Мастер гнева

Проснулся он лишь в полдень. Застонал тихо, потом громче и наконец открыл глаза. Сел на краю тюфяка. Почувствовал неприятный вкус во рту, как будто ел пепел, и страшную головную боль.

Поднявшись и ощущая ломоту во всем теле, Волчок прошел к бочке с водой, взял ковш, зачерпнул воды, отпил несколько глотков, а оставшуюся воду перелил в пригоршню и выплеснул себе на лицо. Холодная вода помогла взбодриться.

Рана от укуса женщины-оборотня слегка побаливала, зато язва на предплечье затянулась, и теперь на этом месте виднелся лишь красноватый шрам в виде креста.

Одевшись, Волчок отправился к пастору Нейреттеру.

Возле дома он столкнулся с Габриэлой.

– Здравствуй, Вольфганг! – радостно приветствовала его девушка.

– Здравствуй, Габи! – вяло улыбнулся в ответ Волчок.

Дочка пастора вгляделась в ее лицо, и в глазах ее мелькнула тревога.

– Ты плохо выглядишь, кузнец, – сказала она. – Уж не заболел ли ты?

– Я плохо спал, – ответил Волчок. – Суетные мысли не давали успокоиться.

Габи снова улыбнулась и мягко проговорила:

– Такое случается, Вольфганг. Если хочешь, я скажу нашим людям, что тебе нездоровится, и ты не будешь сегодня работать.

– Нет, Габи, не стоит. Сейчас перекушу и тут же приду в норму.

Лицо девушки осветилось, и она быстро проговорила:

– Сегодня у нас рыбный суп с луком и караси, запеченные в лопухе. Прости, что я не смогу подать тебе на стол сама – нынче большая стирка, и я должна с другими женщинами идти к реке.

– Ничего. Я справлюсь и сам. Спасибо тебе за заботу, Габи!

Егор увидел возле дома пастора чужую пегую лошадку и спросил:

– Чья это лошадь?

– У отца гостит один городской священник, с которым они знакомы с юности, – ответила Габи. – Но, кажется, он уже собирался уезжать.

– Ясно.

Волчок улыбнулся девушке, ободряюще ей подмигнул, а затем зашагал к дому пастора.

Пастор Нейреттер и впрямь был не один. Он сидел за столом в компании толстого священника, голова которого была совершенно лысой, а сизый нос явно свидетельствовал о том, что гость неравнодушен к вину.

Кивнув Волчку и жестом попросив его подождать, пастор Нейреттер заговорил со своим приятелем, продолжая прерванный появлением Волчка спор:

– Рассуди сам, друг мой, можно ли назвать безупречно чистым человеческое тело?

– Конечно, нет! – воскликнул лысый священник и передернул плечами, показывая, насколько отвратительна ему мысль о телесности.

– Но мы с тобой должны учить, что Сын Божий пребывал во плоти, то есть был в теле. Так?

– Так, – нехотя согласился лысый священник. – Но признаюсь тебе честно: вопросы телесности Бога всегда меня смущали.

– Я тебя понимаю, – кивнул Нейреттер, – но мы признаем, что Бог вездесущ, а значит, он пребывает в подземных ходах навозных жуков не менее, чем на небе.

Лысый священник страдальчески поморщился и с упреком проговорил:

– Возможно ли об этом говорить и рассуждать вслух о подобном?

– Конечно, можно, – отозвался пастор Нейреттер. – И не только рассуждать, но и учить этому других. Разве не должны мы все учить, что Сын Божий был в утробе Девы и родился из ее чрева? А сильно ли отличается человеческое чрево от какого-нибудь другого грязного места?

Пришлый священник вздохнул:

– В твоих словах, друг мой, о чем бы ты ни говорил, чувствуется настоящая убежденность. Но можно ли рассуждать о Боге столь убежденно, не испытывая волнений и сомнений? Ведь бытие Божье – слишком сложная материя для убогого человеческого разума.

Пастор Нейреттер улыбнулся и заявил:

– Убеждения – это то главное, что есть у христианина. Отмени убеждения, и ты отменишь само христианство. Представь себе проповедника, который сам нетвердо верит и не настаивает на том, что он проповедует. Нелепее и безнадежнее зрелища и не придумаешь!

– Твоя правда. – Лысый священник отставил деревянную кружку, из которой пил молоко, и сказал: – Приятно было с тобой побеседовать, друг мой. А сейчас мне пора.

Он встал из-за стола, и пастор Нейреттер поднялся вместе с ним. Пастор проводил гостя до двери, горячо распрощался с ним у порога, а затем проводил дальше – на улицу, и там снова распрощался с ним, еще горячее, чем в доме.

Пока приятели прощались, Егор открыл кастрюльку, зачерпнул половником суп и наполнил свою миску почти до края. Наконец пастор возвратился, притворил за собой дверь и прошел к столу. Усевшись за стол, Нейреттер пододвинул к себе тарелку с хлебом.

– Когда ты вернулся? – спросил он, преломляя хлеб и протягивая кусок Волчку.

– На рассвете, – ответил тот, принимая хлеб.

– Что удалось узнать?

– Пряжка принадлежит барону Рогге.

Лицо пастора вытянулось от изумления.

– Барону Рогге? Ты уверен?

– Уверен. – Волчок зачерпнул ложкой суп, отправил его в рот и заел хлебом. – Я пытался за ним следить, – проговорил он с набитым ртом, – но на меня напали двое разбойников.

– Вот как? И как же ты выкрутился?

Волчок усмехнулся и ответил:

– Отче, вы не поверите тому, что я расскажу. Вступив со мной в схватку, эти двое негодяев превратились в зверей.

Рука с куском хлеба замерла у губ пастора.

– Что значит в зверей? – спросил он, нахмурившись.

Волчок отправил в рот очередную ложку супа и ответил:

– Я не слишком хорошо разбираюсь в демонах, отче… Но думаю, что эти твари были вервольфами.

Пастор опустил руку и уставился на Волчка недоверчивым взглядом.

– Разбойники-оборотни? Ты не шутишь?

– Не шучу. Если, конечно, все это мне не приснилось.

Лицо пастора потемнело. Некоторое время он молчал, затем тяжело вздохнул и проговорил глухим, угрюмым голосом:

– Худшие из моих опасений подтвердились. Злые силы, вырвавшись из адской бездны, вселились в разбойников и превратили их в демонов. – Пастор сделал паузу и договорил угрюмым голосом: – Схватки не избежать. Я не успел сообщить тебе новость, Вольфганг… Мы наняли воинов для защиты деревни. Несколько обедневших рыцарей. И сегодня на рассвете они прибыли в деревню.