Маска Черного Тюльпана

— Но… — не до конца придя в себя начала она, поскольку нельзя было позволить, чтобы за Майлзом осталось последнее слово… или последний поцелуй.

Майлз лукаво улыбнулся.

— Еще не убеждена? — риторически спросил он и снова поцеловал жену; по сравнению со своим предшественником этот поцелуй показался скромным касанием губ во время свидания украдкой в гостиной.

Его теплые руки так крепко сжимали Генриетту, что она перестала чувствовать, где кончается ее тело и начинается его. Нарастающий между ними жар насквозь прожигал их одежду. Все чувства Генриетты наполнились Майлзом; запах его волос и кожи, его язык, пробирающийся к ней в рот и, как печатью, скрепляющий их губы; впившиеся ей в бок пуговицы жилета Майлза, волосы Майлза, коловшие кончики ее пальцев, — все слилось в целую вселенную, мир, где не осталось ничего, кроме союза их губ, рук и тел. Комната наклонилась и поплыла, как планета на модели астронома.

С глухим вскриком протеста миссис Доррингтон почувствовала, что ее спина столкнулась с чем-то мягким и пружинистым, потом что-то большое и тяжелое навалилось на нее. Генриетта вдруг поняла: ощущение падения — не только эффект поцелуев Майлза.

Генриетта опять запротестовала, тыча в лежащую на ней глыбу. Одно дело задыхаться от поцелуев Майлза, и совсем другое — когда воздух из тебя выдавливают.

Глыба скатилась с Генриетты, увлекая ее за собой.

— Прости, — прошептал ей на ухо Майлз; его дыхание снова разбудило все нервы, замолчавшие из-за стремительного приземления на кровать. — Я споткнулся.

— Я заметила, — ответила Генриетта, хотя мало что могла заметить, когда губы Майлза прижались к впадинке над ключицами.

— Да?

Стало ясно, что Майлз тоже не настроен разговаривать, когда он скользнул губами по ключице, к вырезу на платье, услужливо поползшему вниз. Майлз зубами дернул вырез, который послушно опустился еще на несколько критически важных дюймов. Отвлекшись на мгновение, Генриетта осознала — бегущие по ее оголившейся спине мурашки вызваны не только дыханием Майлза. В какой-то момент длинный ряд пуговиц ее дорожного саржевого платья оказался незаметно расстегнут.

У Генриетты отвисла челюсть, едва не стукнувшая Майлза по макушке.

— Как ты это сделал? — недоверчиво спросила Генриетта. — Я даже не заметила.

Умелым рывком Майлз высвободил из рукавов ее руки. Генриетта автоматически ухватилась за ткань, когда корсаж стремительно съехал на талию, но Майлз, завладев ее руками, по очереди поцеловал их.

— У меня много талантов, о которых ты не знаешь… пока, — многозначительно добавил он.

— Наверное, — ошеломленно отозвалась Генриетта, когда остальная часть ее платья последовала за корсажем.

— Точно.

Кучка ткани почти неслышно упала у кровати.

Приподнявшись на локте, Генриетта подавила в себе желание нырнуть под одеяло. На ней осталась только сорочка.

— Ты никогда не задумывался о карьере горничной?

— Мне лучше удается раздевание, — Майлз стянул через голову свою рубашку, обнажив впечатляющий торс, — чем одевание.

Генриетта что-то промычала, наблюдая за игрой мышц на груди мужа, пока он высвобождался из рукавов рубашки. Она не станет думать о женщинах, которых он когда-то раздевал. Они остались. Ушли. С ними покончено.

И Генриетту охватила решимость сделать так, чтобы никогда больше не появилось других. Теперь он принадлежит ей, весь целиком, и даже если он женился на ней не по любви, что ж, кто говорит, что она не сумеет обольстить его? Даже если и понятия не имеет, как к этому подступиться. Ну, даже Клеопатра когда-то начинала.

Генриетта застенчиво положила ладонь на грудь Майлза и, поразившись ответной реакции мышц, погладила по плечам. Она откинула голову, распуская волосы. Их прикосновение к голой спине оказалось удивительно чувственным, и Генриетта повела головой вправо и влево.

— Генриетта, — прошептал Майлз, завороженно глядя на нее, и от его взгляда девушка почувствовала себя гибкой, красивой и храброй.

— Здравствуй, — мягко проговорила она, ведя пальцами по волосам на его груди, пока не наткнулась на пояс брюк.

— И тебе — здравствуй, — ответил, задыхаясь, Майлз и схватил ее за руки, не давая им двигаться дальше.

Заведя руки Генриетты вверх, Майлз прильнул к ее губам долгим поцелуем, пытаясь обуздать бурлящую страсть. К несчастью, у его тела было другое мнение. Майлзу хотелось вскочить и запрыгать на кровати с криком: «Моя, моя, моя, моя, моя!», но так как ему хватило ума сообразить, что он может перепугать Генриетту — и проломить древнюю кровать, — он донес свою мысль в более мягкой форме, проведя пальцем по бретельке сорочки Генриетты и спустив ее с плеча. Девушка поежилась, глаза ее расширились, взгляд, устремленный на Майлза, потерял сосредоточенность.

Майлз решил — действенность мягкого подхода сильно преувеличивают.

— На тебе слишком много одежды.

Он обеими руками схватил нежную ткань, потянул, и она с треском разорвалась пополам.

— Майлз! — ахнула Генриетта.

— Я куплю тебе новую, — сипло проговорил он, завладевая ее грудями. — Только не сейчас. Может, на следующей неделе.

Наконец-то Генриетта потеряла способность спорить. Прикосновение языка к соску, лишило ее каких бы то ни было связных мыслей, и фраза, без сомнения, задумывавшаяся как очень остроумный упрек, превратилась в неразборчивый вскрик. Генриетта запустила руки в волосы Майлза, инстинктивно прижимая к себе его голову. Губы Майлза сжались, потянули, и по всему телу Генриетты прошла дрожь.

Обнявшись, они упали на старые матрасы. Тела Майлза и Генриетты идеально совпадали друг с другом. Чувствуя себя восхитительно распутной, Генриетта прижалась к Майлзу и скорее почувствовала, чем услышала его стон, когда задела выпуклость, образовавшуюся под брюками. Осмелев, она потерлась о Майлза, наслаждаясь тем, как учащается у нее над ухом его дыхание, а руки сильнее стискивают ее.

Отчаянно пытаясь заставить себя не торопиться, Майлз оторвался от губ Генриетты, покрыл поцелуями ее шею, ухо, а руки его тем временем исследовали дразнящие изгибы талии и пышных бедер. Бедра Генриетты показались Майлзу шелковыми на ощупь. Где-то на середине пути от ее колена к завиткам волос между ног у Майлза перехватило дыхание. Он не заметил. Остатки разума сосредоточились на более важных вещах.

Выплюнув набившиеся в рот волоски, которые он по случайности вдохнул, Майлз завозился с застежкой брюк, торопливо сдирая их с себя. Генриетта неумело попыталась помочь, засмеялась, задыхаясь, когда Майлз стал мотать ногами, пытаясь скинуть брюки, и ругнулся, когда те застряли.

— Смеешься, да? — требовательно спросил он, торжествующе отправляя брюки в полет и набрасываясь на жену. — Сейчас мы это исправим.

Генриетта взвизгнула от удивления, когда Майлз поцеловал ее ногу с внутренней стороны, а затем стал подниматься выше. От движений его языка у нее между ног Генриетту пронзали необыкновенные ощущения. Ей стало тесно в своей коже, в глубине ее существа нарастало напряжение. Ей внезапно отчаянно потребовалось, чтобы Майлз обнял ее, поцеловал в губы.

Генриетта потянула его за волосы, он ответил на ее призыв, заменив губы пальцами. Генриетта слышала, что издает звуки, похожие на мяуканье, но ей было абсолютно все равно; она прижималась к пальцам Майлза.

— Кажется, — откуда-то издалека донесся голос Майлза, хотя его губы находились у самого ее уха, — я больше не могу сдерживаться.

Генриетта бессвязно замычала, что Майлз правильно истолковал как разрешение продолжать.

Он медленно начал входить в нее. По крайней мере он надеялся сделать это медленно, уважая ее девственность. Вместо этого Генриетта обвила его за шею руками и, дыша все тяжелее, беспокойно заерзала, подстраиваясь под него, побуждаемая нараставшим внутри ее напряжением. Пробормотав ее имя, Майлз глубоко вошел в нее, прорвав тонкий барьер, преграждавший ему путь.