Маска Черного Тюльпана

— В цивилизованных домах… — решительно начал он, раздувая грудь до опасных пропорций, прежде чем узнал неосторожного хулигана, ломящегося в священные врата Лоринг-Хауса.

Находясь на руках у Майлза, Генриетта оказалась как раз на том уровне, чтобы увидеть завораживающее зрелище — грудь раздраженного человека резкого опала.

— Мастер Майлз! Мастер Майлз!

Взгляд дворецкого в явной тревоге метнулся с Майлза на Генриетту и снова на Майлза. «Руководство верного слуги по совершенствованию навыков ведения хозяйства» прекрасно растолковывало, как полировать серебро и снимать плащи с важных иноземных особ, но никак не проясняло порядок приема блудных сыновей с женщинами на руках.

— Здравствуй, Ствит, — жизнерадостно сказал Майлз, нисколько не смущаясь. Генриетта подавила в себе желание спрятаться под его галстук. — Это твоя новая хозяйка, леди Генриетта.

Генриетта сконфуженно пошевелила в знак приветствия пальцами, когда Майлз победоносно перенес ее через порог под носом у ошеломленного дворецкого.

— Ствит? — шепотом переспросила Генриетта.

— Он из Уэльса, — прошептал в ответ Майлз. — Они еще не открыли гласные.

— Миледи, — с запинкой произнес Ствит. — Сэр. Нам не сообщили о вашем приезде. Ваши комнаты… дом… мы не знали…

— Все в порядке, Ствит. Я тоже не знал, — небрежно бросил через плечо Майлз, шагая к лестнице. — Но отныне мы будем жить здесь.

Дворецкий поспешно собрал лохмотья своей сдержанности, вытянувшись во весь рост, но все равно оказавшись немного ниже Генриетты, то есть если бы она стояла, а не была на несколько футов приподнята над землей. Генриетта попыталась исправить это, повернувшись на бок, но Майлз держал ее крепко.

— Могу я, сэр, от имени всего персонала выразить, — провозгласил Ствит, поспевая за ними, — как мы рады, что вы наконец решили сделать Лоринг-Хаус своим домом.

— Можешь, — согласился Майлз, поднимаясь но лестнице и крепко прижимая к груди Генриетту, — но предпочтительнее в другое время. Можешь идти, Ствит. Иди… — Что делают дворецкие, когда не открывают двери? — Иди дворецствуй.

Из-под руки Майлза Генриетта увидела, как застывшие черты лица Ствита сложились в то, что у простых смертных называется улыбкой.

— Конечно, сэр, — произнес он нараспев и, торопливо поклонившись, бросился вон из холла.

Генриетта сделалась пунцовой и ткнулась головой в галстук Майлза.

— О Боже, — простонала она. — Он знает.

— Генриетта? — Майлз встряхнул ее, заставляя поднять глаза. — Мы женаты. Это разрешено.

— Я все еще не чувствую себя замужем, — призналась Генриетта.

— Мы можем это исправить, — сказал Майлз, пинком открывая первую у лестницы дверь. — Более того, мы обязательно это исправим.

За дверью оказалась маленькая комната, меблированная письменным столом и несколькими изящными стульями. Трудно сказать, что еще находилось в этой комнате — шторы были задернуты, а основная часть мебели стояла в полотняных чехлах, защищающих ее от пыли и времени.

Майлз попятился.

— Ошибся дверью.

— Может, поставишь меня на пол? — жалобно попросила Генриетта, когда ее свисавшие ноги чудом избежали ампутации закрывшейся дверью.

— Как только, — Майлз бросил на Генриетту плотоядный взор, — найду кровать.

На тот случай, если она все же помышляла о побеге, Майлз подкинул ее, поудобнее перехватывая. Генриетта протестующее взвизгнула и крепче обхватила Майлза за шею.

— Не урони меня! — со смехом приказала она.

— Вот так-то лучше, — с огромным удовлетворением сказал Майлз, которому нравилась тяжесть его ноши. Голос его смягчился. — Обожаю, когда ты смеешься.

От выражения его лица у Генриетты пересохло в горле.

— С тобой или над тобой? — неловко пошутила она.

— Рядом со мной, — сказал Майлз, посильнее прижал к себе Генриетту и потерся щекой о ее волосы. — Определенно рядом со мной.

— Думаю, это можно будет устроить, — выдавила Генриетта, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не выпалить неловкое признание в любви, которое только встревожит Майлза и положит конец ненадежному соглашению.

— Думаю, это уже устроено, — возразил Майлз, шагая по коридору. — Или ты пропустила данный кусок сегодня утром?

— Я была несколько рассеянна.

Майлз посерьезнел.

— Я заметил. Но, — твердо произнес он, останавливаясь перед дверью в конце коридора, — сегодня вечером мы ни о чем таком думать не будем. Сегодня вечером — только мы вдвоем. Никаких французских шпионов, никаких разозленных родственников. Договорились?

Генриетта испытывала непоколебимую уверенность: где-то в предложенном плане таится изъян, довольно большой изъян, учитывая, что кто-то преследовал их, обстреливая из пистолета, — но очень трудно рассуждать логически, когда на нее так пристально смотрят карие глаза Майлза. Его лицо придвинулось так близко, что Генриетта видела маленькие морщинки в уголках глаз, морщинки, образовавшиеся от постоянных улыбок, и более темные волосы надо лбом, где их не тронуло солнце.

— Значит, выбора у меня нет? — с насмешливой серьезностью спросила Генриетта, досадуя на прерывающийся голос.

— Ты обещала повиноваться. — Майлз опустил ее к дверной ручке. — Будь любезна, открой. А то у меня руки заняты.

— Не уверена, что это можно назвать обещанием, — увильнула от прямого ответа Генриетта, послушно поворачивая ручку. — На самом деле это больше походило на… э…

— Обещание, — самодовольно повторил Майлз, толкая плечом дверь и боком входя в комнату. В ней пахло пылью, но в полоске света из коридора Майлз увидел жизненно важный предмет — кровать.

— …четко сформулированное предложение, — торжествующе закончила Генриетта и вызывающе посмотрела на Майлза, как бы предлагая превзойти данную формулировку.

— Значит, ты говоришь, — сказал Майлз, и к лукавому блеску его глаз, прекрасно знакомому Генриетте, прибавилось нечто новое и бесконечно более тревожащее, — мне придется найти другие способы склонить тебя к сотрудничеству?

— Д-да, — промямлила девушка, с некоторым беспокойством замечая, как они быстро приближаются к кровати, непременному атрибуту брачной ночи, и постаралась сделать вид, будто для нее самое обычное дело, когда ее несут к огромному ложу.

Что для маркизы, подумала девушка, испытывая легкий укол ревности, вероятно, так и есть. Вопрос о том, носил ли маркизу Майлз, оказался слишком огорчительным, чтобы на нем задерживаться.

— Что ты задумал? — спросила она.

— Это, — ответил Майлз и, ногой захлопнув за ними дверь, поцеловал Генриетту, прежде чем она успела сказать что-то еще.

Способность данного приема склонять к сотрудничеству говорила сама за себя. Когда Майлз оторвался от ее губ, Генриетта с трудом вспомнила, о чем они вообще спорили. Пожалуй, она не вспомнила бы сейчас и свое имя.