Мастер

– Тебе там не нравится?

– Зимой? Ненавижу, - ответил он, и его слова, казалось, отразили то, что было у него на душе.
– Я мог бы остаться в Майями, покупая и перепродавая этот город. Мне здесь нравится.

Он собирается остаться, когда я должна уехать? Нечестно. Притормози, Кэт!

– Ты могла бы научить меня испанскому.

Ладно, сейчас он просто меня подкалывает.

– Конечно. Скажи c'allate la boca.

Он повторил выражение.

– Что это значит?

– Заткнись.

– Ты учишь меня, как приказать тебе заткнуться?

– Por Dios, нет. Но ты должен понять, когда я скажу об этом тебе.

Он громко рассмеялся и притянул меня к себе, так что я оказалась между его согнутых ног.

– Мне нравится твоё чувство юмора, твоя игривость. Ты как kotyonok...

У бассейна неожиданно появился Василий, держа руку на кобуре.

Максим развернулся, загораживая меня, я переместилась ему за спину. Раздался новый взрыв смеха.

– Он просто не привык к тому, что я веселюсь, вот и примчался проверить.

– Он нас слышал?
– прошептала я.

– Наверное, делал обход. Для Василия и его команды я снял два этажа внизу. Так что он приглядывает сразу за тремя уровнями.

– О.
– небольшая армия криминальных субъектов– это, наверное, мило. Всё, на что я могла полагаться - это постоянные переезды, засов и молитва.
– Тебе действительно необходимо столько охраны? Или это больше для антуража?

– Не думаю, что сейчас есть реальная угроза. Но демонстрация силы отпугивает недоброжелателей, так что дополнительные люди могут быть полезны.
– Севастьянов произнёс что-то по-русски и Василий ушёл.
– Вид оружия тебя беспокоит?

– Не знаю, - мой собственный опыт с оружием был кошмарным.

Желая узнать, какого туза Эдвард прячет в рукаве, я достала наградной пистолет отца - подарок кубинского правительства. Зарядила его, собираясь стрелять в потолок, чтобы привлечь внимание Эдварда, как обычно это происходит в кино. Ещё для храбрости я схватила мамины чётки.

И на исходе той ночи, вся покрытая кровью, спасалась бегством от безумца.

Я сглотнула. Выбрось это из головы, Кэт. Севастьянову я сказала:

– Должно быть, такая защита внушает уверенность...
– я осеклась. Намочив ткань Максимовой рубашки, я смогла разглядеть следы на его спине. Не в силах остановиться, я медленно стянула рубашку с одного плеча.

Пробормотав что-то вроде:

– Придётся с этим смириться,– он сдёрнул её совсем.

Я ахнула. Всю спину от шеи до талии покрывали шрамы - наслаиваясь друг на друга, будто его секли - и секли часто. Что, чёрт возьми, с ним случилось? Кто мог сделать такое? Неудивительно, что он не выносит прикосновений!

Он встал и повернулся, расправив плечи, глаза горели опасным огнём.

– Спроси, что случилось, - прорычал он.

Я последняя в этом мире могла бы задать столь личный вопрос.

– Это не моё дело.
– Порой мне хотелось придушить тех, кто совал нос в мою жизнь.
– Если захочешь, то сам расскажешь, а я послушаю.

Он прищурился.

– Лишь несколько человек видели мою спину. Если узнаешь, что скрывается за этими шрамами, то сможешь продать историю таблоидам. Получить уйму денег.

Я закатила глаза.

– Теперь ты меня просто бесишь, pendejo.

Он наклонил голову на бок. Наверное, ожидал, что я прижму ладони к груди и поклянусь, что никогда никому не продам его историю!

– Слушай, Севастьянов, я не против проблем - я с ними справляюсь - но терпеть не могу, когда их создают на ровном месте. Пожалуйста, не надо так со мной.

– Ты не планируешь делать умозаключения?

– Какие умозаключения?

– Что я люблю пороть женщин, потому что меня пороли.

– Причина не в этом…

Он поднял брови.

– Удиви меня предположением.

Я молчала.

Он запустил пальцы в шевелюру.

– Не знать, что происходит в твоей голове, сводит меня с ума.

Я не могла унять его боль, но вполне была способна её принять. Дать ему понять, что он по-прежнему для меня великолепен.

– Я лучше тебе покажу.
– Выбравшись из бассейна, я подошла к нему.
– Повернись, пожалуйста.

Он колебался. Когда, наконец, повернулся, то затаил дыхание, гадая, что же я буду делать.

Поднявшись на цыпочки, я нежно поцеловала самый верхний шрам, потом легко потёрлась о него щекой. Судорожно выдохнув, он пробормотал:

– Lapochka.

Я поцеловала и ткнулась носом в следующий шрам, и в то, что под ним, постепенно опускаясь к талии. Добравшись до мускулистых ягодиц, я стянула с него трусы. Куснула одну безупречно вылепленную половинку и начала обратную дорогу наверх.

Развернувшись, он глядел на меня, сведя на переносице брови.

Я сказала ему то, что всегда говорила себе, когда вина становилась невыносимой.

– Это случилось. Было больно. Но дальше всё будет только лучше.

– Что, например?

– Например, льющееся по моей груди шампанское, которое ты будешь пить прямо с сосков. Когда я буду сверху. Это ждёт тебя впереди, если захочешь.

Он сглотнул.

– По мне - прекрасная перспектива. Я и так слишком заждался.

Он достал из бара очередную бутылку.

Пока я скакала на нём в большом кресле, он всё пил и пил.

Ещё шампанское...

Мы чокались бокалами. Он меня щекотал. Когда я попыталась улизнуть, он прижал мои запястья над головой и играл с грудью, пока я не принялась извиваться.

– Если я ещё не говорил, - прохрипел он, - твой размер мне нравится так же сильно, как и тебе.
– Потом он оседлал меня.

И снова шампанское...

В номер нам доставили обжаренные на сковороде гребешки, говяжьи стейки и чёрную икру. Пока мы друг друга кормили, он обвинял меня в том, что чуть не умер с голоду.