Мать демонов

– И ты опять нетерпелив, Каи Серис, – перебил Раммак. – И не умеешь проигрывать. Я служил трем царям и дважды оставался в дураках. Теперь я кое-чему научился.

Он замолчал на мгновение и заговорил вновь – сладко, почти слащаво:

– Но, я думаю, это нынешнее положение сбивает тебя с толку. Трудно мыслить здраво, когда лежишь привязанный к скамье. Когда я уйду, слуга проводит тебя в гостевые комнаты. Приведи себя в порядок, и тогда поговорим. Я дам тебе три звона.

Верховный встал, заслонив свет, его худые рук нервно подергивались, будто не находя себе места.

– Я повторяю, я ищу помощи, а не покаяния.

Зашаркали шаги, зашуршала одежда – Раммак ушел. Каи остался в полной темноте.

Гонг в храме Атамы бил гулко и мерно. Три звона… как прикажете отмерять время, если гонг все звонит, и звонит? Резкий медный голос раздражал Каи, он проникал даже во внутренние комнаты. С тех пор, как жрец покинул подвал, гул преследовал его повсюду.

Сперва Каи гадал, кто удостоился чести, но вскоре сообразил: это не похоронный бой. То был набат, который столица не слышала несколько столетий.

Из окон Каи ничего не разглядел. На то и Район Садов, что за окном встают дворцы и ряды кипарисов. Вдоль канала, что отделял их от города, суетились белые фигурки солдат. На все вопросы слуги отвечали молчанием.

Казалось, время остановилось. Гонг все звенел, разлив над крышами тревожную жалобу, и тени в комнате застыли. Видно, у Раммака нашлись солнечные или водяные часы – потому что в конце концов двери отворились, и на пороге возник слуга.

Верховный ждал Каи во внутреннем дворике. Из подвешенных на медных цепях корзин свесились веревки ползучих растений, шепот фонтана сливался с голосом гонга и защищал от любопытных ушей.

– Присоединяйся! – Раммак протянул кубок из красного стекла. – Выпей. Тебе станет лучше.

– Что это?

Охряное стекло преломляло цвета, но, похоже, напиток был коричневым и густым, как кисель.

– Вытяжка из корней хебени. Она очистит сознание и принесет спокойствие.

«Если бы он хотел убить меня… он мог это сделать сотню раз». Жрец поднес чашу к губам, и Раммак рассмеялся, потешаясь над его нерешительностью.

– Ты дважды спрашивал, чего я хочу, Серис, – наконец заговорил верховный. – Не стану больше тебя томить. Садись, садись…

Ему доставляло удовольствие разыгрывать радушного хозяина.

– Но позволь сперва объяснить, как обстоят дела за каналом. Иль-Аммар мертв, – веско произнес верховный. – Не стану скрывать, это моих рук дело. Но в этом можно найти и светлую сторону: взойди он на престол, нас ждали бы охота на тени, всеобщий страх и волнения на улицах.

– Кажется, мы все это получили, – хмыкнул Каи. Раммак, как ни в чем не бывало, продолжил:

– Те жрецы, что поддерживали тебя, тоже частью мертвы. Некоторые не добрались до храмов. Видят боги, Серис!.. Бунт вовсе не моя затея, хоть и не стану кривить душой, я готовил нечто подобное. Но то, что творится сейчас, на руку только беднякам. Эти волнения… – он на мгновение умолк, не то подыскивая слова, не то давая собеседнику вслушаться в набат, – они вредны всем. Мне, тебе, храмам, Единому… Царству тоже, если на то пошло.

Каи молчал. Он представлял, как каменный пес, чья статуя покоилась тут же – набросится на первого служителя.

– Я хотел натравить всю ораву на храмы. По толпе пошел бы слух, что наместника убили жрецы… – предупреждая возражения, Раммак поднял руку: – Простецы на улицах не знают, что вы на него поставили. Завтра в город войдет войско, вскоре воцарится порядок. Просто старые боги ушли бы в изгнание. Растворились, пропали на задворках Царства вместе со своими жрецами.

– Ты забываешь о храмовых дружинах, – напомнил Каи. – Они найдут, чем ответить бунтовщикам.

– Серис… – бескровные губы верховного скривились. – Твои дружинники ходят по тем же улицам. Они пьют в харчевнях и развлекаются с теми же танцовщицами. Они не пойдут против друзей и соседей.

– Сама мысль ввести в город войско – кощунство! – продолжал Каи. – Столица священна. Ни один узурпатор не захватывал ее, все проливали кровь подальше от города. Толпы разорвет любого, кто приведет на улицы мечи. Ему придется бороться с беднотой, и вельможами, и городской дружиной. Каждый час на троне будет таить смерть: от яда или меча телохранителя…

– Весь секрет в том, – перебил Раммак, – что жители столицы могут делать, что вздумается. Они сами начали войну на улицах, а мой князь только явился бы вовремя, чтобы встать на их сторону. Его воины открыли бы ворота храмов и тамошних амбаров, выгнали старых жрецов и посадили на алтари того, кого ждет толпа.

Пару ударов сердца Каи молчал.

– Ты говоришь, что ошибся?

– Верно, – Раммак поднес к губам чашу. – Я не ждал, что от вида крови они взбесятся, как уличные псы. Все началось со смерти иль-Аммара, а когда волна покатилась, ты не прикажешь паводкам, чьи посевы разрушать. Я не могу натравить толпу на храмы, она уже воюет против всех. Для меня этот бунт – то же, что и для тебя.

– И мы пришли к тому, чего ты хочешь.

– Ты схватываешь на лету, Серис, – съязвил Раммак. – Ты второй человек в храме. Твои люди послушны, скажи им слово – и мы покончим с недоразумением. Мне нужно, чтобы храмы признали нового Царя Царей.

– Под недоразумением ты понимаешь Шакала? – спросил Каи. – Я скажу слово – и он тоже отправится в изгнание?

– Ты останешься, – пожал плечами верховный.

– Этого мало.

– Серис, ты святоша, но не говори, что ты слеп, – Раммак прищурился. – Ты был там, в городе. Видел людей. Им больше не нужен Шакал. Равно как и Атама, Усир, и все боги, которых ты вспомнишь. Единый благоволит беднякам, и толпе это нравится. Что бы сделал иль-Аммар? Побросал проповедников в ямы? Но такая охота никогда не кончится: на их место придут другие, а против всего города бессилен даже Царь Царей.

– Ты предлагаешь вовремя перебежать к победителю?

– В этом и заключается игра, – морщины смяли татуировку на лбу верховного. – Тот, кто играет честно, обрекает на смерть себя и других. Он слишком твердолоб, чтобы остановить кровопролитие.

Каи залпом осушил чашу и вытер со лба пот.

– Если бы не твоя игра по правилам, иль-Аммар был жив, – говорил Раммак. – И бунта бы не случилось. И пусть город готов вспыхнуть, всех смертей можно было избежать.

Каи отвернулся. На пару вздохов в садике воцарилось молчание.

– Что ты сделаешь, если я не соглашусь? – наконец спросил жрец.

– Я? – казалось, верховного удивил вопрос. – Я отпущу тебя в любом случае. Мое дело может выгореть, но твое проиграно. Твое божье войско в осаде на Песьей площади. Сделай то, что я хочу – и останешься при дворе. Нет… – он развел руками, – что же, у меня есть доводы и посильнее.

Его слова повисли в душном воздухе, а в голове Каи словно гудел собственный гонг. Дети? Самая сокровенная тайна, хранимая бережно, как священная реликвия… Боясь, что голос его выдаст, Каи вопросительно поднял брови, и Раммак уронил единственное слово: