Мать, тревога и смерть. Комплекс трагической смерти

Смерть также может быть актом милосердия, – не просто прекращением страданий, но как представляет себе это Thomas Wolfe (153) в следующих строках:

«Прикасалась ли ты к чему-либо без любви и сострадания. Смерть? Гордая Смерть, где бы мы не встречались с тобой, ты всегда приходила с милосердием, любовью и состраданием, Смерть, и приносила всем нам свои слова жалости, прощения и избавления … Разве не предлагала ты нам пищу, чтобы утолить наш голод, возросший до безумия, разве не давала ты нам цель, которую мы искали и не могли найти, уверенность, покой, которого так жаждали наши измученные души, разве не уготовила ты в своем темном доме конец всем мучительным блужданиям и волнениям, всегда терзающим нас?»

Желание смерти

Желание умереть является не просто реакцией, вызванной неблагоприятными обстоятельствами, но частью основной амбивалентности, включающей в себя страх смерти, желание смерти других людей, садистские импульсы, желание быть убитым и мазохистские импульсы. На этом настаивают те, кто согласен с идеей об инстинкте смерти и с тем, что желание смерти есть ничто иное, как прямое выражение этого инстинкта (154, 155). Но это невозможно доказать, потому что инстинкт смерти, согласно определению Фрейда, действует внутри организма и либо сливается с инстинктом жизни, либо выражается через агрессию. Не было описано ни одного случая, в котором про желание смерти можно было бы сказать, что оно отражает инстинктивные стремления. Даже если перед нами то, что кажется желанием смерти, независимым от жизненного опыта, как у женщины, о которой сообщил Hall (115) [7] , мы не знаем, что могла бы обнаружить психотерапия, и было ли желание предметом уничтожения. Jones (156) замечает, что анализ желания смерти доказывает, что оно является ничем иным, как артефактом в развитии индивидуума, а Menninger (157), поддерживающий идею о инстинкте смерти, говорит, что сознательное желание смерти никогда не является открытым проявлением инстинкта.

7

Женщина 34 лет, утверждала, что вид смерти не ослабляет у нее желание принять ее как самую лучшую вещь, предложенную жизнью. Это ощущение того, что смерть является триумфом, не было порождено теологией или отвращением к жизни, так как здоровье, окружение и радости жизни всегда были превосходными. Она не думала ни о чем, кроме жизни, но чувствовала, что смерть была бы ее самым желанным достижением.

Хотя стремление к смерти основано на опыте, оно является глубоко укоренившимся и почти таким же всеобщим, как страх смерти. На самом деле, можно прийти к выводу, что страх – это реакция на желание. Стремление к матери, если не для того, чтобы вернуться в ее лоно, то в поисках питания, всегда сопровождается боязнью уничтожения. Но именно угроза немедленной смерти создает тенденцию к регрессии. Вопрос не в том, что является первичным; желание и страх составляют амбивалентное чувство. Желание смерти следует отличать от пассивной покорности деструктивным импульсам другого человека, что, по моему убеждению, встречается не так уж редко и является основным определяющим фактором самоубийства.

Философы-пессимисты и поэты-романтики не высказывают отчетливо желание смерти. Тем не менее, в произведениях художественной литературы можно найти намеки или интуитивное понимание. Можно упомянуть несколько романов: «Спаркенброк» Чарльза Моргана (40), «Смерть в Венеции и Волшебная Гора» Томаса Манна (158) (159), «Лорд Джим» Конрада (160), «Лавка Древностей» и «Тайна Эдвина Друда» Чарльза Диккенса (161). Романы Хэмингуэя и поэзия Т.С. Эллиота содержат более завуалированное желание смерти, в то время как в некоторых произведениях Джона Донна оно становится почти откровенным (162). Автобиографические работы могут выражать это желание очень ярко (163), (164).

Желание смерти может быть обнаружено во многих повседневных видах деятельности, в подсознательном выборе, в способах приспособления, в антиобщественном поведении, в реакциях на стресс, в подверженности несчастным случаям, в пагубных привычках (аддикциях), в неврозах и в депрессивных состояниях, в определенных психосоматических недомоганиях и органических болезнях. Hallman (49) приводит длинный перечень его проявлений:

«Желание смерти принимает много разных форм. Это инертность, которая наваливается на нас, притягательность бездействия. Оно становится побегом от боли и страдания, ненадежности и напряжения, это уход от процесса роста, это жертва. Это неспособность к интеграции. … Это желание покоя для разума, прекращения суматохи. Это потеря автономности и энергии. Оно действует как консервативная жизненная тенденция: платоническое влечение к чему-то неизменному, постоянному, абсолютному. И диаметрально противополое: это инфантильное желание самопоглощения, это инцест, это Фаустовское желание полного удовлетворения».

Для того, чтобы проследить за всеми ответвлениями страха смерти и желания смерти, потребовалось бы изложение динамической психологии и долгий экскурс в область антропологии, социологии и органической медицины.

Резюме

В этой главе мы обратились к индивидуальным подтекстам значения смертности, рассмотрев установки по отношению к ней. У одного и того же человека установки многочисленны и противоречивы, варьируют от простого мнения до глубоко скрытой предрасположенности. Для того, чтобы раскрыть установки, оказывающие серьезное влияние на мотивацию, необходимо проникнуть в глубокие слои психики, используя проективные методики и интуитивный анализ.

Установки, вынесенные из опыта младенчества, предшествуют тем, которые появляются благодаря культуре или религии. На самом деле, коллективное представление является результатом совместного действия индивидуальных установок. Вопрос о том, бессмысленна ли жизнь по причине своей ограниченности во времени, или это, наоборот, придает ей особый смысл, по-видимому, возникает из-за страха. Образы и ассоциации формируются у человека под воздействием смерти других людей, но только потеря амбивалентно любимого объекта существенным образом влияет на его установки. Реакции могут относиться не только к самой смерти, но и к процессу умирания, а также к возможному загробному существованию. Это все фазы единой концептуальной системы, созданной угрозой трагической смерти. Два неизвестных «когда» и «как» смерти пугают потому, что люди боятся преждевременной и трагической смерти. На установки влияют субъективные жизненные ожидания, варьирующие по степени вероятности от надвигающегося неотвратимого уничтожения до повышенного риска. Конфронтация со смертью, даже просто размышления о ее неизбежности и окончательности, пробуждает тревогу и защитные механизмы, ассоциирующиеся с идеей трагической гибели. В преклонном возрасте страх смерти у человека не ослабевает. У женщин он чаще проникает в подсознание, чем у мужчин. Одна из причин этого кроется в том, что страх связан с биологическими функциями. У женщин в большей степени выражены мазохистские и садистские (проявляющиеся слабее) защитные тенденции. Религия, возможно, больше не инспирирует страх смерти, но и не смягчает его.

Мысли о смерти сопровождаются неприятными эмоциями, и доминирующей из них является страх (или тревога – термины используются взаимозаменяемо). Хотя другие негативные реакции могут просто сосуществовать со страхом, часто они заменяют собой страх или обеспечивают защитные механизмы. Можно сказать, что наиболее эффективные из них имеют позитивное значение. Танатическая тревога, по-видимому, является всеобщей и имеет отношение не только к самой смерти, но и непредвиденным обстоятельствам, которые могут ее сопровождать. С умиранием ассоциируется беспомощность перед лицом агрессии, исходящей от человека или одушевленного объекта. Некоторые элементы этого комплекса подавляются, иногда подавляется весь комплекс целиком. Эффективность подавления зависит от силы защитных механизмов, а некоторые другие установки могут быть интерпретированы как отрицание страха и всего, что с ним соотносится. При неприязни и отвращении чувство беспомощности выражено меньше, чем при страхе, и эти установки могут иметь характер защиты; когда протест направлен против аспектов смерти, которые не являются неизбежными, он имеет этическое содержание. Презрение к смерти, как правило, не искренне. Скорбь и сожаление обычно появляются в преклонном возрасте и могут отчасти быть реакциями на депривации, вызванные страхом перед жизнью, который, в свою очередь, является страхом пред угрозой карающей смерти. Мазохизм – это примирение с угрозой, стоицизм, (в смысле – фатализм), является признаком мазохизма или самообмана. Попытка десенсибилизации страха перед смертью путем приучения к мысли о ней является противофобным действием. Умереть с какой-то целью – позитивная установка, если только она не несет в себе значение эксгибиционизма или противофобии. Творческая жизнь не избавляет от тревоги. Восхваление смерти – один из самых прозрачных механизмов защиты, но установка по отношению к смерти как к любви или милосердию может не нести характера защиты. Единственной истинно позитивной установкой по отношению к смерти и ответом на страх перед ней служит мужество, мужество встретить тревогу комплекса трагической смерти лицом к лицу и совладать с ней.

Желание смерти, также как и страх перед ней, является изначальным и вместе с мазохистскими и садистскими тенденциями принадлежит к основным формам отношения человека к смерти.

Анализу психологического содержания смерти через значения и установки, привел к выводу о том, что проблема смерти – это проблема страха, а проблема страха – это проблема страха перед трагической смертью. В следующей главе источники страха смерти будут подвергнуты более глубокому исследованию, а в главе 4 будет рассмотрен источник, который, по моему мнению, вносит наиболее весомый вклад в трагическое значение смерти.

Глава 3 Происхождение страха смерти

Причинно-следственные связи страха смерти неоднозначны. Даже объяснения, находящиеся в одном измерении, – «естественная» реакция, опыт рождения, обстоятельства жизни, разлука, страх кастрации, боязнь наказания, религиозные учения, культурные механизмы, – весьма разнообразны, что указывает на многомерные тенденции. На самом деле, вопрос происхождения страха смерти является сложной проблемой, имеющей, и общие для всех компоненты, и зависящие от индивидуального опыта. Мы начнем с независящих от жизненного опыта факторов, затем рассмотрим внутриутробное существование и рождение, вклад которых подчиняется действию как общих, так и индивидуальных закономерностей. В заключении мы обратимся к постнатальным факторам, которые также вносят вклад и в саму танатическую тревогу, и в ее структуру. В ходе рассуждений мы также коснемся тем материнского деструктивного влияния и значений тревоги.

Источники, не относящиеся к жизненному опыту

Филогенетические источники

Общая основа, базирующаяся на инстинктах. Schur (165) указывает, что устанавливая иерархию угрожающих человеку ситуаций и ответных на них реакций, нельзя останавливаться только на онтогенетическом происхождении, необходимо рассмотреть и филогенетические источники. Реакция на опасность, как и природа опасности, до некоторой степени, а для человека – в значительной степени, определяется врожденными данными. Обе части феномена тревоги, – высвобождение возбуждения и ответ на него, – имеют филогенетическое происхождение. Kotsovsky (166) в общих чертах описывает, свойственные животным различные рефлексы и реакции, относящиеся к самосохранению, Szekely (167) приписывает происхождение пускового механизма человеческого страха остаточному явлению от «схемы врага» у животных (два глаза и лоб). Боязнь незнакомых людей у младенцев, по его мнению, является не страхом потери объекта, а реальным архаическим страхом, высвобожденным в результате действия этого филогенетического ключевого раздражителя.