Машины зашумевшего времени

Позволю себе изложить предварительную рабочую гипотезу.

Сам жанр «следовательско-обвинительного сборника документов» в России возникает в конце 1910-х — начале 1920-х годов при публикации многочисленных материалов расследований о последних предреволюционных годах имперского режима: протоколов Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства (ЧСК; обратим внимание на сходство ее названия с ЧГК) [550] и книги Александра Блока «Последние дни императорской власти» (1918 [551] ) с ее документальными приложениями. Во время работы над этой книгой Блок написал поэму «Двенадцать», где монтажная структура очень заметна, однако, кажется, все же «Последние дни…» он мыслил как научно-исторический труд традиционного типа — возможно, с оглядкой на исторические изыскания А. С. Пушкина как на прецедент.

550

Полное название: Чрезвычайная следственная комиссия для расследования противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и прочих высших должностных лиц как гражданского, так военного и морского ведомств. См.: Падение царского режима: Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства / Под ред. П. И. Щёголева: В 7 т. М.; Л., 1924–1927.

551

Первая полная публикация — через три года: Последние дни императорской власти. По неизданным документам составил Александр Блок. Пг.: Алконост, 1921.

По-видимому, главную роль в оформлении нового политико-пропагандистского жанра сыграл историк, публицист и общественный деятель Павел Щёголев (1877–1931), который был членом ЧСК и готовил к печати уже упомянутые сборники показаний, данных этой комиссии, а в 1927 году — книгу воспоминаний и документов об отречении императора от престола [552] и сборник о провокаторах в революционном движении [553] . Параллельно, уже как историк, он составил двухтомное издание документов о жизни М. Лермонтова, в котором письма и фрагменты мемуаров чередуются со стихами [554] , — и трехтомный сборник о петрашевцах [555] , в первом томе которого собраны фрагменты воспоминаний и художественных произведений о деятельности кружка, во втором — сочинения самих петрашевцев, в том числе автобиографические, в третьем — доклад Генерал-аудиториата о следственном и судебном деле и приговоры по делу.

552

Отречение Николая II: Сборник воспоминаний / Под ред. П. Щёголева, с предисл. М. Кольцова, при участии Л. Китаева и В. Третьяковой. Л.: Красная газета, 1927.

553

Секретные сотрудники и провокаторы: Сборник / Под ред. и с предисл. П. Е. Щёголева. М.; Л.: Гос. изд-во, 1927. Второе издание, сокращенное почти вдвое: Щёголев П. Е. Охранники и авантюристы. М.: Изд-во политкаторжан, 1930.

554

Щёголев П. Е. Книга о Лермонтове: [В 2 кн.] [Л.:] Прибой, 1929.

555

Петрашевцы: Сборник материалов: [В 3 т.] / Ред. П. Е. Щёголев. М.; Л.: Гос. изд-во, 1926–1928.

Щёголев был самым политизированным и имевшим наиболее впечатляющую политическую биографию среди всех авторов исторических монтажей — жанра книги и типа исторического высказывания, влиятельного в 1920-е годы, но доныне, кажется, не описанного как цельное явление. Авторы «Черной книги», насколько можно судить, заметно сместили использованный ими жанр к другой и намного более отрефлексированной ветви этой традиции — литературной. В 1930-е годы эта ветвь не то чтобы заглохла, но стала гораздо менее заметной в культурном контексте.

Возвращение к полузабытому жанру в «Черной книге» оказалось возможным по трем причинам: из-за интереса составителей к частным трагедиям, из-за огромного количества документов, поступивших в распоряжение Эренбурга и Гроссмана, и из-за того, что эти два писателя лучше, чем составители «сборников о чудовищных злодеяниях», понимали — или, может быть, чувствовали — ту жанровую традицию, в которой они работали.

Помимо сборников под редакцией Щёголева, в 1920-е годы в свет вышли многочисленные книги В. В. Вересаева, Н. С. Ашукина, В. А. Фейдер, Н. Н. Апостолова, А. Г. Островского, Н. Л. Бродского [556] и других, построенные по одному и тому же принципу. Они организованы как «нарезки» из воспоминаний, писем, документов, посвященных творчеству какого-нибудь русского писателя или культурному движению предшествующей эпохи. Современники называли такие издания монтажами и отмечали, что этот новый тип книг пользовался большим читательским спросом.

556

А. Блок в воспоминаниях современников и в его письмах / Под ред. Н. С. Ашукина. М., 1924; Живой Пушкин / Сост. Н. С. Ашукин. М.: Современная Россия, 1926; Вересаев В. В. Пушкин в жизни (1926–1927), Гоголь в жизни (1933); Фейдер В. А. А. П. Чехов: литературный быт и творчество по мемуарным материалам. М.; Л.: Academia, 1928; Апостолов Н. Н. Жизнь Льва Николаевича Толстого в воспоминаниях и переписке / С предисловием Н. Н. Гусева. М.: Издание Толстовского музея, 1928; Литературные салоны и кружки. Первая половина XIX века / Под ред. Н. Л. Бродского. М.; Л.: Academia, 1930; и др.

Исследование этого жанра было предпринято, насколько мне известно, всего один раз — в манифестарной статье филолога Соломона Рейсера (1905–1989) «Монтаж и литература». Эта работа была помещена в качестве предисловия к еще одной книге подобного рода — «Литературные кружки и салоны», — которую Рейсер составил вместе с другим филологом, Марком Аронсоном (1901–1937) под редакцией Бориса Эйхенбаума [557] . В коротком тексте Рейсер сумел эскизно описать и методологические, и социологические, и эстетические особенности нового жанра.

557

Аронсон М., Рейсер С. Литературные кружки и салоны. Л.: Прибой, 1929.

Эпидемическое распространение новых книг филолог связал с интересом ученых и широкого читателя к «литературному быту». Этот термин был введен филологами-формалистами старшего поколения, но понимался ими по-разному. Рейсер и Аронсон занимались в семинарии Эйхенбаума по литературному быту в Государственном институте истории искусств (Рейсер был и. о. секретаря этого семинария) и, соответственно, понимали «быт» по Эйхенбауму — как совокупность социальных институций, внутри которых производятся и осознаются литературные произведения, и персональных, индивидуальных биографий, формирующих жизнь этих институций [558] .

558

Эйхенбаум постулировал связь между «монтажами» и литературным бытом в своем предисловии к книге Аронсона и Рейсера. Реконструируя точку зрения Эйхенбаума и задачи его семинара по истории литературного быта, в котором участвовали Аронсон и Рейсер, я ориентируюсь на статью: Зенкин С. Открытие «быта» русскими формалистами // Лотмановский сборник. Вып. 3 / Под ред. Л. Н. Киселевой, Р. Г. Лейбова и Т. Н. Фрайман. М.: ОГИ, 2004. С. 806–821. Однако С. Н. Зенкин говорит о внимании Эйхенбаума именно к институциям, а я добавляю к нему и их «индивидуальную» составляющую, которая явно интересовала авторов «литературных монтажей».

Рейсер пишет:

Монтаж отличается от мемуаров значительно большей емкостью своего материала… […]…в монтаж легко входят материалы, которые не укладываются в мемуары, всякий документ — проект, протокол, устав, отзыв постороннего свидетеля-современника и т. д. […] …Монтаж является не только эквивалентом переставшей удовлетворять беллетристики, но и своеобразной научной формой.

[…] Будущий историк сможет установить генезис этого явления. Он укажет, может быть, на влияние киноискусства, воздаст должное приоритету Вересаева, быть может, заглянув в «праисторию», вспомнит историко-литературные хрестоматии [Василия] Покровского [559] , сборники критических материалов [Василия] Зелинского [560] — но все это дело будущего [561] .

559

См., например: Жены декабристов: Сборник историко-бытовых статей / Сост. В. Покровский. М.: Тип. Г. Лисснера и Д. Собко, 1906.

560

Василий Зелинский составил многотомные собрания критических отзывов на произведения Пушкина, Некрасова, Тургенева, Толстого, Достоевского.

561

Рейсер С. Монтаж и литература // Аронсон М., Рейсер С. Литературные кружки и салоны. С. 9, 10.

Предположение Рейсера о «влиянии киноискусства» показывает, что здесь мы имеем дело не с омонимией слова «монтаж», а с тем же явлением монтажной эстетики, что и в кино, литературе и театре 1920-х годов.

Восприятие монтажных исторических сборников как инновации из сегодняшнего дня выглядит странным. Подобного рода сборники были глубоко укоренены в традиции популярных исторических изданий — и столь образованные люди, как формалисты, несомненно, должны были об этом знать [562] . Уже в XVIII веке в России формируется жанр компендиума, составленного из цитат и документов. По-видимому, он выкристаллизовался из иноязычных образцов (которые еще требуется выявить — но такое выявление выходит за пределы задач этой книги) и первых русских исторических сводов документов — как, например, «Деяния Петра Великого, мудрого преобразителя России, собранные из достоверных источников и расположенные по годам» (1788–1797) И. И. Голикова (12 томов самой книги и 18 томов «Дополнений»). В 1827 году историк и писатель Н. Д. Иванчин-Писарев публикует двухтомное собрание фрагментов «Дух Карамзина, или Избранные мысли и чувствования сего писателя, с прибавлением некоторых обозрений и исторических характеров» [563] . В первой половине XIX века в России выходят издания, посвященные Суворову, Вольтеру, Фридриху Великому, составленные из фрагментов писем, анекдотических изречений и выдержек из произведений их современников. Сам этот книжный жанр был настолько хорошо известен и в России, и в Западной Европе, что само приложение к нему модного в 1920-е слова «монтаж» кажется неоправданным.

562

Благодарю С. И. Панова за подробные консультации по этому вопросу.

563

М.: В типографии Августа Семена.

Для того чтобы жанр «книги выписок» стал восприниматься как новый, должны были измениться его социальные функции и, соответственно, читательское восприятие. «Рамочным» условием осознания такого типа книги как нового жанра было превращение монтажа в «большой стиль» советской культуры 1920-х годов. Но, по-видимому, было еще одно, менее очевидное обстоятельство.

Общей чертой книг-коллажей было описание истории как своего рода многофигурной динамической композиции без главного действующего лица (ср. выше об «эпичности» ЭППИ). Множественность документов представала в них как множественность точек зрения на одно и то же событие или на одну и ту же личность. Поэтому, хотя основой этих книг чаще всего был «монтаж эпизодов» (каждый документ представлял один сюжет), функционально сопоставление текстов в рамках общего корпуса работало как «монтаж планов»: важнейшим конструктивным элементом книг-монтажей был переход между разными точками зрения. В период, когда в СССР интенсивно формировался режим личной диктатуры, использовавший риторику «уклонов» и «генеральной линии», — такая диверсификация взгляда, вероятно, воспринималась как более демократическое представление если не современной политической ситуации, то хотя бы истории культуры.

Книги «нового-старого» типа удовлетворяли совершенно новый и очень острый интерес читателей и исследователей к взаимодействию «большой» истории и частной личности или небольшого кружка частных лиц. Этот интерес, в свою очередь, существовал в двух модальностях, которые можно было бы назвать следовательской и культурософской.

Следовательская модальность предполагала стремление максимально подробно описать и рационализировать действующих лиц репрессивно-карательной системы имперской России — чтобы потом точнее определить степень их исторической вины. На протяжении всех 1920–1930-х годов в СССР выходят сборники документов, показывающих психологию действующих лиц дореволюционных полиции, армии, секретных служб и крайне правых общественных организаций, которые считались их союзниками: «Союз русского народа. По материалам Чрезвычайной следственной комиссии 1917 года» (1929) [564] , «Царизм в борьбе с революцией 1905–1907 гг.» (1936) [565] , «Ленские прииски: Сборник документов» (1937) [566] , «Восстание 1916 г. в Киргизстане» (1937, под редакцией бывшего участника этого восстания, видного казахского функционера ВКП(б) Турара Рыскулова; в 1938 году Рыскулов был расстрелян по сфальсифицированному обвинению [567] ).

564

Сост. А. Черновского, ред. и вступ. ст. Б. П. Викторова. М.; Л.: Гос. изд-во.

565

Сборник документов под редакцией А. К. Дрездена. М.: Гос. социально-экономическое изд-во.

566

Сост. и ред. П. Поспелова. М.: ОГИЗ (Серия «История заводов»).

567

Документы и материалы, собранные Л. В. Лесной / Под ред. и с предисл. Т. Р. Рыскулова. М.: Соцэкгиз, 1937. Поэтесса, актриса, драматург, журналистка и редактор Лидия Лесная (настоящее имя Лидия Шперлинг, 1889–1972) историкам русского авангарда известна преимущественно как автор «Ытуеребо» — погромно-издевательской статьи об обэриутах (Красная газета (вечерний выпуск) (Ленинград). 1928. № 24 (1694). 25 января).

Рейсер включает Щёголева в составленный им список авторов книг-монтажей, но не обращает внимания на специфику его работ — возможно, потому, что, как вообще было свойственно большинству формалистов в период расцвета движения, он мало интересовался прямыми связями между литературой и политикой [568] . Монтажи Щёголева охватывали область «быта» политических элит и спецслужб (если использовать современную терминологию). Включенные в его книги высказывания представляли разные личные взгляды на политические события, в том числе закулисные.

568

Их не игнорировали формалисты, близкие к ЛЕФу, — В. Шкловский и Осип Брик, — но понимали прямолинейно-идеологически, в смысле «социального заказа». Впоследствии — в 1940-е годы и позже — намного более глубокие и критические концепции отношений между советской политикой и советской литературой создали ученики формалистов — Аркадий Белинков и особенно Лидия Гинзбург.