Мажор

Блюм: Ну, это как сказать… Если что-нибудь получить, так почему, пожалуйста, энтузиазм нужен, это хорошее дело… А то другой получит, а ты будешь стоять как из кулька в рогожку. Ну, а если платить, например, так зачем тебе энтузиазм? Если тебе есть чем платить, так с тебя возьмут, не беспокойся, ну, а если тебе нечем платить, так нужно тихонько сидеть и не кричать, для чего тебе этот самый энтузиазм…

Смех.

Шведов: Вот это я понимаю. Ну, а если в работе?

Блюм: И в работе так: когда ты умеешь что-нибудь делать, так пожалуйста… А когда не умеешь, так кому ты нужен с твоим энтузиазмом. Не мешай другому — и все.

Шведов: То же самое.

Блюм: Что, то же самое?

Жученко: И Воргунов так говорит.

Блюм: Ну, так он же образованный человек, потому так и говорит.

Собченко: Соломон Маркович, где вы были целый день?

Блюм: У Соломона Марковича нет письменного стола, так он целый день бегает. А тут еще эту старую столярную на меня набросили.

Гедзь: Соломон Маркович, вы эту столярную скорее разбирайте.

Блюм: Кого разбирать, что вы говорите? Я на ней еще заработаю полмиллиона.

Собченко: Не заработаете, она сгорит раньше.

Блюм: Ну, что вы!

Жученко: Все коммунары говорят, что сгорит. Дня такого нет, чтобы там что-нибудь не загорелось.

Блюм: Вы знаете, я и сам так думаю. Даже ночью спать не могу… Ой! (Ушел наверх.)

Зырянский: Ну, ребята, переодеваться, скоро будут ужин давать. (К Лаптенко.) А ты как, привык ужинать? (Ребята расходятся.)

Лаптенко: Три дня ничего не ел.

Зырянский: Какой же ты беспризорный после этого? Мы таких не принимаем.

Лаптенко: А как же?

Зырянский: А ты не знаешь как? Ты что сегодня спер на базаре?

Лаптенко: Я?

Зырянский: Ну да…

Лаптенко: Так… только подметки… пару.

Зырянский: Где ж они?

Лаптенко: Кого, подметки?

Зырянский: Да.

Лаптенко: Прошамал.

Зырянский: То-то же. А то: «Три дня не ел». Дураком прикидываешься. Ты если в коммуну поступаешь, так брехать брось. (Ушел

в столовую.)

Наташа (входит): Здравствуй, Вася.

Клюкин: О, Наташа, здравствуй, как это ты?

Наташа: Пришла проведать. К девочкам некого послать?

Клюкин: Да ты иди прямо в спальню. Там все.

Наташа: А кто дежурный сегодня?

Клюкин: Зырянский.

Наташа: Ой, вот не повезло…

Клюкин: Да ты не бойся, иди, что он тебе сделает?

Зырянский и Синенький выходят из столовой.

Зырянский: О, а вы чего пожаловали?

Наташа: Нужно мне…

Наверху Ночевная и Деминская.

Зырянский: Скажите, пожалуйста, — «нужно». Убежала из коммуны, значит, никаких «нужно».

Ночевная: Наташа, ой, какая радость! Наташенька, миленькая! (Обнимает).

Зырянский: Я вас всех арестую! Какая радость? Она убежала из коммуны!

Деминская: Убежала, что ты выдумываешь! Не убежала, а замуж вышла. Наталочка, здравствуй!

Синенький (бросается на шею Наташе): Наталочка, ах, милая, ах, какая радость!!!

Наташа (смеется): Убирайся вон, чертенок!

Зырянский: Нечего ей здесь околачиваться. Я ее не пущу никуда. Раз убежала из коммуны — кончено. И из-за чего? Из-за романа.

Наташа: Как это убежала? Что я — беспризорная, что ли? Я пять лет в коммуне.

Зырянский: Пять лет, тем хуже, что ушла по-свински… Для тебя донжуаны лучше коммунаров.

Наташа: Какие донжуаны?

Зырянский: Петька твой — донжуан.

Синенький: Дон-Кихот Ламанчанский!

Наташа: Какой он донжуан? Мы с ним в загсе записались.

Зырянский: В загс тебе не стыдно было пойти, а в совет командиров стыдно. Убежала и два месяца и носа не показывала. (Клюкину.) Я не позволю пропускать ее в спальню.

Клюкин: Есть — не пропускать в спальню.

Зырянский ушел в столовую.

Ночевная: Вот ирод. Что же делать? Вася, ты не пропустишь?

Клюкин: Что вы? Приказание дежурного не только для меня, а и для вас обязательно.

Сверху Жученко и Шведов.

Ночевная: Жучок! Вот пришла Наташа, а Алешка не пускает в спальни.

Жученко: А, Наташа, здравствуй! Не пускает? (Кричит в столовую.) Алешка!

Зырянский в дверях столовой.

Жученко: Надо же пропустить.

Зырянский: Наш старый обычай — беглецов в коммуну не принимать.

Жученко: Какой же она беглец? Ну, немного не так сделала.

Зырянский: Не пущу.

Жученко: В таком случае я тебя приказываю.