нашего Директора Директоровича в пропорции два к трём с какой-нибудь Антониной Павловной двадцать девятого года рождения и отнесли к её дочери на Елецкую и спрятали на антресоли, где старый видак и оставшиеся от ремонта лишние обои, чтоб дети не путались.

— Так, может, они этот конверт и ищут? — предположил Глеб.

— Вычислил наконец-то. Математик, сразу видно. Пока, солдаты, сержанты и старшины, нам пора. В случае натовского вторжения сдавайтесь американским или немецким частям, избегайте польских захватчиков и румынских ополченцев, особенно же латышских стрелков — сущие звери. Чао, пехота! Вольно, можно курить и блевать… Скорее всего, так и есть — конверт этот они ищут. Иначе чего старый Ай стал бы его у тебя ныкать? Значит, важный конверт. Значит, есть там деньги, на счетах этого Треста. Не бойся, Глеб, я много не возьму. Я ж понимаю — вещь твоя. А я посредник и консультант. Давай так: 10 % от того, что там на счетах найдётся или в другом каком ликвидном виде — моё, за работу. Честно ведь?

— Это честная часть нечестного дела.

— Ладно, ладно, не углубляйся. Ты что, святой? Чип? Дейл? Капитан Арктика? Представь, ты хоть наукой спокойно, в удовольствие займёшься. Не отвлекаясь на вопрос, чего пожрать. Думай себе сколько хочешь и ни о чём не думай. Жить станешь на доходы с капитала. Институт наш теперь банкрот, просто сарай. Бросишь его. Захочешь, в Санта-Фе поедешь, или в Гейдельберг, в Кембридж, а! Это как Нобеля получить. Сам посуди. Не этим же двоечникам с барсетками всё отдавать!

От Марленыча Юдина Дылдин вышел задравши голову и почти не касаясь земли, как гусь, начинающий разбег, чтобы взмыть в небо.

— Летим, — восклицал он, — летим, — восклицал он, — в Метценгерштейн, в Метценгерштейн… — и показывал Глебу свежие деньги, гордо расправляя их, словно крылья, у него перед глазами. Дублин разглядел на банкнотах одноокую пирамиду и что-то по-английски о боге и тресте.