Мастер
Шрифт:
Яков горестно оглядывал пачку бумаг на столе.
Грубешов их сгреб и запер в ящике стола.
– Если одумаетесь, дадите мне знать через смотрителя. А до той поры будете вонять у себя в карцере.
Прежде чем его отослать, господин прокурор, с налитым кровью лицом, читая по блокноту, осведомился у заключенного, не родственник ли ему Баал-Шем-Тов или ребе Залман Шнеур из Ляд и не было ли когда в семье у них резника. На все вопросы Яков, уже не в силах унять дрожь, отвечал – нет, и Грубешов усердно помечал каждый ответ.
Он сидел в тюремной одежде, в темной одиночке, борода спутана, красные глаза, голова горит, и едкий холод ломит ему кости. Снег шипел за окном. Ветер, задувая в разбитое окно, налетал на него хищной птицей, когтил ему руки, голову. Он бегал по камере, видел свое дыхание, колотил себя в грудь, махал руками, бил
Мастер часами дрожал в глубокой, неизбывной тоске. Кто бы поверил? Сам царь про него знает. Царь уверен, что он виноват. Царю надо, чтобы его осудили и покарали. Яков представлял себе: они бьются с русским императором. Бьются лицом к лицу, в темноте, бьются, и вот, наконец, Николай себя объявляет ангелом Божиим и поднимается в небеса.
– Фантазии, – бормотал Яков, – очень я ему нужен, и он мне не нужен. Почему они меня не оставят в покое? Что я им сделал такого?
Ох уж это еврейское счастье, просто дурно от него. Смыться из черты оседлости и вмиг угодить в тюрьму! От рождения ходит за ним конь вороной – еврейский кошмар. Это вечное проклятие – быть евреем, что же еще? Его тошнило от их истории, судьбы, кровной вины.
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
Он ждет.
Снег обернулся дождем.
И ничего.
Только долгая зима кончилась; и нет обвинения.
О перемене погоды он только догадывался. Пришла весна, но она осталась там, снаружи, за решеткой. Он слышал через окно крики ласточек.
Времена года менялись быстрей, чем шло к нему обвинение. Очень уж долго обвинения не было. Он все думал и думал, что должно же оно когда-то прийти, потому так долго его и не было.
Весною пошли проливные дожди. Он слушал, как шелестит дождь; ему нравилось представлять себе всю эту влагу снаружи, но влага в камере была дело другое. Стена, которая выходила во двор, вся взмокла. На цементе, между выступавшими кирпичами, были водяные разводы. С потолка над окном капало, когда уже перестанет дождь. На пол после дождя натекали лужи. Иной раз капало с потолка день за днем. Он ночью не спал и слушал. Вдруг это прекращалось, и он тогда засыпал. А когда снова закапает, снова он просыпался.
Бывало, под гром я спал.
Он стал до того нервный, раздражительный, так угнетен тюрьмой, что боялся за свой рассудок. Сойду с ума – и чего я им тогда на себя наболтаю? Ежедневная тяжелая скука больше всего пугала его. От этой скуки, тоски, он думал, того гляди я рехнусь.
Как-то, от жажды хоть что-то сделать, хоть бы слово прочесть, он вскрыл одну из филактерии, оставленных в камере. Держа за ремешки, колотил коробочку об стену, пока, взметая пыль, она не раскрылась. С изнанки она пахла кожей, старым пергаментом, и еще был странный, человеческий запах. Мастер поднес ее к самому носу и жадно внюхивался. В черной маленькой коробочке было четыре отделения, и в каждом тесно скрученный свиток, в двух – стихи из Исхода, в двух – из Второзакония. Яков стал разбирать тексты, но вспоминал слова прежде, чем успеет прочесть. Вот египетское пленение позади, Моисей в этом свитке провозглашает празднование Пасхи. А в этом – «Слушай, Израиль». В другом перечислены воздаяния за любовь к Г-споду и следование Ему, и кары в случае ослушания: не будет неба, и дождя, и плодов земли; самой жизни не будет. И в каждом свитке о том, что надо любить Г-спода и соблюдать, что заповедано Им. «И да будут слова сии, которые Я заповедую тебе сегодня, в сердце твоем; и навяжи их в знак на руку твою, и да будут они повязкою над глазами твоими». [22] Этот знак была филактерия, и филактерию Яков разбил. Он читал свитки в волнении и печали, а потом зарывал глубоко в солому. Но однажды Житняк, рыская взглядом в глазке, застукал мастера за чтением. Вошел в камеру и призвал Якова к ответу. Хоть Яков ему показал вскрытую филактерию, вид четырех свитков изумил стражника, и он их отнес старшему надзирателю, и тот пришел в большое возбуждение от этой «новой улики».
22
Второзаконие, 6:6,8.
А
несколько недель спустя Житняк, зайдя в камеру, сунул Якову маленькую русскую книжицу в зеленой бумажной обложке – Новый Завет. От долгого употребления засалились и обтрепались страницы.– Это старуха моя, – шепнул Житняк. – Дай, говорит, ему, пусть покается. Да и все жалуешься ты, мол, читать тебе нечего. На, бери, только не говори никому, кто дал, не то задницу наломаю. Спросят – объясни, что, видно, на кухне в карман тебе сунули, а ты не заметил, или, может, парашечник подложил.
– Но почему Новый Завет, почему не Ветхий? – спросил Яков.
– От Ветхого не будет тебе никакой пользы, – сказал Житняк. – Устарел он давно, одни бородатые, седые евреи там бегают, только Б-гу надоедают. И блуда полно в твоем Ветхом Завете, какая уж святость? Хочешь истинное Б-жье слово читать, читай евангелия. Старуха моя так и велела тебе передать.
Яков сначала не хотел открывать книгу, он с детства привык бояться Иисуса Христа, как чужака, отступника, таинственного врага евреев. Но книга была рядом, и все глубже делалась его скука, все сильней любопытство. Наконец он открыл книгу и стал читать. Он сидел за столом и пробирался сквозь темноту на странице, но не подолгу, трудно бывало сосредоточиться. Однако судьба Иисуса захватила его, и он прочитал о ней во всех четырех евангелиях. Странный еврей был этот Иисус, без чувства юмора и фанатик, но мастеру нравились эти поучения, и он завороженно читал об исцелении расслабленного, и слепого, о бесноватых, которые падали в огонь и воду. Ему нравились хлебы и рыба, и воскрешение мертвого. С трепетом он читал, как оплевывали Иисуса, били палками; и повесили на кресте, и оставили на кресте в темноте ночи. Он взывал к Б-гу, просил о помощи – все напрасно. Висит человек в темноте, плачет, зовет на помощь, а Б-г за этой горою. Он слышит, да, но он же все на свете слышит. Что может он услышать такого, чего до сих пор не слышал? И умер Христос, и Христа сняли с креста. Мастер утер глаза. А потом он подумал – если такое случилось, и это часть их религии, и они в это верят, как они могут держать меня в тюрьме, зная, что я невиновен? Почему у них жалости нет и они не отпускают меня?
Хотя у него сильно сдала память, он старался заучить наизусть кое-какие стихи из евангелий, из тех, что ему понравились. Так и мозги заняты, и тренируется память. Выучит – и про себя повторяет. Как-то он начал говорить стихи вслух. Житняк, сидя в коридоре на стуле, строгая ножичком прутик, услышал, как мастер произносит Заповеди Блаженства, дослушал все до конца, а потом велел ему заткнуться. Если Яков ночью не мог заснуть или он поспит немного, а потом его что-то разбудит, часть времени он читал у себя в камере, и Кожин громко дышал, прижав ухо к глазку. Как-то ночью стражник, в последнее время хмурый и озабоченный, прогудел из-за двери своим басом:
– Как так: еврей, христианского ребенка убил, а ходит по камере и Христовы слова повторяет?
– Я не притронулся к этому мальчику, – сказал мастер.
– А все говорят – убил. Говорят, ребе ваш тебя тайно послал, мол, иди и убей, и, мол, совесть не будет мучить. Слышал я, будто рабочий ты человек, Бок, а вот пошел и убил, и по вашему учению и греха в том нет, христианина убить. Кровь в мацу – так положено по религии вашей. Я про это сызмальства слышал.
– В Ветхом Завете нам не разрешается употреблять кровь в пищу. Это запрещено, – сказал Яков. – А вот это как? «…истинно, истинно говорю вам: если не будете есть крови Сына Человеческого и пить крови Его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою плоть и пиющий Мою кровь имеет жизнь вечную; и Я воскрешу его в последний день. Ибо плоть Моя истинно есть пища, и кровь Моя истинно есть питие. Ядущий Мою плоть и пиющий Мою кровь пребывает во Мне и Я в нем». [23]
23
Евангелие от Иоанна, 6:53–56.
– Эка куда загнул, – сказал Кожин. – Тут про хлеб и вино речь идет, а не про какую там плоть-кровь. Да! И ты-то откуда слова эти знаешь, вот что сейчас говорил? Дьявол если еврея Писанию учит, оба все переиначат.
– Кровь есть кровь. Я все сказал так, как написано.
– Почем ты знаешь?
– Я прочитал это в Евангелии от Иоанна.
– Зачем еврею Евангелие читать?
– Я его читал для того, чтобы узнать, что такое христианин.
– Христианин – человек, тот, который Христа любит.