Маска Черного Тюльпана

— Я останусь дома, — вставила Генриетта. — Мне нужно написать несколько писем.

Или по крайней мере она может найти, кому написать. Кому угодно. Просто этим утром у нее не было настроения выбирать ленты и взвизгивать при виде оборок. Хорошенький мрачный роман ужасов был бы в самый раз.

Леди Аппингтон пристально посмотрела на дочь, но материнский взгляд не выявил признаков лихорадочного румянца, и поэтому она погнала из комнаты Пенелопу и Шарлотту — взвились оборки, зашуршали нижние юбки, — не переставая отдавать приказания.

— Не забудь, Майлз! В десять часов!

Майлз вышел в коридор.

— Как ей это удается?

— Черная магия, — искренне ответила Генриетта, поднявшись с диванчика и тоже выйдя из комнаты. — Глаз тритона и лягушачья лапка с капелькой ежового экстракта.

— Я все слышала! — донесся из дальнего конца коридора голос леди Аппингтон.

— Этим также объясняется, — доверительно сообщила Генриетта, — ее исключительный слух. — Передняя дверь захлопнулась, отсекая нестройный хор женских голосов. Наклонив голову набок, Генриетта посмотрела на Майлза: — Окажи мне услугу.

Майлз небрежно оперся рукой о стену над головой Генриетты.

— Я слушаю.

Они уже сто раз стояли так прежде — Майлз любил прислоняться, опираться, нависать, — но впервые Генриетта почувствовала себя неуютно. Тесно. Она остро ощущала над своей головой руку Майлза, мускулы, обрисовавшиеся под тканью рукава прекрасно сшитого фрака. Теплый, присущий только Майлзу аромат сандалового дерева и кожи заполнил пространство между ними. Майлз стоял так близко, что Генриетта видела у него крохотные светлые волоски снизу на подбородке, так близко, что, качнись она вперед, оказалась бы в его объятиях.

Объятия и Майлз как-то не сочетались; мысль эта определенно вызвала у Генриетты беспокойство.

И поэтому девушка сделала то, что любая зрелая, сдержанная молодая леди сделала бы в подобной ситуации. Она ткнула его в грудь.

— Прекрати на меня давить.

Охнув, Майлз отскочил.

— Разве я плохо давлю?

Генриетта быстро отошла от стены.

— Да, великолепно, но очень неудобно вести разговор с подбородком. Твой лакей плохо тебя побрил, да?

Майлз невольно схватился за подбородок.

Генриетта почувствовала себя гораздо лучше, стоя в нескольких шагах от виконта, отделенная от него черными и белыми плитками пола.

— Так насчет услуги… — начала она.

Майлз прищурился.

— Какого рода услуга тебе нужна?

Генриетта раздраженно покачала головой:

— Ничего такого обременительного.

— «Обременительное», — загадочно проговорил Майлз, разглаживая пострадавший жилет, — понятие весьма относительное.

— Потанцуешь сегодня вечером в Шарлоттой?

— Зачем? — с подозрением спросил Майлз.

— А какой подлый скрытый мотив у меня может быть?

Майлз поднял бровь.

— Ты же не думаешь… Да не сватаю я тебя! — Генриетта сама удивилась своей горячности. — Ты совсем не во вкусе Шарлотты.

— Что ж, это успокаивает, — пробормотал Майлз. — Мне кажется.

— О, Бога ради, — вздохнула Генриетта. — Вчера в «Олмаке» Шарлотта очень расстроилась, потому что никто — кроме самых явных охотников за приданым — не приглашал ее танцевать. Она ничего не сказала, но я же видела. И так весь сезон.

— Она очень тихая, — попытался заступиться за свой пол Майлз.

— Это не значит, что она бесчувственная, — возразила Генриетта. — Для нее очень унизительно простоять целый вечер рядом с бабушкой.

— Если бы мне пришлось провести целый вечер рядом с ее бабушкой, не знаю, что бы чувствовал я. Эта женщина — угроза обществу.

Генриетта выжидательно смотрела на Майлза.

— Ну?

— Передай ей, чтобы оставила для меня первую кадриль.

— Какой же ты милый, — просияла Генриетта и, встав на цыпочки, чмокнула Майлза в щеку. Его кожа оказалась теплой и на удивление мягкой. Если бы он повернул голову немного правее…

Генриетта так проворно опустилась на пятки, что покачнулась.

— Я знаю, — самодовольно отозвался Майлз.

— Противный, — тут же парировала Генриетта, укрываясь за старым обидным прозвищем, словно кутаясь в старое и любимое одеяло.

— Поедешь сегодня днем кататься со мной? — спросил Майлз.

Генриетта с сожалением покачала головой:

— Не могу. В пять придет мой новый учитель пения.

— Новый учитель пения? — Вместе с Генриеттой Майлз пошел к двери. — А что случилось с синьором Антонио?

На правой щеке Генриетты появилась и исчезла ямочка.

— У них с кухаркой вышло артистическое разногласие.

— Артистическое разногласие?

— Синьор Антонио считал, что истинному артисту не требуется разрешение, чтобы угоститься печеньем кухарки. Та с этим не согласилась. — Генриетта посмотрела на Майлза. — Кухарка, как ты знаешь, замечательно умеет орудовать скалкой.

— Только не со мной, — самодовольно заявил Майлз.

— Хвастун.

Майлз отступил в сторону, чтобы подбежавший лакей открыл для него дверь на улицу.

— Ревность тебе не идет, моя дорогая.

Генриетта встала как вкопанная перед открытой дверью.

— Кто сказал, что я ревную?

— Не пытайся это скрыть, — многозначительно сказал Майлз. Слишком многозначительно. — Ты знаешь, меня кухарка любит больше.

— О! Конечно! Кухарка. — Генриетта глубоко вздохнула. — Разумеется.

— Ты хорошо себя чувствуешь, Генриетта? Ты как будто разволновалась.

Генриетта выдавила улыбку.

— Прекрасно. Отлично. Просто немного… э… ну…

Майлз нахлобучил шляпу.

— Тогда до вечера! Передай кухарке, что я ее обожаю.

Дверь за ним захлопнулась. Генриетта стояла в отделанной мрамором передней, уставившись на закрытую дверь. Девушка стояла так долго, что лакей неловко переступил с ноги на ногу и спросил, не желает ли она, чтобы он снова открыл дверь. Генриетта покачала головой, не совсем уразумев, о чем он спросил, потому что мысли ее блуждали совсем в других краях, заканчивая то последнее предложение. Генриетта не была уверена, что результат ей понравился. Вообще-то он ей совсем не понравился.