Маятник судьбы

…Они встретились у театра в десять вечера. Погодка разгулялась не на шутку. Метель выла на площади, сквозняки гуляли в переулках, привидениями кружили снежные вихри. Улицы опустели. Мигающие фонари придавали им потусторонний вид. «Ночка для неправедных дел», – сказал Монах, и это прозвучало паролем. Добродеев отозвался: «Воистину так!» – это был отзыв. У театра заговорщики не задержались, а сразу направились «на точку» – на проспект Мира, к дому, где проживал писатель. Они устроились в беседке напротив подъезда и приготовились к ожиданию.

–Спорим, он появится раньше, – сказал Монах. – Отсюда до старого кладбища пешком около часа, сейчас десять ноль семь… он появится через пятнадцать минут.

–Почему ты уверен?

–Он очень подозрителен и пойдет кружным путем. Будет шарахаться от собственной тени и придет раньше времени, чтобы оглядеться на месте. Будет торчать за памятником, держа под обзором ворота и аллею. Погода нам на руку. Главное – не лезть на рожон. Мне нужно двадцать пять минут, Леша. Всего-навсего двадцать пять минут. Ну, тридцать.

–Тихо! – прошептал Добродеев. – Кто-то идет!

Дверь подъезда приоткрылась, и наружу выскользнула фигура в черном и длинном. Оглянувшись по сторонам, фигура, согнувшись, противостоя ветру, двинулась со двора.

–Он! Ни пуха, Леша! – Монах хлопнул журналиста по плечу.

–К черту! – ответил Добродеев и поспешил за человеком, который почти исчез в снежной метели. Вдруг он оглянулся и сказал озабоченно: – Христофорыч, ты там поаккуратнее, а то мало ли…

–Леша, все будет нормально! Главное – помнить: если ты держишь слона за заднюю ногу, а он брыкается, то его надо отпустить. Не форсировать, понял? Ни пуха, Леша!

–К черту! – ответил Добродеев и растворился в снежной круговерти.

Монах дождался, пока журналист скроется из виду, и, не торопясь, пошел к подъезду. Проник внутрь, обшлепал себя руками, отряхивая снег, и стал неслышно подниматься по плоским мраморным ступеням. В доме стояла тишина… гробовая, пришло ему в голову, и он ухмыльнулся. В отличие от журналиста, который явно нервничал, Монах был спокоен, как филин днем, по его собственному выражению. То, что они затеяли, было делом в противовес рутине будней. События покатились так стремительно, что Монах на время забыл о костерке и плавной речке в густом лесу. С тех пор как ему позвонила незнакомая женщина и назвалась Кларой, прошла, как ему казалось, целая вечность. И сейчас лавина набирает скорость и угрожает обрушиться. Кира арестована, убита еще одна девушка, а убийца играет в куклы. Все участники налицо, они как фигурки на шахматной доске, вот только двигаются не по правилам. Вернее, по правилам, но, по своим, особенным, выдуманным хитрым и подлым разумом. Было у Монаха чувство, что процесс выбился из-под логики и контроля главного разводящего и превратился в коляску без возничего, которая, болтаясь по раздолбанной дороге, мчится неизвестно к какой цели…

…Добродеев, поминутно оглядываясь и чувствуя себя Джеймсом Бондом и каким-нибудь Бесстрашным Скунсом на тропе войны одновременно, прятался за углы зданий, выскакивал внезапно и пытался рассмотреть улицу в витринах магазинов. В юности он руководил студенческой театральной студией и был не чужд лицедейства. Рассмотреть улицу ему не удавалось, так как снег мельтешил и сбивал картинку. Тогда он оглядывался и убеждался, что улица пуста. Фигура черного человека впереди то пропадала, то снова появлялась в снежной завесе. Когда она исчезала, Добродеев пугался, бросался вперед, хватался за сердце. В голове его судорожно вертелась мысль, что «наружка», оказывается, намного труднее, чем может показаться на первый взгляд. И совсем не такая, как в кино – шикарный мэн в смокинге с легкостью обставляет шпика, который по законам жанра страшный дуболом, вскакивает в красный «Феррари», ослепительно улыбается в тридцать два зуба и отдает честь двумя пальцами. После чего ракетой рвет с места. А сыщик, дурак дураком, беспомощно смотрит ему вслед. В действительности все было не так. Снег забивался за ворот, и холодный ручеек бежал вдоль хребта; снежинки залепляли стекла очков, и Добродеев, чертыхаясь, безуспешно протирал их носовым платком, а тем временем преследуемый исчезал далеко впереди, и Добродееву приходилось с риском для жизни наверстывать упущенное.

Выбравшись из-под сени Монаха, Добродеев почувствовал себя по-дурацки, и мысль, что не нужно было соглашаться на эту авантюру, молоточком стучала в висках. Замысел, такой четкий и стройный в изложении Монаха, сейчас терял четкость и логику и выглядел просто глупо.

Он перестал ориентироваться, так как не сводил взгляда с «этой падлы», как он в сердцах обозвал черного человека. Оказалось, они вышли к окраине – парковой зоне с древним Черным курганом. Место это пользовалось дурной славой – в свое время Добродеев накропал несколько пугающих статеек о тектоническом разломе, проходящем как раз под курганом, бывшем в незапамятные времена ритуальным местом, алтарем, где приносились жертвы, и тени этих жертв до сих пор бродят в окрестностях, так как заблудились между мирами – ни туда ни сюда, и все это из-за того же разлома и плохой энергетики. Действие на человека курган производит страшное – необоснованный страх, головокружения, депрессия, мысли о самоубийстве. А старые люди рассказывают, что те, кто пытался разрыть курган и посмотреть, что там зарыто, в конце концов погибали страшной смертью: кто – упав с крыши при попытке наладить телевизионную антенну, кто – провалившись под землю в самом прямом смысле – в старый колодец, о котором никто до той поры не подозревал. Последняя жертва осталась, правда, жива, отделавшись сломанными ребрами и рукой. Что именно было внутри кургана, никто толком не знал – то ли старые кости, то ли сокровища, то ли магические артефакты. Добродеев, будучи практиком и отчасти циником, ни в какие проклятия фараонов не верил, но работал увлеченно. Он собрал все легенды, сплетни и слухи, а также присовокупил изрядно от себя. Материал получился первоклассный, и редакцию затопил шквал звонков и писем – как электронных, так и обычных, – с требованием организовать лектории, раскопки, экскурсии и вообще поставить опыты. Народ, почувствовав в себе археологический зуд, ринулся раскапывать курган. Местным властям пришлось выставить пикеты добровольцев для удержания. Поползли слухи о первых жертвах, народонаселение на время забыло о политике. Добродеев чувствовал себя именинником.

И теперь он, хоронясь за деревом, наблюдал за черным человеком, который, подняв руки, изваянием застыл у кургана длинной черной нелепой фигурой. «Молится он там, что ли…» – пробормотал Добродеев. Ему было неуютно: одно дело – торчать у кургана днем, и совсем другое – ночью, да еще и в компании маньяка. Прошло пять минут, потом десять. Фигура с поднятыми руками оставалась неподвижной. Добродеев достал из кармана плоскую фляжку с коньяком, с трудом – так замерзли руки – отвинтил крышку и отхлебнул. Приятное тепло скользнуло вниз и мягко заполнило нутро. Добродеев даже глаза закрыл от удовольствия. Шел снег, горел неярко дальний фонарь, черная фигура с поднятыми руками по-прежнему была неподвижна. Добродеев снова отхлебнул и присел на корточки. Колени тут же заныли, плечи свело, захотелось свернуться клубочком и уснуть, и видение родного дома и кабинета, где так сладко спится на большом кожаном диване с ковровыми подушками, промелькнуло перед мысленным взором. И вместо того чтобы сладко спать у себя в кабинете, он торчит здесь, с риском для жизни, подвергаясь опасной энергетике тектонического разлома… Причем ночью! Ну, Христофорыч, погоди!

Он почти пропустил момент, когда черный человек исчез. Только что был здесь – и вдруг пропал. Добродеев, чертыхаясь, беззвучно охая и хватаясь за ствол дерева, поднялся и теперь стоял, недоуменно озираясь. Ему почудилось движение у выхода из парка, и он побежал туда. Он увидел черного человека уже в конце улицы, тот свернул, и Добродеев понял, что он, кажется, взял курс на место встречи – старинное, давно закрытое кладбище – и вздохнул с облегчением. Он взглянул на часы – они показывали четверть двенадцатого. Они «в пути» примерно сорок минут. До кладбища они доберутся через тридцать минут, значит, до полуночи останется еще около пятнадцати. Монах сказал, что ему хватит двадцать пяти – это минимум, чтобы обыскать квартиру. Максимум, как он прикинул, – около часа. «В принципе можно скомандовать отбой и не тащиться на кладбище, – подумал Добродеев. – Позвонить Монаху и сказать, что клиент доставлен на точку и у него есть примерно полчаса на то, чтобы уничтожить следы обыска и убраться». Добродеев приостановился, раздумывая. Любопытство и страсть всюду совать нос в итоге победили, и Добродеев поспешил за черным человеком. Ему хотелось посмотреть, как тот поведет себя на кладбище, как будет озираться; ему было интересно также, как долго тот собирается прождать своего нового друга. Добродеев даже хихикнул при мысли, что этот придурок раскатал губы на приятное знакомство с единомышленником, а в результате – облом и лажа. И вдруг он, к своему изумлению, понял, что черный человек снова исчез. Прямо посреди улицы, на ровном месте, на глазах. За десять метров до кладбищенских ворот. Исчез, как и не было. Добродеев остолбенел, снял очки, протер, снова надел. Черный человек не появлялся. Улица была пуста. Добродеев пробежал вперед, до того места, где видел его пять минут назад. Нагнулся, пытаясь рассмотреть его следы. Следов не было. Даже его собственных – их на глазах заносило снегом. Добродеев ломанулся в кладбищенские ворота, но они были заперты на массивную цепь и амбарный замок. Он выхватил мобильный телефон, набрал Монаха. Стоял, притопывая ногой от нетерпения, повторяя что-то вроде: «Ну же! Ну! Да возьмешь ты этот гребаный телефон или нет?» Но в ответ слышал лишь тонкий мышиный писк.

Добродеев растерянно топтался у кладбищенских ворот с телефоном в одной руке, с фляжкой в другой, слушая безнадежный писк сигнала и отхлебывая коньяк. Время от времени он пинал закрытые ворота ногой и ругался. Он заслонился рукой – той, что с фляжкой, – когда его ослепили фары машины с мигалкой. Дальнейшее слилось для журналиста в какой-то кошмар! Его затолкали в машину, не обращая внимания на возмущение и попытки достать журналистское удостоверение, и доставили в участок. Как было доложено дежурному, тощему старлею, замели задержанного за пьянство и попытку проникнуть ночью на территорию запертого заброшенного кладбища, с каковой целью «задержанный пытался разбить ногами ворота». Тощий старлей уставился на журналиста и спросил, что он забыл на территории заброшенного кладбища ночью. Добродеев, который за словом в карман никогда не лез, сочинил целую историю о том, что пишет материал по наводке телефонного анонима, который сообщил, что на кладбище по ночам собираются сатанисты. И он, Добродеев, решил проверить информацию самолично. У него хватило ума не рассказать старлею про черного человека. Ему позволили позвонить, но Монах не ответил…

–Журналист? – переспросил старлей, нахмурясь. – Добродеев? Не слышал вроде.

Добродеев был оскорблен.

–Он же Лео Глюк, Костик Минеев, Герасим Мурыга и ряд других, – сообщил он высокомерно.

–В смысле? – не понял старлей.

–Псевдонимы. Разные материалы идут под разными именами.

–Чтобы морду не начистили? – догадался старлей.

–Ну да… примерно, – скрепя сердце, согласился Добродеев, страстно желая одного – убраться отсюда подальше.

Но убраться ему удалось только под утро, после подробного рассказа про сатанистов, патогенный тектонический разлом, Черный курган, а личный состав внимательно слушал, задавал вопросы и даже конспектировал отдельные моменты. Добродееву также пришлось написать объяснительную про попытку проникновения на кладбище с вышеизложенной целью. И только после этого в шесть утра он был отпущен на все четыре стороны.

Он тут же принялся названивать Монаху, но телефон того по-прежнему молчал. Добродеев набрал друга Монаха – Жорика, и тот спросонья долго не мог взять в толк, кто он такой и что ему нужно. Оказалось, что он не видел Монаха со вчерашнего утра и дома тот не ночевал. Осознав опасность, Жорик закричал, что немедленно одевается и бежит к нему. Добродеев, притопывая от тревоги и нетерпения, набрал писателя Громова. Тот ответил сразу. Оказалось, сидел за компьютером – накатило ночное вдохновение. Добродеев спросил, не случилось ли в доме чего-нибудь такого, типа криков, драки или перестрелки, и недоумевающий писатель сказал, что все тихо, и спросил, а в чем, собственно, дело, но журналист уже отключился. Следующим на очереди был майор Мельник, который на тот момент совершал пробежку в сквере напротив своего дома. Журналист сбивчиво сообщил ему, что его друг, экстрасенс Олег Монахов, вышел на маньяка-убийцу девушек по вызову, то есть они оба на него вышли и разработали план поимки, но в полночь убийца исчез у ворот старого кладбища. А Монах, то есть Олег Монахов, тоже исчез, но не около кладбища, а в квартире убийцы. А он, Добродеев, провел ночь в участке и не мог вмешаться. А утром оказалось, что Монах бесследно исчез. Майор Мельник был немногословен, как мы уже знаем, поэтому он только и спросил, где Добродеев находится, приказал не двигаться с места и обещался немедленно быть.