Майя

За каторжную работу платили крохи, лагерными марками, которых с трудом хватало на карманные расходы и можно было использовать только в лагерном ларьке. Как- то всем позволили написать родным открытки, их строго проверяла цензура, поэтому писать можно было только положительные вещи. Майя написала Дусе, сообщив, что она жива и здорова, что всегда будет помнить её доброту и маленьких поклонников звёзд. Она так и не узнала нашла ли открытка адресата.

По обе стороны дороги стояли чопорные домики под красной черепицей. Сидя в кузове грузовика, девочки не переставали удивляться царящему кругом порядку. А Майе подумалось, какое всё- таки странное существо человек, он борется за выживание в самых непредсказуемых условиях, вот и здесь на чужбине, втянувшись в этот дикий, навязанный им режим, они к нему привыкли. В череде тяжёлых будней незаметно подкралась осень, ноябрьский тоскливый пейзаж омывал дождём колонну остарбайтеров угрюмо идущих по плацу к баракам. Громкий лай недовольных сторожевых овчарок сопровождал их процессию.

В один из дней, раздавая девочкам бутерброды, Бруно, слегка волнуясь, тихо спросил Майю:» Я слышал, что ты из Киева? Ваши войска освободили его шестого ноября» и, приложив палец к губам, отошёл. Как же эти девчонки ликовало по дороге в лагерь!

Месяц спустя, Майя заметила, что хозяин, разговаривая с Бруно, посматривает в её сторону и вся насторожилась. Вскоре гер Клюге позвал её к себе, за стеклянную перегородку и объявил:

»Бруно сказал мне, что ты расторопная и сносно говоришь по немецки, я решил переоформить тебя в прислуги в дом к моей дочери. Наш фюрер в сентябре 1942 года, чтобы освободить от ведения домашнего хозяйства германских женщин, издал приказ привезти в Германию 500 тысяч украинок, но всего лишь 15 тысяч были взяты на работы по дому, остальным нашлось должное применение в более тяжёлых местах работы.»- пробасил спесиво Клюге, а затем добавил пренебрежительно:

»Они ведь бескультурный сброд, который надо учить таким элементарным вещам, как сервировка стола к обеду или содержание порядка в доме, к тому же совершенно не знают языка, примером могут служить пара дурёх служивших у моей дочери, последняя не удержалась и двух месяцев. Короче, завтра ты начинаешь у Лизи, а пока иди работай.»

Так, как её согласия никто не спрашивал, Майя вернулась к рабочему станку, а под ложечкой неприятно покалывало и, переполненная тревожным предчувствием, она неотрывно спрашивала себя :

»Будут ли они к лучшему, эти перемены завтрашнего дня?»

Глава 6 Рабыня .

Дочь Клюге, Лизи, была домохозяйкой и занималась воспитанием двухлетнего Гунтера. Отец семейства, Отто фон Оффенбах, работал врачом в больнице и целыми днями пропадал на работе. Они жили на окраине старого Аугсбурга на тихой, засаженной развесистыми липами улице, в небольшом, но очень уютном двухэтажном коттедже, окружённом аккуратно подстриженным садиком и, растущими у входа в дом, кустами гортензий, скрытых под тонким одеялом снега. Майе выделили маленькую каморку под лестницей, чему она была несказанно рада. Это было её личное пространство, где вдали от посторонних глаз, она могла просто тихо поплакать, никому не давая объяснений. Кроме топчана, над которым висела маленькая полка для личных вещей, ещё помещался старый стул со спинкой, а над ним в стену были вбиты два крючка для вешалок, на одной висела, приготовленная для неё форма - старое, но чистое

платье с фартуком, на другом - тоже старая, потёртая женская куртка. Из-под стула выглядывали поношенные ботинки.

День за днём, с раннего утра до позднего вечера, Майя мыла, скоблила, убирала, складывала, гладила, накрывала на стол, работая не покладая рук. Её хозяйка просто физически не могла вынести картину, отдыхающей в 15 минутном перерыве работницы, и всегда находила для неё дополнительное занятие. Сидеть за обеденным столом запрещалось и часто Майя доедала за всеми объедки в своей каморке. Однажды, она почистила картофель, хозяйка тут же полезла проверять в мусорное ведро, не толсто ли срезана кожура. За каждого нанятого рабочего хозяева платили государству страховку и подоходный налог. Фрау Оффенбах вычла эту сумму из заработанной за месяц зарплаты, а также за проживание, питание и даже за домашнюю форму и девушка получила на руки три марки. Увы, во все времена, у рабынь была незавидная участь и Майя не стала исключением.

Остарбайтеры обязаны были носить специальный нагрудный знак и она нашила небольшой матерчатый прямоугольник синего цвета с белыми буквами «ОСТ» на платье и на верхнюю, ветхую куртку. Если кто- то отказывался носить такой знак его, облагали штрафом или применяли дисциплинарные меры. Весной 1944 года немцы несколько смягчили режим. Майя прочла, в выброшенной в мусор, газете о решении властей заменить знак «ОСТ» на национальные символы: для русских предполагалось использовать нашивку с георгиевским крестом, для украинцев- венок из подсолнухов с сине- жёлтым трезубцем в центре, а для белорусов- шестерёнку с бело- красным колосом. «Даст Бог, не успеют!»- подумалось девушке, ни для кого уже не было секретом, что фашисты потеряли своё преимущество на фронте, сдают город за городом, 10 апреля была освобождена Одесса. Советские войска вышли к предгорьям Карпат. Её мысли порхали ввысь, высматривая там любимого, но к сожалению весь небосвод был затянут пороховым дымом.

Союзники бомбили, часто и почти всегда ночью. В основном доставалось трём районам: центру, где в подвалах домов располагались ремонтные мастерские военной техники. Это был спектр деятельности английских лётчиков. Американцы, имевшие тяжёлые бомбардировщики, бомбили на севере танковый завод Мана и на юге заводы Вилли Мессершмитта самолёты истребители. Некогда прекрасный, старинный, баварский город, после каждого налёта всё больше превращался в руины. Особенно массивным налёт был в конце феврале 1944 года, когда удар по Аугсбургу нанесли свыше 500 самолётов союзных войск. Маленький Гюнтер страшно пугался воя противовоздушной сирены и тут же начинал рыдать навзрыд, родители бегом отправлялись с ним в бомбоубежище. Для Майи вход туда был запрещён и она коротала время налёта в подвале. Иногда, девушка ощущала какое- то тупое безразличие к собственной судьбе, вытеснявшее чувство страха и, утомившись за день, просто клевала носом, невзирая на рокот самолётов и на разрывы падающих бомб. В другой раз, сон куда- то убегал, уступая место смешанному чувству тревоги за свою жизнь и ненависти к окружающим. Волна гнева зашкаливала и девушка, сжимая кулаки, шептала:» Так вам и надо! Бегите, прячьтесь, гады ползучие! Страдайте, хороните своих близких, познайте истинную цену потери жизни родного человека, глубину безграничного горя, ибо это то, что вы посеяли на полях соседей . Теперь, пришло время собирать урожай на собственном поле и ответить за всё причиненное зло другим!»

Вытирая пыль в книжном шкафу в кабинете хозяина, Майя увидела том Достоевского « Преступления и наказания», из которого выпала тонкая брошюра «Еврейский вопрос». Слегка опешив, она недоумённо произнесла:

»Вы читаете Достоевского?!-«

– Чему ты так удивляешься? Мы немцы очень любим его произведения. Сам фюрер, всегда считавший для себя непревзойдённым авторитетом Ницше, который в свою очередь, преклонялся перед Достоевским, крайне благожелательно настроен к писателю. А у рейхсминистра народного просвещения и пропаганды Геббельса подобный том является настольной книгой. Особенно все разделяют мнение писателя по поводу еврейского вопроса»- отвечала хозяйка и, дав работнице многочисленные наставления, ушла с малышом в город по делам. Как только за ней закрылась дверь, девушка, бросив всё, села читать брошюру. Она настолько была удивлена прочитанному, что мысленно возвращалась к теме в течении всего дня. Больше всего её задели слова писателя:

»Что если бы не евреев было в России три миллиона, а русских и евреев было 80 миллионов, ну во что бы обратились у них русские и как бы они их третировали? Дали бы они им сравняться с собою в правах? Дали бы им молиться среди них свободно? Не обратили бы их прямо в рабов? Хуже того: не содрали бы кожу совсем, не избили бы дотла, до окончательного истребления, как делывали с чужими народами в старину?»

Как мог её любимый писатель, гений, так тонко описавший глубины человеческой души, будучи столь прогрессивным человеком, остаться глухим и слепым к нуждам и боли еврейского народа и на деле оказаться банальным антисемитом? Майя не теряла уверенности в том, что если бы Фёдор Михайлович жил в чуть другое время и стал бы свидетелем того, что творил его любимый российский мужик в многочисленных еврейских погромах: насилуя, грабя и убивая беззащитных евреев, его гуманизм несомненно преобладал бы над другими чувствами и изменил бы его взгляд на еврейский вопрос. А если бы с Майей под руку прогулялся по Бабьему Яру и заглянул в глаза всем замученным там евреям, то будучи столь религиозным человеком, наверняка воздвиг бы их в лики святых! Самым странным во всей этой истории было другое - после всего, что с ней произошло она всё ещё не потеряла способности удивляться.

Вечером первого июня, хозяйка дома праздновала день своего рождения, чему предшествовали суматоха и бесчисленные приготовления. Приехали её родители и родители мужа и ещё три пары знакомых. Гер Фон Оффенбах подарил жене золотой медальон, который она, на радостях, тут же напялила на себя. Майя моталась между кухней и столовой, не успевая подавать, менять, мыть и ставить на место. Гер Клюге, перебрав шнапса, стал громогласно объяснять присутствующим, что полностью разделяет позицию и мнение гауляйтера Баварии Пауля Гислера, своего товарища по партии, известного остальным, как яростного приверженца подавления инакомыслия, фанатичного и безжалостного нациста. «Наш гауляйтер- продолжал Клюге- сделал всё , чтобы раскрыть и уничтожить этих заносчивых юнцов из антифашистской организации «Белая роза». Я лично присутствовал на его выступлении в Мюнхенском университете. Не буду скрывать, мы все тогда были навеселе и гер Гислер однозначно высказал этим молокососам всё, что о них думает, включая девиц, которым, по мнению гауляйтера, вместо траты времени на бессмысленную учёбу следовало бы « подарить ребёнка фюреру», так что вы думаете, студентики оскорбились и учинили беспорядки, но не волнуйтесь наш гауляйтер быстро с ними справился, арестовав всех зачинщиков.» Майя заметила, как после столь напыщенной тирады Клюге, хозяин дома переглянулся со своими родителями и тут же все трое уставились в свои тарелки.

Гости, наевшись и напившись, приступили к танцам и конечно к обязательному национальному лендеру, напоминавшему вальс. Майю же отослали уложить спать Гюнтера. Сидя у кровати мальчика, уставшая девушка тихонько напевала колыбельную с советского кинофильма «Цирк», не зная подобной на немецком. Малыш всё вертелся и никак не засыпал, Майя пела по новой, поглядывая на этого белокурого ангелочка, сошедшего с рождественской картинки, и думала:

»Вот растёт будущий нацист, ведь в детстве теперешние фашисты тоже были милыми Гансами и Фрицами, а подросли и превратились в свирепых зверей.