Майя

Развешивая на крыльце, нанизанные на нитку грибные гирлянды, Майе вспомнила, как перед самой войной, развешивала подобные вместе с ребятами на даче у Виктора. Перед глазами всплыла картина застолья, смеющиеся лица мамы, папы и бабушки, сплетенные под столом руки с любимым. От нахлынувшей волны щемящей грусти по родным и Илюше, на глаза вновь навернулись жгучие слезы.

От лесничества до железнодорожной станции было километров двадцать. Совсем стемнело, когда подъехав поближе, Евдокия заметила контуры привокзальных строений. Услышав немецкую речь, она слезла с повозки, отвязала от неё своего Сивого и со всей силы огрела кнутом запряженную лошадь, от удара она так взбеленилась, что во всю прыть поскакала вперёд. Приняв мчащуюся на них повозку за партизанский налёт, фашисты открыли по ней пулемётный огонь. Успокоенная неожиданной развязкой случившегося, Дуся, верхом на Сивом, растворилась в лесу.

Работы в хозяйстве было невпроворот: то спустить в подвал выкопанный и высушенный, чтобы не сгнил, картофель, то посеять на небольшом наделе озимые, то успеть до дождей перевезти припрятанный в лесу стожок сена. Измотанное, от бесконечных поборов, село голодало. Отдалённость же лесничества имела свои преимущества, так как в летний период, в лесу можно было спрятать корову, без которой прожить в такой голодный период с детьми не представлялось возможным.

На дворе стоял слякотный ноябрь, дождь лил и лил, как из ведра, закончился пчелиный сезон. Дуся с Майей припрятали в схроне два бидона с мёдом. Приехавшие в очередной раз, озябшие немцы, грелись у печки, проклинали поднявших голову партизан, сетовали на русское раздорожье, и на то, что не смогут приезжать за мёдом до весны, обсуждали между собой положение на фронте. Майя занесла охапку дров, и, прислушавшись к их разговору, отчётливо поняла, что немецкое наступление захлебнулось. Красной Армии удалось в тяжёлых боях удержать и заставить немецкую группировку глубоко увязнуть в обороне.Теперь, оба солдата, потеряв былую самоуверенность, выглядели обыкновенными, испуганными мальчишками, ещё не потерявшими веру в то, что армия Паулюса вырвется из кольца. Немцам явно не хотелось уезжать из тёплого дома, но боясь забуксовать на дороге, а тем более появления партизан, они были вынуждены покинуть лесничество засветло. В лесной домик пришли тихие будни и надежда на перелом в войне.

Вновь наступила зима. Мела позёмка, ветер зверюгой выл в трубе, безжалостно вытягивая тепло из дома. Как-то, в рано наступивших сумерках, раздавшийся осторожный стук в дверь, не на шутку переполошил всех домочадцев. « Кто- там?»-прозвенел встревоженный голос Дуси и в ответ прозвучало:

»Не бойтесь, свои, мать, свои.» На пороге стояли двое партизан. «Здравствуйте, Евдокия Андреевна , мы к вам от Ивана Петровича, жив он, здоров, воюет потихоньку, вам вот кланяться велел. Не поможете с продуктами? Ох, как надобно.»- сказал высокий черноволосый парень.

– Отчего- же не помочь добрым людям на правое дело, да вы хлопцы присядьте пока.- отвечала ему хозяйка дома и стала собирать в кошёлку картофель, яйца, мёд. Второй партизан, мужчина средних лет, прихрамывая, дошёл до скамьи и сел, со стоном протянув больную ногу вперёд.

– Что же это у тебя с ногой, мил человек?- спросила его Дуся.

– Ранило меня в бою, пуля насквозь прошла, а рана всё никак не заживает.- сокрушался партизан, передвигая замёрзшую ногу к печи.

– Судя по запаху загноилась ваша рана, потому и не заживает, надо вас перевязать- вступила в разговор Майя.

Промыв рану ромашковым настоем, она сняла с полки маленький горшочек и намазала его содержимым воспалённую поверхность ноги. «Эту мазь я приготовила по старинному рецепту моего дедушки, она хорошо помогает при заживлении гнойных ран, в ней в равных пропорциях гусиный жир и прополис. Вы мажьте её на рану два, а то и три раза в день, если не хватит приходите ещё, я вам новую приготовлю.»- объясняла Майя раненому.

«Спасибо тебе, дочка!»- благодарно ответил ей мужчина. Поев и отогревшись, партизаны взяли продукты и ушли в лес.

За повседневными заботами незаметно наступил февраль 1943 года. Дуся собралась на торжок обменять на мёд необходимые в быту вещи, но подняв бидон, так потянула спину, что не смогла разогнуться и Майя вызвалась съездить на рынок вместо неё. На базаре царило странно- приподнятое оживление, люди о чём-то шушукались между собой и расходились с радостным блеском в глазах. Совсем продрогнув, девушка наконец сторговалась со старым дедом, с редкой седой бородёнкой, обменять банку мёда на маленькую баночку гусиного жира, пару коробков спичек и соль и не устояв, поинтересовалась у него:

«Дедушка, вы часом не знаете, отчего это люди так повеселели, что произошло?»

«Как же людям не радоваться, милая- тихонько отвечал старик- добрая весть разнеслась по округе, получили фрицы от Красной Армии по зубам под Сталинградом, попали в « котёл» и тысячами сдались в плен. Нынче и немчуре не сладко придётся, не всё коту хозяйскую сметану лакать. Видать достало солдатиков назад от них пятиться, познали они свою силу, теперь погонят фашистских гадов с земли нашей! Нет больше сил терпеть их!»

В это морозное суровое утро, как- то по особому игриво скрипел снег под валенками идущей к саням Майи. Резкий бабий крик:

»Люди добрые, бегите, облава!»- разорвал в клочья праздничную атмосферу и все заметались кто- куда. Майя, пытаясь удрать, бросилась бежать по переулку, ведущему в церковь, но не тут то было. Немцы и полицаи плотным кольцом окружили село, хватали всех подряд, выгоняли прикладами людей из домов и, собрав на сельской площади, стали отбирать молодых и сильных, затем построили отобранных в колонну и, словно скот, погнали на железнодорожную станцию. Майя услышала напутствие смотревшей на неё сгорбленной Горпины:

»Береги себя, доченька!» и с горечью вспомнила слова старика с торжка о том, как Советские войска погонят немцев с нашей земли, но пока происходило обратное- немцы гнали советских жителей с их исконных земель в неволю, на работу в Германию. Она шла в толпе, таких же, как она, понурых, одетых кто в чём, людей, гонимых в безрадостную неизвестность, непомерная безнадёжность и тоска вновь охватили её душу, а в голове билось то с жалостью к себе, то совсем обескураженно:

«Когда же этим хождениям по мукам наступит конец? Как по дурному всё получилось. Увидит ли она когда- нибудь Дусю и малышей? Как они там без неё?» Улыбающееся, открытое лицо Евдокии, обнимающей Лею и Милю, возникло перед ней и горькие слезы в очередной раз потекли по щекам, как и у многих других, идущих рядом. Таким был этот, ещё один день из её жизни, вновь изменивший всё.

Глава 5 Остарбайтеры.

<