Матриархия

– Очень интересная теория, - я наклонился и пощупал носок: мокро и холодно. Костер бы нам разжечь и просушиться. Перевел взгляд на скачущую по «обочине» тропинки Риточку, вот нагнулась, сорвала что-то. У нее, конечно, ножки тоже мокры - фигово.

Меж тем распогодилось. Тучки-облачка разошлись и солнце выкатилось на такой синий, с легкой дымкой небосклон. Почти летнее небо.

Воздух приятный, с кисловатым ароматом рябины. Плюс, свежесть озона, как после грозы. Лучи тут же стали ласкать лица, просушивать одежду, на душе полегчало.

Но усталость никуда не девалась. Деревья меж тем встречались все более низкие, с тонкими стволами и реденькими кронами. Я вспомнил поле, и как женщины горели, молча. Я ждал, что они проснутся и набросятся на нас, что будут визжать, а они сгорели во сне, без единого звука.

А потом - удар по ушам, рвота, чуть ли не до крови.

И оказывается, всему виной новая несущая частота. Верить в это или нет? Должно быть, я что-то пробормотал, а может, Вениамин умеет читать мысли. Потому что он спросил:

– А вы задумывались, почему на земле все происходило ТАК, а не иначе? Почему люди рождались и умирали, почему создавали семьи? Что управляло, так скажем, древними инстинктами? Природа?

– Может и природа. Я в таких делах не силен. Курс биологии, помню, еле одолел в школе.

– Хорошо. Поясняю. То, что мы зовем Зовом Природы - регулируется не только внешними механизмами, но и внутренними. Это двухстороннее взаимодействие. Человек как лампочка: горит изнутри, накаляя себя, и сам излучает свет, вкупе с другими такими же лампами.

– Слишком много примеров, - пробурчал Рифат.
– Так вы писатель? Может, чересчур увлеклись своими книжонками? Фантастикой?

– Ну, книжонками...
– слышно было по голосу, как оскорбился Вениамин.
– Книжонки тоже, знаете, не из воздуха берутся. В каждом из нас дремлет черный омут, варево архетипов - древних представлений, опыта, накопленного предками. А наша цивилизованная, рациональная оболочка тонка, как скорлупа, по сравнению с этой необузданной, хаотичной массой. Информационное поле нашей планеты тоже хранит древние архетипы, причем не только хранит, но и управляет нами с их помощью.

– Здорово, - сказал я.
– Но все равно - попробуй осмысли. И сейчас, типа, изменилась несущая частота, да?

– Ритуль... иди уж сюда. Вся в грязи перепачкалась! Да, вроде того, - Вениамин кивнул, явно потеряв суть беседы. Тут же осмысленность вернулась в его серые, тоже будто бы пепельные глаза.
– Ладно. Нам сейчас главное найти еды. А вот как раз, домишко. Значит, чуть впереди будет деревенька, или даже поселок. У нас есть автомат, так что ситуация несколько облегчается. И усложняется одновременно. Рита! Сказал же.

– А чиво я?
– часто заморгала девчушка.
– Пап, а ты хочешь кууушать?

– Немного.

– А я сильно-сильно хочу!

– Автомат есть у нас, - подчеркнул Рифат. А я пихнул его локтем. Он окинул меня неодобрительным взглядом, а у меня в желудке снова заворочался еж, в преддверии «веселухи».

Я вспомнил Ашота, его семейку, и подвал с людьми. Я дал себе слово, что если у меня будет второй шанс, я использую его.

Кто знает, что нас ждет в этой деревушке.

По коже мурашки. А день такой легкий, теплый - уже чуть ли не летний, только душно.

Один дом, другой. Саманные хатки, с облупившейся побелкой. Чуть дальше - с камышовой крышей. Я такие видел в детстве, под Таганрогом.

И тишина. Давит на уши, давит.

Грунтовая дорога, камешки. Заборчики с двух сторон. Нет такого ощущения, что кто-то за нами наблюдает, но в груди все равно шершавая ледышка. Холодит изнутри, царапает. Рифат держит «калаш» наготове, поворачивается из стороны в сторону. Теперь уже никаких разговоров.

Может, мы встретим здесь бабку-в-ванне. Может, местного «Ашота», не обязательно кавказской национальности.

И хоть бы один пес залаял.

Свернули направо. Здесь аллейка усеяна опавшими листьями. Это орехи растеряли почти всю свою крону. Вороны каркают на голых ветвях и сбрасывают вниз орехи, чтоб расколоть.

Скри-ип. Лязг. Калитка покачивается на ветру. Я вспоминаю опять документальный фильм про Чернобыль. Наверное, так выглядят городки после эвакуации.

В окнах домов почти не осталось целых стекол, а вот, на стене, прямо на деревяшках фасада, кривые буквы:

ПОШЛИ ВСЕ НА ХРЕН

Как оберег.

– А что там написано?
– потыкала Рита пальчиком.
– Пэ-о-ша-эл-и... Папа! Что написано там? П-о-о-ш...

– Рит... Погоди.

Скри-и-ип. Лязг.

Я почему-то сразу решил, что мы зайдем туда.

Двор захламлен осколками шифера и кирпича, огород будто перепахал ковшом трактор. Крыльцо выкорчевано с корнем. Трудно заставить себя идти, когда не знаешь, что тебя ожидает.

Скрипят ступени. И входная дверь, щербатая, из истлевших от времени досок - тоже скрипит. Рифат дернул ручку на себя, снизу доски крыльца заскребли камни, сдвигаемые дверью.

Пахнуло сырой гнилью, камышиной.

– Крыша течет, - сказал Вениамин.
– Сыро в доме-то. Что, обследуем? Вы чего такие бледные?

– Так, ничего, - ответил я.

В доме не оказалось никаких ловушек (подвала с людьми), сумасшедших хозяев. Но и продуктов тоже. На кухонных полках пыль и круги от банок, которые некогда там стояли.

Видимо, тревога меня никогда не покинет. Так и будет сидеть в груди, и подтачивать, подтачивать, как личинка древотеса.

Пару месяцев назад я мечтал о карьере художника. Радовался, если наклевывался вариант с иллюстрациями, любил свою девушку, просиживал штаны на парах, вместо лекций зарисовывая карикатуры на преподов. У меня были чаяния и надежды, как и у всех людей, желания были. А теперь моя мечта - поджарить хороший кусочек свинины, и съесть его прямо так, разрывая мясо пальцами и зубами.

– Хоть шаром покати, - пробурчал Рифат.
– О-па! Перец. Еще бы картошки найти...

– Можно поглядеть в погребе.

– Нет!
– воскликнули мы с Рифатом в один голос. И меня тут же стал разбирать смех. Риточка тоже захихикала, ковыряя в носу, а Вениамин переводил взгляд то на меня, то на Рифата.

– В чем, собственно, дело?

– Мы напоролись как-то на людоедов. Они держали в подвале... Ну ты понял. Отсюда такая нервозность.

– На людоедов?
– переспросил Вениамин.
– Шутите?