Майами

— Мона, — сказал он.

Она повернулась к нему, ее губы и глаза сияли, сердце колотилось на кокаине. Она улыбнулась ему. Она была все еще девушкой номер один. Он был все еще ее профессиональным доктором, дилером, ее богом и хозяином. Ничего не изменилось. Ничего не изменится. Ничего недолжно меняться.

— Мона, я хочу, чтобы ты сделала для меня одну вещь.

— Для тебя, Джонни, все что угодно.

Она вложила искренность в свои слова.

— Я хочу, чтобы ты пошла работать в агентство Кристы Кенвуд, — сказал он.

24

Криста крадучись вошла в книжный магазин.

Прохладный и полутемный, он казался убежищем от яркой вульгарности Дьювал-стрит. Он напомнил ей Лондон, или Вилидж — место, где читателей принимают всерьез. Там нет ни кричащих плакатов, ни хлама бестселлеров, ни больших стапелей книг, которые своим количеством напрашивались на покупку. Достаточно места, чтобы ходить вдоль полок; пара стульев для вегетарианцев и сыроедов и богатый диккенсовский аромат, напоминавший, что книги являются пищей для ума, а не просто быстрой закуской для воображения между двумя станциями подземки.

Она знала, что ей нужно, и снова чувство неосознанной вины нахлынуло на нее.

— У вас есть книги Питера Стайна? — спросила она девушку за прилавком.

— Вся эта стена, — последовал неулыбчивый ответ.

Криста проследовала взглядом в направлении, указанном пальцем. Легкое преувеличение. На полках стояли книги их местных знаменитостей, и Стайн оказался не один, а в блестящей компании. Хемингуэй, Макгуэн, Теннесси Уильяме нежились во влажном тропическом одиночестве в городе, повисшем на краю Америки, а среди них и этот невозможный человек, чью жизнь она спасла. Там стояли десять экземпляров «Детской игры». Она вытащила один. Повернула его. Лицо с негодованием уставилось на нее. Скальвулло запечатлел всю агрессивность и страх, но и все обаяние. Она улыбнулась этому лицу и получила в ответ сердитый взгляд. Криста положила книгу на стол. Она решила купить ее. И теперь посмотрела на другие названия. «Людям посадка запрещена». Согласно аннотации, это был страстный антивоенный гимн, посвященный мужеству убежденного противника войны. Избрав местом действия Вьетнам, писатель рассказывал о храбрости человека, который отказался убивать, и, по контрасту, о меньшем героизме тех, кто бездумно выполнял приказания, кто не задавал вопросов и не мечтал ни о чем. Она положила экземпляр на «Детскую игру». Затем там стояла книга «Мужчина, который любил мужчин». «Увлекательный полет фантазии гетеросексуала в мир гомосексуалистов, — гласила реклама на обложке. — Эссе Питера Стайна, написанное с сочувствием и пониманием, носит печать его творческого гения. Он исследует глубины своей собственной души». Три книги. Три совершенно разных предмета. Но Криста уже могла определить общую тему. Герои Питера Стайна аутсайдеры. Они осмеливаются восстать против заведенного порядка вещей. Они без колебаний выбирают для себя жизнь, полную трудностей, и когда, наконец, они умирают, то остаются, по меньшей мере, навязчиво живыми. Идейные противники войны, гомосексуалисты, дети смотрят с обочин жизни на уютный взрослый, нормальный мир. Как таковые, они занимают уникальное место, давая такую глубину проникновения, которая превращает хорошие книги в выдающиеся. Стопка Кристы насчитывала теперь три книги. И грозила вырасти еще выше.

— Я беру по три бакса за книгу, — сказал голос у ее плеча.

Она обернулась. О, Господи, нет! О, Господи, да! Его голова была наклонена набок, как бы задавая ей вопрос. Лицо было темней, чем ей представлялось в памяти, зубы белей; его удивительные глаза более неотразимы. Он был одет в мешковатые шорты цвета хаки, поношенные кроссовки, простую белую майку, а его волосы, буйно взъерошенные, являли собой гимн анархии.

— О, силы небесные, ты напугал меня. Ты застал меня за покупкой твоих книг.

— И да, и нет, — сказал он, позволяя своим глазам мигнуть. — Надеюсь, ты переживешь депрессию, которую они несут с собой.

Она вспыхнула при этой ссылке на тот вечер. Слова, которыми они тогда обменялись, запечатлелись на листах ее памяти.

— На самом деле названия звучат захватывающе. А в тот день ты меня разозлил. Думаю, что мне хотелось тебя обидеть.

Она смело улыбнулась ему, когда оправилась от первоначального шока. Криста не стала извиняться за сказанные тогда неприятные вещи, которые в то время чувствовала. Не стал этого делать и он.

— Что привело тебя в Ки-Уэст?

Его вопрос прозвучал настойчиво, не как обычная, формальная реплика.

— Высматриваю место для важных съемок, предназначенных фирме Мери.

— В книжном магазине?

— Я зашла сюда, спасаясь от жары.

Криста вспыхнула от собственной лжи.

— Я тоже захожу сюда порой, чтобы спрятаться от мира.

— А я-то думала, что писателю хочется бежать подальше от своих книг.

— Писателям хочется убежать от самих себя. Книги — это люк для бегства, если, конечно, они написаны кем-то другим. — Он засмеялся коротким, безрадостным смешком, который, казалось, только подчеркнул смертельную серьезность его слов. Он выглядел совершенно трагически, когда стоял там перед ней. Его плечи согнулись под грузом творчества.

— Ваши слова звучат, как кровь, тяжелый труд, пот и слезы.

— Ничего не поделаешь, — ответил он просто.

— Я полагаю, что в рекламных съемках тут нет необходимости.

Его молчание сказало о том, что он согласен с ней, однако теперь это выглядело по-другому. Он не хотел преуменьшать ее личность. Возможно, из-за того, что знал, как это рискованно.

— Что посоветуешь мне прочесть в первую очередь?

— О, я думаю, «детскую книжку». — Его улыбка была теперь теплой, когда он напомнил ей то, что она сказала про «Детскую игру», однако больше он к этой теме не возвращался. Решил не трогать.

— Это то, чем ты более доволен?

— Менее недоволен. Трудно чувствовать удовлетворение. Всегда знаешь, что можно было сделать еще лучше.

Он взмахнул рукой, словно очерчивая размер этой проблемы. Оценка критиками количества и качества труда, вложенного в его работу, имела для него явно такое же большое значение, как звук в лесу, который никто не слышит. Судья сидел у него внутри, а не снаружи, и этот судья был суров и немилосерден.

Криста испытывала странное возбуждение. Она бывала здесь и прежде, когда проходила книжная ярмарка в Майами, и тени плясали в ее памяти, и скакали перед ее мысленным взором, создавая красивые силуэты и колеблясь под чудесную музыку.

— А что ты делаешь сейчас? — спросила она внезапно, почти сердито и махнула на свои часы, словно это что-то означало. — Я имею в виду, не хочешь ли перекусить где-нибудь вместе со мной?

Он казался искренне удивленным. Он пристально всмотрелся в нее, словно прикидывая, та ли это персона, с которой можно есть ланч. Он оглянулся вокруг, а потом снова поглядел на нее, и его рука взъерошила волосы, словно они были слишком причесанными для ресторана. Он хотел уйти. Он хотел остаться. Он был как Де Ниро, оказавшийся перед сложным выбором.

— Да, — выпалил он, наконец, желая отрезать самому себе пути к отступлению.

— Хорошо. Отлично! Где? — Криста ничего не могла с собой поделать. Она всегда была напористой. Облегчение волной захлестнуло ее. Она собиралась остаться рядом с этим человеком подольше. О дальнейшем она и не загадывала.

— О, дорогая моя, — сказал он. — У меня нет с собой ни денег, ни карточки, вообще ничего.

— У меня есть. Я буду угощать. В конце концов, ведь ты же позволил мне спасти твою жизнь. — Она просто не могла удержаться от этих слов. Желание как-то разрушить его серьезность было слишком сильным, чтобы противиться. Она мысленно съежилась. Но он рассмеялся и взглянул на нее, как смотрели все мужчины все эти годы, но на этот раз она знала, в чем дело. Он смотрел на ее тело, груди, губы, волосы. Она почти ощущала, как он согревался ее теплом, очаровывался ее чарами, и Криста была благодарна за все дары, которыми одарил ее Господь… ланч приближался…

Она заплатила за его книги, и они вышли на улицу. Летняя жара окутала их своей влажной вкрадчивостью.

— А ты знаешь, где можно перекусить?

— Есть тут несколько мест. — Он шел быстро, обгоняя туристов, и Кристе вспомнилось некое неписаное правило, которое запрещает разговаривать во время движения. Мопед, на который они сели, усилил это ощущение. Вскоре они мчались среди ползущих автомобилей, потом вниз, вдоль доков, мимо рыбачьих лодок и идущих под парусами яхт, в старую часть Ки-Уэста. Тут не было никаких глупостей с шлемами, и соленый бриз играл волосами Кристы, напоминая ей о нереальности всего происходящего. Поначалу она старалась не держаться за него, ехала словно верхом на брыкающемся бронко — полудикой лошадке. Она старалась предугадать резкие повороты и скачки, вцепившись в седло обеими руками и ляжками. Потом она расслабилась, наклонилась вперед и легко положила руки ему на бедра. Что-то произошло. Ее пальцы стали странно чуткими к выгоревшему хлопку. Она ощущала его тугую талию. Его запах смешивался с запахами моря. Криста никогда не чувствовала так много энергии, что била прямо из его спины, окутывая ее в ауру сверхнакаленного страха. Он согнулся над рулем мопеда, весь поглощенный дорогой. Но это был лишь один шаг в его жизни, всего лишь мимолетный миг. Вскоре все пройдет, и она уедет, и это породило в ней острую боль сожаления, которая была такой же острой, как те, что доводилось Кристе испытывать в жизни.