Мастера мозаики

— Это верно, — отвечал Франческо. — Я вижу, ваша милость знает все до мельчайших подробностей…

— Такой человек, как я, мессер, — проговорил прокуратор выспренним тоном, — знает свои обязанности и ни за что не позволит обманывать себя такому человеку, как вы.

— Такому человеку, как я! — воскликнул Франческо, удивленный этим выпадом. — Ваша милость, вы должны знать, что такой человек, как я, не способен обманывать.

— Потише, сударь, потише! — крикнул прокуратор. — Или, клянусь колпаком дожа, я заставлю вас надолго замолчать!

Прокуратор Мелькиоре кичился тем, что встарь среди его родственников был один венецианский дож, поэтому он привык и себя отчасти считать дожем и клялся головным убором, имевшим вид фригийского колпака или рога изобилия, — величавым атрибутом дожеского достоинства.

— Вижу, что вашей милости не угодно меня выслушать, — ответил Франческо с несколько презрительной сдержанностью. — Удаляюсь из боязни еще больше прогневить вас и подожду более благоприятной минуты, чтобы…

— …чтобы попросить жалованья за свою лень и недобросовестность? — вскричал прокуратор. — Жалованье людей, расхищающих казну республики, находится под «Свинцовыми кровлями» [28] , мессер! Берегитесь, как бы вас не вознаградили по заслугам!

— Не понимаю причины такой угрозы, — произнес Франческо. — Думаю, ваша милость обладает достаточной мудростью и опытом и не станет злоупотреблять тем, что я не могу смыть с себя оскорбление, нанесенное вами.

28

«Свинцовые кровли» — так называлась венецианская тюрьма со свинцовой крышей, которая, накаляясь летом, доставляла страшные мучения заключенным. Тюрьма находилась в здании Дворца дожей.

— Клянусь колпаком! Здесь не место для пререканий, мессер! Подумайте, как оправдаться самому, прежде чем обвинять других.

— Я оправдаюсь перед вашей милостью, когда вы соблаговолите сказать мне, в чем меня обвиняют.

— Обвиняют вас в том, что вы самым недостойным образом обманули прокураторов, выдавая себя за мастера мозаики! А вы маляр и ничего более! Изображали из себя величайшего художника! Клянусь колпаком моего дяди, вам это так не сойдет! Платили вам не за фрески, — кстати, еще посмотрим, чего они стоят!

— Клянусь честью, я не постигаю смысла речей вашей милости.

— Черт возьми! Вас заставят его постичь, а пока на деньги не рассчитывайте. Да кто вам дал право, мессер художник, говорить: «Монсеньер Мелькиоре ничего не смыслит в нашей работе. Этому простаку лучше попивать пиво, а не распоряжаться делами искусства республики»? Так, так, мессер; нам известны шутки, которые вы с братом отпускаете на наш счет и на счет уважаемой коллегии магистров. Но смеется тот, кто смеется последним! Посмотрим, как у вас вытянется лицо, когда мы лично проверим вашу работу и вы увидите, что мы достаточно сведущи и отличаем смальту от масла и картон от камня.

Франческо не мог сдержать презрительную усмешку.

— Если я правильно понимаю обвинение, возведенное на меня, — проговорил он, — то я виноват лишь в том, что часть мозаики заменил разрисованным картоном. Да, правда, я сделал это для латинской надписи, которую ваша милость повелела мне поместить над наружной дверью. Я решил, что ваша милость, не давая себе труда составлять самолично эту надпись, столь лестную для нас, поручила ее человеку, который выполнил ее наспех. Я позволил себе исправить слово saxibus [29] . Но с послушанием, которое я обязан выказывать уважаемым прокураторам, я набрал из кусочков камней это слово так, как оно было мне дано, написанное вашей рукой, и разрешил моему брату исправить ошибку только на куске картона, приклеенном к камню. Если ваша милость считает, что я совершил ошибку, то нужно только снять картон, и надпись, точно выполненная, обнаружится, а это пустое дело, в чем вы можете убедиться собственными глазами.

29

Saxibus — неверно написанное латинское слово, которое должно обозначать: «из камня». По законам классической латыни следовало его исправить на «saxis», что и сделал Франческо.

— Что ж, отлично, мессер! — воскликнул прокуратор, дрожа от ярости. — Вы сами себя разоблачаете, и вот вам новое доказательство, — я его запомню. Эй, писарь, запишите-ка это признание! Клянусь колпаком дожа, мессер, мы собьем с вас спесь! Ах, так вы осмеливаетесь поправлять прокураторов! Они-то знают латынь получше вашего! Посмотрите на этого ученого мужа! Кто может сомневаться в таком разнообразии талантов? Я вам предоставлю кафедру латинского языка в Падуанском университете, ибо, наверное, вы чересчур гениальны для работы по мозаике.

— Если ваша милость настаивает на этом варваризме, — возразил Франческо с раздражением, — я пойду и сниму картон. Пусть вся республика узнает завтра, что прокураторы не притязают на знание классической латыни; ну, а мне до этого дела нет!

С этими словами он направился к выходу, а прокуратор вне себя кричал властным голосом ему вдогонку слова, которые нельзя повторить, ибо он уже не владел собою. Как только Франческо вышел, в комнату прокуратора вбежал Винченцо, который все слышал из соседнего покоя.

— Что вы делаете, монсеньер? — воскликнул он. — Вы сказали, что его мошеннические проделки раскрыты и позволили ему уйти!

— Чего еще вы хотите? — ответил прокуратор. — Я ему отказал в жалованье и оскорбил его. Сегодня он достаточно наказан. А послезавтра известят о судебном процессе.

— А за эти две ночи, — поспешно возразил Бьянкини, — он успеет заменить в базилике все части своей картонной мозаики кусками смальты. Таким образом я попаду в положение лжесвидетеля и моя преданность республике обернется во вред мне.

— Как же помешать его злодеянию? — растерянно спросил прокуратор. — Я прикажу запереть собор!

— Сделать этого нельзя: в праздничные дни в соборе будет полно народу, да и можно другими способами проникнуть в здание, даже крепко-накрепко запертое! И потом, он увидит своих подмастерьев, сговорится с ними, придумает оправдание., Все пропало, и я погиб, если вы его сейчас же сурово не накажете.

— Ты прав, Бьянкини, необходимо сейчас же это сделать. Но как?

— Скажите одно лишь слово, пошлите двух стражников вслед за ним, он еще не спустился с лестницы. Велите упрятать его в тюрьму.

— Клянусь колпаком дожа, эта мысль мне не пришла в голову… Однако, Винченцо, не слишком ли строги меры, не превышение ли это власти?..

— А если вы его упустите, монсеньер, он будет смеяться над вами всю жизнь, а его брат, острослов, любимец молодых патрициев, завидующих вашей власти и вашей мудрости, не пощадит вас, изведет вас насмешками.