Маскарад для эмигранта

Каспар произнес хорошо известное ему русское слово – хлеб, и показал на открытый рот.

Женщины ушли, затем возвратились; они принесли с собой хлеб, (настоящий хлеб!) вареные яйца и молоко. Боже, какой это был пир, я просто не могу вам передать!

– Вы кто такие? – нам показалось, что так спросила одна из них.

– Франсе! – ответил за всех Каспар, – сольдат! Франция!

Женщины оживленно стали обсуждать услышанное; несколько раз было произнесено одно и то же имя, и за кем-то тотчас было отправлено двое мальчишек, из числа уже обступивших место событий. Мы заканчивали свою трапезу, когда появилось новое действующее лицо. Этот человек еще не стар, но он сильно хромал, опираясь на палку. Когда он подошел, мы заметили, что у него нет кисти руки, а вместо глаза и уха один ужасный шрам на все лицо. Приблизившись, он выронил палку и упал на колени, протягивая к нам руки и выкрикивая нечто, как нам показалось, не понятное и самим русским женщинам. Калека принялся трогать каждого из нас единственной рукой, на которой были не все пальцы, он гладил наши плечи, руки, волосы, говорил что-то ласковое беззубым ртом, заглядывая каждому в лицо единственным глазом, из которого непрерывно катились слезы. Нам он показался безумцем. Он пытался силой затащить некоторых женщин в наш круг, хватая каждую здоровой рукой и культей указывая на кого-нибудь из нас, те неистово отбивались и тоже плакали. Наконец, им удалось увести его прочь.

Вскоре, в сопровождении восторженных ребятишек, появилась высокая светловолосая женщина. По тому, как все умолкли, можно было предполагать, что в лице этой женщины, причем необычайно красивой, явилось некое начальство. Так оно и оказалось; перебросившись несколькими словами со своим окружением, она обратилась к нам по-французски. Мы вначале опешили, а затем обрадовались: еще бы, сама начальница, староста этой крошечной деревни великолепно говорит на французском языке. Уже одно это вселило в нас самые лучезарные надежды; мы спасены, весело говорили друг другу, хотя и не представляли совершенно, как это произойдет. Каспар и Жульен остались на попечении мадам Марии, а нас тут же отвели к кузнице, где под дощатым навесом лежала большая куча сухой травы; так мы узнали второе русское слово – сено, по нашему «фои», первое был – хлеб. Мы тотчас погрузились в блаженный сон на ложе, пахнущем полынью и чабрецом. Проснувшись, мы уловили приятный запах чего-то необычного – это был борщ: блюдо, совершенно не укладывающееся во французские кулинарные рамки, и третье русское слово, вошедшее в наш словарь.

Наконец, пришел Каспар, и мы тут же засыпали его всевозможными вопросами. Самый важный из них: далеко ли до Караджи? Неизвестно? Все равно, сейчас же следует выходить; выспались, наелись, чего еще нужно? Эти лодки наверняка конопатить придется, так что, двигаемся, командир. Каспар молчал; он как-то странно смотрел на нас и почему-то отводил взгляд в сторону. Самый проницательный среди нас, Гильом, наконец, догадался.

– О, извини, командир, ты ведь совсем не отдыхал, как же мы, олухи, забыли об этом. Так, сейчас шесть вечера, выйдем в девять, пожалуй, за три часа тебе удастся восстановить силы, верно?

Каспар по-прежнему молчал, только теперь он низко опустил голову и не говорил ни слова, и когда поднял к нам лицо, мы увидели, что его глаза полны слез.

– Ребята, братцы…– негромко прошептал он, – нам некуда идти. Война закончилась, и корабли погрузили армию и отбыли к берегам Франции. Теперь, похоже, нас действительно бросили. Нам некуда идти… – голос его прервался, он не мог сдержать слезы. Все молчали, сраженные этим страшным известием.

– Но может еще хоть кто-то остался? Хоть один корабль? Единственный? – воскликнул Ронсед.

– Нет, последний корабль из Евпатории ушел три недели назад, об этом сообщили пастухи, а когда из Севастополя, неизвестно, но скорее всего они все ушли одновременно, – ответил Каспар.

– Что же нам теперь делать, Каспар?

– Пока не знаю. Сутки Жульен должен пролежать неподвижно, так определила старушка, которая его лечит. Пока он лежит, Лавуазье и Лангар отправятся в Караджу, посмотрят лодки, если найдется подходящая, попробуем уйти морем на Болгарию. Староста говорит, что здесь, напрямую, около пятидесяти лье.

– Напрямую шлюпкой не ходят, – возразил Лавуазье, – налетит шторм, потопит. Нужно идти вдоль берега, будет вдвое дальше, но надежнее. Десять пар крепких рук, все одно за месяц доплывем.

На этой оптимистичной ноте мы расстались. Лавуазье и Лангар отправились к взморью, а Каспар к старосте на совет. Меня он прихватил с собой, так как последнее время не оставлял меня в нашей кампании одного. И я на всю жизнь запомнил этот разговор двоих, впоследствии ставших мне самыми близкими, людей.

Во дворе старосты под развесистой шелковицей стоял стол с самоваром. Приборов было два – меня, конечно, здесь не ожидали.

– Я привел с собой юношу, вы не возражаете, мадам, против его присутствия? – извинился наш командир.

– Нет, не возражаю. Сколько тебе лет молодой человек? – услыхав ответ, она задумалась, – зачем в таком возрасте он ввязался в эту гадость? Я имею в виду войну, месье Каспар. И хочу вам сообщить, что в русских деревнях все говорят друг другу ты, поэтому будем, как проще. Итак, что ты решил?

– Пока конкретно, ничего. Двое наших отправились посмотреть лодки, и решение мы примем после их возвращения.

– Могли бы и не ходить, лодки там негодные. Хотя, действительно, так даже лучше, если убедитесь в этом сами. Сейчас ты сказал: мы примем решение, но учти, коллективное решение не всегда самое правильное. Чаще всего, наоборот; иногда его, вообще, скопом принять невозможно. Поэтому ты его должен принять сам. Обдумать, взвесить все за и против и после этого предложить остальным. Ты как считаешь?

– Согласен. Но у меня в голове нет ни одного варианта. Учти, я до сих пор жил только во Франции, и совершенно не понимаю той обстановки, которая сложилась вокруг. Если отпадает лодка, то тогда, что взамен? Пешком? Куда, в какую сторону, через какие страны? Мои знания в географии весьма скудны, примерно знаю, где Испания и еще Африка. Если идти пешком, то до ближайшего порта, откуда можно попытаться отплыть во Францию. Но где они в России, подскажи?

– Наши порты на юге, скорее всего, сожжены, как и корабли в них. Ваши суда придут к нам когда-нибудь, но когда, этого никто не знает. И кто возьмет вас на корабль, в качестве кого, если вам нечем будет заплатить за проезд?

– Мы можем завербоваться матросами, это нам знакомо.

– И остаться на этих кораблях навсегда. Мой муж был моряком, по его рассказам такое случается, и довольно часто.

– А твой муж сейчас где? – поинтересовался мой гувернер, и тут же пожалел о своем вопросе, увидев, как потускнело лицо Марии.

– Мой муж и мой сын остались лежать там, на Альме. Оттуда из восемнадцати мужчин нашей деревни вернулся всего один человек, и то его трудно так назвать, скорее, это обломок человека.

– Простите, я не знал, – Каспар перешел на «вы», – я тоже был на этой ужасной речке, наших там полегло много, хотя это не утешение.

– Мне не нужны ничьи утешения. Вас никто не просил приходить к нам, на нашу землю, чтобы погибать на ней, при этом убивая русских людей, – довольно резко ответила староста.

– Не думайте, что я добровольцем пошел воевать или кто-то из нас сам отправился в Россию. Нет, мы все солдаты, и посланы сюда императорским указом. Вряд ли, кто рискнул бы ослушаться. Хотя, постой, были и добровольцы, вот один из них, за твоим столом.