Мастера. Герань. Вильма
Шрифт:
И тут его стало рвать кровью. У Вильмы вмиг оказалось в руках полотенце. Одной рукой она держала Имро за плечи, другой обирала кровь со рта, но крови все прибывало.
А мастер причитал над ним, но и сердился: — Бог ты мой, кровью рвет! Где доктор! Где доктор! Имришко наш, сын мой..! А я еще выпил! — злился он на себя. — Вильмушка, что с ним, хоть ты скажи! Что с ним творится?
Но Вильма не могла даже слез утереть. — Имришко! — Она приняла со рта у него уже второе полотенце, а его все еще рвет. Плохо, совсем, совсем плохо! Где доктор?!
Вдруг ему полегчало. Он стал хоть и с трудом, но все же ровнее дышать. — Ну скажи, скажи, Имришко? Ну как? Лучше чуток? Отпустило? Чего бы ты хотел? Имришко, скажи! Все тебе принесу, только скажи, скажи нам, сынок мой, чем тебе послужить?
— Я… Я… уж я… не знаю. — Он так страшно глядит на них и тяжело дышит. — Я… Я…
— Воды, Вильмушка! — Мастер подхватывает это слово и мигом бежит во двор, видя, что у Вильмы все руки в крови. Воды, воды. В колодце вода! Уже у колодца он обнаруживает, что забыл взять ведро, но тут же его осеняет, что вода есть и в кухне в ведре, и он бегом назад. — Живо, кружку! Господи, Вильмушка, кружку давай! — Вот он уже нашел кружку, бежит с ней к постели. — Кружка! Вода! Имришко! Вода в кружке, водичка в ней!
Но Имро вдруг выпрямился, хотел вроде и руки простереть, но в тот же миг его откинуло назад, раз-другой он еще шевельнул руками, потряс и чуть подергал периной, и больше уже ничего.
Мастер и Вильма с минуту глядели друг на друга, но, когда эта минута слишком затянулась, мастер, как-то сразу сгорбившись, сказал глухим голосом: — Аминь, Вильмушка! Пускай ему, сыну моему, господь бог простит все прегрешения!
Он посмотрел на постель, потом на Вильму и потихоньку пошел прочь, на пороге остановился, схватившись за дверную притолоку, и вдруг — к горлу подступили рыдания, он стал задыхаться, рыдания вместе с кашлем рвались наружу… Крепко держась за дверь, он хрипло заголосил…
А когда все выкашлял, когда ему наконец чуть полегчало, он, опустив руки и плечи, привалился спиной к дверной раме и помочился.
Тем временем вышла и Вильма. Глаза у нее еще блестели от слез, но лицо уже немного обсохло, она остановилась в двух шагах от мастера, протянув вперед руки, словно хотела кому-то показать, что они у нее снова чистехонькие, она словно бы и сама этому дивилась, но сказать ей было уже нечего…
А мастер загляделся на колодец. Из насоса еще скапывает вода. Припоздала, водичка!
У колодца окол, что против других околов и околков иначе, краше голубеет, потому как всегда свежий, достает ему воды и тогда, когда он не просит. — Гляди-ка, Вильма, разрастается! — Мастер потихоньку поводит головой. — И для Имришко будет с него на околок!
ВИНЦЕНТ ШИКУЛА И ЕГО ТРИЛОГИЯ
«Все, что я написал, — о родине. Это моя главная, единственная и самая дорогая тема. Другой темы мне не нужно…»
Прозаик Винцент Шикула (род. в 1936 г.) в современной словацкой литературе занимает особое место. Он принадлежит к наиболее ярким писателям среднего поколения, определившим основной процесс развития словацкой литературы в 70-е годы. Его книги вызывают живой читательский интерес — у него на родине и за рубежом — и постоянный отклик литературной критики.
В литературу Шикула вошел в 1964 году двумя книгами: «Не аплодируйте на концертах!» и «Может, я построю себе бунгало». Первая книга, лирический дневник солдатских будней, привлекла к себе внимание своеобразной художественной концепцией и жизненной философией. Уже здесь автор обнаружил редкий дар — описание внешней реальности насыщать напряженным внутренним динамизмом. Восемнадцать прозаических произведений книги, в жанровом отношении трудно определимых, тематически и формально неброских — о ценностях «малого гуманизма» в современной жизни, то есть о человечности в непроявленных жизненных ситуациях, во взаимоотношениях людей. Под лупой прозы Шикулы этот гуманизм обретает новый смысл. Вторая книга — возвращение в пору детства, к истокам непреходящего и сокровенного. Такие рассказы, как «Мандуля», «Дорога», «Падали груши», подтвердили основной принцип его повествования, устремленного к тем «мелочам» жизни, которые обычно ускользают из поля зрения, а на деле часто выражают социальное в человеческом бытии. Так в прозе Шикулы утверждается мир человеческих отношений, а следовательно, мир — в широком смысле — социальный. Атмосфера легкой грусти и лирической ностальгии характерна для его рассказов, построенных на едва обозначенном, незавершенном сюжете. Резкую контрастность драматических столкновений писатель обычно, создавая образ, приглушает. Легкий полунамек, непроизвольность, а то и случайность преобладают в его творческой манере. Шикула неподражаем там, где его слово «легко», как бы мимолетно, где писатель не «выжимает» некую правду из самого
слова, а лишь пользуется им, чтобы обозначить взятое из жизни, характерное, и в этом характерном, поданном непринужденно, словно мимоходом, открывает истинно человеческое, познавая таким образом изобразительную силу слова. Шикула ищет чистоту простых человеческих ценностей: непосредственного жеста, обычного понимания и сочувствия, хотя и не идет к этим ценностям напрямик, а тем более — не допускает сентимента. Не удивительно поэтому, что в его мире столь большая роль отведена детству.Пожалуй, вполне закономерно, что год спустя писатель опубликовал повесть для детей «У пана лесничего на шляпе кисточка» (1965). Эта книга — тонкое проникновение в хрупкий мир детства, в мир первых мальчишеских впечатлений первоклассника накануне второй мировой войны. Затем последовала еще одна книга на тему детства: «Каникулы с дядюшкой Рафаэлем» (1966), прочно вошедшая в основной фонд словацкой детской литературы. Это впечатляющий образ детства на пороге отрочества, делающий близкими и понятными истоки шикуловского мироощущения. История двенадцатилетнего Винцента, играющего в деревенском духовом оркестре и открывающего для себя удивительный мир музыки благодаря дружбе со старым музыкантом Рафаэлем, явно автобиографична. Писатель блестяще воспроизводит комические моменты детской психологии. Впоследствии четко обозначится, что своеобразный юмор и, условно говоря, «детский» аспект характерны для творчества Шикулы вообще.
«Симбиоз мира детей и мира взрослых в книгах Шикулы, — замечает известный словацкий критик Станислав Шматлак, — столь же естествен, сколь и детское видение в его книгах для взрослых».
В том же 1966 году выходит повесть «С Розаркой», которая по праву считается лучшей в творчестве первого периода. В повести своеобразно раскрыта тема преодоления человеком одиночества и замкнутости, разработанная писателем не только метафорически и символически, но затрагивающая и сферу психиатрии. Пожалуй, можно сказать, что здесь автор подал свою тему как бы наоборот, изобразив трагедию взрослой девушки, простодушной, непосредственной и незащищенной, духовное развитие которой осталось на уровне ребенка. Несомненно, метафора в этом произведении имеет и более широкий смысл.
1966 год был для молодого писателя необычайно продуктивным: тогда же вышла повесть «Не на каждом пригорке трактиры стоят», изображающая судьбы словацкого «босячества», людей общественного дна — такие герои будут постоянно появляться на страницах произведений Шикулы. Это сложная проза, скомпонованная по принципу монтажа. Первый период творчества Винцента Шикулы завершает книга рассказов «Воздух» (1968). Здесь в художественном миропонимании автора более определенно намечается движение от субъективного к объективному, границы повествования расширяются, создавая возможность конфронтации со временем и эпохой.
Шикула обогатил развитие словацкой прозы шестидесятых годов разработкой этической проблематики, многими художественными инновациями, обретая свою неповторимую манеру изображения, свое понимание общественных связей, в которых главное место отводится взаимопониманию людей. Именно поэтому художественный мир Шикулы строится на устремлении человека к человеку. Герой его рассказов раскрывается преимущественно через других людей, через свои социальные связи. Отношения человеческие — в центре его прозы. Ощущается это во всем: прежде всего в повествовании, в репликах, в монологе, диалоге, являющихся основным знаком и функцией человеческой деятельности, которая требует присутствия другого человека, отношений между Я и Ты, ибо основной закон жизни — закон коммуникации. Поэтому и герой Шикулы, мир, созданный писателем, имеют диалогическую, то есть диалектическую структуру.
Повествовательность и с формальной точки зрения составляет основной принцип поэтики писателя. Исключительно динамичное повествование становится функциональным инструментом рассказчика, субъективной формой эпической интеграции в прозе Шикулы. Повествование у Шикулы буквально вибрирует увлеченностью человеком, его напряженным бытием, а проникновенное понимание широких социальных связей дает писателю возможность создавать новые, все более значимые художественные произведения. Свидетельство тому — романическая трилогия «Мастера» (1976), «Герань» (1977) и «Вильма» (1979). В трилогии писатель воплотил свою большую тему, к которой готовился всем своим предшествующим творчеством: тему простого народа Словакии и его места в истории. И тему эту он воплотил с такой последовательностью, о какой мы уже давно не встречались в нашей литературе.