Мажор
Шрифт:
Ночевная: Убиваю? Ну что ты скажешь!..
Григорьев: Убиваете. Надо оживлять свою жизнь. Надо искать людей, интересных людей. Почему вы никогда не зайдете ко мне?
Ночевная: К вам? Интересно. Дальше что?
Григорьев: Заходите вот вечером — сегодня-завтра. Я получил хорошую комнату в инженерном доме, знаете?
Ночевная: Так… дальше…
Григорьев: Попьем чайку, поговорим, у меня есть хорошие московские конфеты, журналы…
Ночевная:
Григорьев: Вот именно… Когда дела у вас кончены, коммунары отдыхают, заходите…
Ночевная: А дальше что?
Григорьев: Спасите мою душу, дальше там уже будет видно, познакомимся.
Входит Клюкин.
Клюкин: Где Жучок? Комсомольское кончилось.
Ночевная: Вася, ты знаешь, что предлагает товарищ Григорьев?
Клюкин: А что?
Григорьев: Товарищ Ночевная…
Ночевная: Ах, нельзя говорить? Нельзя говорить, Вася, секрет.
Клюкин: Интересно. (Вышел.)
Григорьев: Вы меня испугали, Настя.
Ночевная: Вы еще не так испугаетесь… Вот сегодня на совете командиров…
Григорьев: Спасите мою душу, товарищ Ночевная! Что же я такого сделал, пригласил… Чай…
Ночевная: Скажу все равно…
Григорьев: Товарищ…
Ночевная (в дверях): Вот и хорошо. Ничего плохого? Чего же вы испугались? Совет командиров разрешит мне пить у вас чай… с московскими конфетами… (Выбежала.)
Григорьев: Товарищ Ночевная… (спешит за ней, но наталкивается на Белоконя.) Черт… Ну, чего нужно… Чего лезешь?
Белоконь: Игорь Александрович…
Григорьев: Ну, что такое?
Белоконь: Вы говорили Георгию Александровичу… насчет этого… вот, что гвоздей накидали…
Григорьев: А пошел ты к черту, какое мое дело! Набросал, набросал…
Белоконь: Извините, Игорь Александрович, а только нехорошо это с вашей стороны… вызвали вы меня.
Григорьев: Тебе уезжать отсюда надо.
Белоконь: Это вы истинную правду сказали, что уезжать, потому я совсем не механик, одни неприятности. А только куда я поеду?
Григорьев: Куда хочешь.
Белоконь: Так не годится, Игорь Александрович. Как ваш папаша, так и вы сами много от меня имели помощи в делах ваших, а теперь на произвол течения жизни… так не годится…
Григорьев: Об этом приходи вечером поговорить.
Белоконь: Да вас вечером дома даже никогда и не пахнет.
Григорьев: Как у тебя часы пропали?
Белоконь: Да как пропали?
Вытащили… Гедзь, наверное, вытащил.Григорьев: Почему Гедзь?
Белоконь: Да он возле меня вертелся все время. Он и вытащил…
Григорьев: Когда?
Белоконь: Да утречком, наверное.
Григорьев: Ну, иди…
Белоконь: В совет меня ихний вызывали… с автоматом этим…
Григорьев: А ты не ходи…
Белоконь: Да от них не скроешься, следят проклятые!
Григорьев: Впрочем, все равно…
Белоконь: А как мне за часы, стоимость, значит. Триста рублей…
Григорьев: Заявление подал?
Белоконь: А как же, самому главному инженеру. Он сказал, что полагается будто.
Григорьев: Ну, убирайся.
Дмитриевский(входит): Ты чего здесь?
Белоконь: Вызывали.
Григорьев: Интересно, Георгий Александрович, как в таких случаях полагается платить: вот часы пропали у Белоконя.
Дмитриевский: Я думаю… ведь мы все под угрозой.
Белоконь выходит.
Дмитриевский: Игорь Александрович, у вас все случаи воровства собраны?
Григорьев: Все до единого.
Дмитриевский: Я требую обыска, не соглашаются.
Григорьев: Они никогда не согласятся. Как же, оскорбление коммунаров!
Входят Воргунов и Шведов.
Воргунов: А я не вижу никакого смысла. Простое варварство, и при этом мелкое, провинциальное.
Шведов: Как это — мелкое? И смысл — ого! Вот увидите, какой будет смысл.
Воргунов: А я требую, чтобы немедленно сняли. И наказать того, кто это сделал.
Шведов: Наказать может только совет командиров…
Блюм вошел, слушает.
Воргунов: Ну, что же, доберусь и до совета командиров.
Входят Крейцер, Собченко, Забегай.
Блюм: Но это же шутка, что ж тут такого, на меня еще не такое вешали…
Воргунов: К черту! Или производство, или балаган!
Шведов: Это социалистический метод.
Воргунов: Глупости. Варварство! Здесь и не пахнет социализмом.
Крейцер: На кого это гром и молния, Петр Петрович?
Шведов: Да, мы снимем…