Мастера печатей

– Тридцать три, - уточнил помощник.
– Всего у меня тридцать три карты. Это предел моих возможностей. Я не могу поставить печать больше ни на одного человека так, чтобы это не отразилось на моем здоровье. Сейчас мне хватает сил, чтобы выполнять ежедневные обязанности и не уставать, но большее количество меня выжимает досуха. Есть и другие проблемы. Освободить из-под печати кого-нибудь одного или всех сразу мне проще, чем, например, четырех, как вчера. Если я так делаю, то оставшиеся печати давят на меня втрое сильнее. Из-за этого сокращается время, на которое я могу их выпускать. Если одного Криса я могу отпустить погулять минут на десять-пятнадцать, то Риччи и Энн - только минут на пять-семь. А Криса, Шеймуса и Киллиана - и того меньше. Причем не выпускать никого для меня проще, чем ненадолго освободить хотя бы кого-то.

– Это чудовищно неправильно, - Николас покачал головой.
– И происходит так из-за того, что ты недоучился и создавал печати наугад. По правилам магического искусства ты не должен чувствовать усиление давления прочих печатей, если ненадолго снимаешь одну из них, а временных ограничений вообще не должно быть.

– Ну, я предупреждал, что у меня проблемы с моим даром.

Проблемы... Это еще слабо сказано. Николас потер лоб.

– Но ведь можно придать печатям универсальность. Тогда тебе станет легче их поддерживать.

– Это невозможно, - обреченным голосом произнес помощник.
– У меня, во всяком случае, ничего не вышло. Я пытался сделать более похожими печати старушки Бет и архивариуса Телтера - у них хоть и абсолютно разный нрав, зато почти одинаковое телосложение.

Мервин вытащил их из колоды и положил рядом. По изображениям трудно было судить, но они и правда казались очень похожими - оба костлявые, морщинистые, немного сутулые. Только Бет, уперев руку в бок, с боевым видом смотрела вперед, а сухонький Телтер, прижав локти к талии, увлеченно читал старый фолиант.

– Попытка не увенчалась успехом, - утвердительно сказал Николас, изучая две печати.

Максимум, что было общего в узорах - это толщина линий.

– Полный провал, - мрачно подтвердил помощник.
– Мне ни на йоту не удалось их изменить. Зато я чуть не изувечил обоих. Архивариус, уж на что сдержанный и вежливый человек, после этого грозил мне всеми небесными карами, а Бет так привесила в глаз, что я несколько дней ходил с "фонарем".

Старуха усмехалась с картинки, не оставляя сомнений в том, что она именно так и сделала. Мервин поерзал в кресле, заново переживая неприятные воспоминания.

– Поэтому я решил, что это в принципе невозможно, - продолжил он.
– Сравните сами: что может быть похожего между палачом Шеймусом и малышом Риччи?

Перед Николасом легли две новые карты.

– Ничего, - ответил на собственный вопрос Мервин.
– Шеймус свиреп и в приступе бешенства даст фору стаду разъяренных быков. Воздействовать на него магией сложнее, чем на тихого и безобидного Телтера. Чтобы его удержать, мне пришлось сделать печать толще и плотнее, создать скорее щит, иначе Шеймус грозился просто порвать ее. А теперь Риччи, - он осторожно прикоснулся к улыбающемуся мальчику, будто опасаясь повредить изображение.
– У него очень слабое здоровье, и такая печать, как у Шеймуса, может его убить. К тому же он не особенно любит выходить наружу, поэтому вокруг него не нужно возводить броню. Для него я использовал тончайшие потоки волшебства, чтобы они не мешали ему дышать.

Печать, окутывающая ребенка, походила на ажурную паутинку из тех, что в бабье лето летают в воздухе, и разительно отличалась от грубых полос, обматывающих карту с палачом. Как их можно изменить, Николас не представлял и видел только то, что придание им одинаковой формы разрушит обе печати.

– А нельзя ли отпустить часть удержанных людей?
– спросил он.
– Тридцать три - это много. Зачем тебе столько помощников?

Льдистые глаза Мервина обдали холодом.

– Здесь есть очень близкие мне люди. Я не могу избавиться от них. Извините, мистер Катэн, но если бы решение проблемы было настолько простым, я бы к вам не обратился.

– Ясно...
– пробормотал Николас.

– Значит, чтобы твои друзья могли нас защитить и при этом не истощить тебя, нужно как-то видоизменить печати...

Он склонился над картами Шеймуса и Риччи, намереваясь внимательнее их исследовать. Однако после слов Мервина взгляд соскальзывал с поблескивающих волшебных линий на человеческие лица: щекастое, беззаботное у мальчишки и сердитое, жестокое - у палача. Занимаясь исключительно магией, было легко забыть о том, что у него в руках не просто бумажки с картинками, а люди, живые люди, которые тоже чувствуют, размышляют, и, возможно, им вовсе не нравится, что их трогает незнакомый человек. Который к тому же плохо разбирается в этом виде искусства и способен им навредить. Николас, поколебавшись, убрал ладони от карт.

– Прости, Мервин. Я не специалист в магии воздействия на людей и никогда особенно ей не интересовался, поскольку считал, что мне она пока неподвластна. Боюсь, в ее практическом применении я разбираюсь еще хуже тебя. Если ты уверен, что облегчить вес печатей невозможно, зачем ты просил меня помочь?

Помощник повел плечом.

– Ну, я думал: вдруг я ошибаюсь и у вас получится что-то придумать.

Легкомысленность. То, что и ожидалось от такого авантюриста, как Мервин.

Николас вздохнул.

– Я покопаюсь в библиотеке и поищу все книги, где упоминается о заклинании удержания. Еще ты должен в деталях записать, какие слова ты используешь во время колдовства, какие жесты, менял ли ты что-нибудь в заклинании за время его применения и так далее. Также мне нужно будет скрупулезно изучить все карты и поставить некоторые эксперименты. На все это уйдет немалое время. Но тебе следует знать, Мервин, - он сделал акцент на последних словах, чтобы они отпечатались в памяти помощника.
– Вид магии, к которому у тебя дар, непредсказуем. Мои попытки повлиять на печати могут привести к неприятным последствиям. И хорошо, если дело закончится только тем, что мне, как и тебе, "привесят "фонарь"", - помощник не улыбнулся, и Николас кашлянул, поняв, что попытка пошутить не удалась.
– Поэтому я должен как можно больше узнать о тех, кого ты удерживаешь. Я хочу помнить, что взаимодействую с живыми людьми, а не с размалеванными картонками, которые таскают в карманах мошенники фокусники. Ты согласен?

– Да, - взгляд Мервина, еще несколько секунд назад холодный, как лед, потеплел.
– Уверен, они тоже это оценят. Многие из них. Единственный конглобарский мастер печатей, которому я мог рассказать о заклинании удержания, относился к ним так, будто они расходный материал, подопытные крысы.

Скорее всего, он был из магов-ученых. Николас знавал нескольких таких. Занятия волшебством по своей сути подразумевают постоянные исследования, однако некоторые мастера полностью бросали практику, чтобы посвятить себя чистой теории. Истинным дыханием жизни для них обладали только формулы и странные гипотезы, в то время как обыденность они считали преходящей и не утруждали себя обращать на нее внимание. В тоне Мервина прозвучало презрение к конглобарскому магу; его чувств Николас не разделял, хотя и не восторгался подобными людьми. По его убеждению, волшебство должно в первую очередь приносить пользу, а в доморощенных измышлениях теоретиков подчас было сложно найти что-то кроме мудреных фраз.

– Обещаю, что буду относиться к твоим друзьям со всем уважением, - успокоил Николас.
– Если, конечно, они будут поступать так же.

Помощник усмехнулся.

– За всех ответить не могу. У Бет такой нрав, что она, я думаю, могла бы оттрепать за уши самого короля.

– Больше всего меня волнует не она, а те, кто, как ты сказал, будут нас защищать. Среди них есть люди, которым я бы опасался доверить свою жизнь.

Над переносицей Мервина сошлись брови.

– Вы про Киллиана.