Меч для Кащея, или Три дороги к Поклон-горе

– Не пожалеешь?

– Ну, ты, волчья сыть, травяной мешок!
– привычно крикнул Попович на коня. Тот пошел резвой иноходью и вскоре выбрался к черному зеву пещеры. Смеркалось.

– Вот и ночлег,- сказал себе Попович, спешиваясь у пещеры и заглядывая во тьму ее зева. В пещере было пусто и тихо. Богатырь завел в пещеру коня, навесил ему торбу с овсом, зажег факел и огляделся. Сучьев у входа в пещеру валялось достаточг и вскоре замерцал во тьме теплый живительный огонек. По кaменным стенам пещеры заметались причудливые тени. Богатыр присел, протягивая руки к огню.

– Не дворец,- тоскливо сказал он.- Но жить можно.

В переметных сумах нашлась заветная фляжечка, да завалялся вялки кусок с парою ржаных сухарей. Настроение Поповичa улучшилось. Подкладывая в огонь сучья, задумался о товарищах. Где они, други верные? В каких они краях маются, задыхаются ли от жары? Дорого бы дал Алеша, чтобы были они нынче рядом. Не близок путь до Поклон-горы, всякое в пути может случиться. Доведется ли им встретиться?

Думал Попович и о доме родимом. Как там жена с близнятами управляется? Не напал ли в его, Алеши, отсутствие на город ворог злобный?

Вздохнул богатырь, глотнул из фляжечки полным глотком, глянул тоскливо на красные языки костра и принялся на ночь устраиваться.

– Погреться не пустишь, соколик?
– спросили из-за спины и богатырь очнулся от своих невеселых дум.

Голос был старческим.

– У костра места много,- отозвался Попович.- Присаживайся, бабушка.

Послышались шаги и богатыря обдало ледянящим холодом.

Из мрака выступило белое пятно и медленно опустилось по другую сторону костра. Попович подбросил сучьев в огонь и пламя костра взвилось выше. При свете костра увидел Алеша худую костлявую старуху в белом рубище. От взгляда на нее богатырю стало еще холоднее Он глотнул из фляжечки, но теплее от браги пенной не стало.

– Что ж ты, мать, бродишь по такой стуже в худой одеже?
– спросил Попович.

Встал он, подошел к коню, а конь хрипит, скалится и прочь пятится.

– Тпррру, ты, волчья сыть, травяной мешок!
– достал Попович из сумы полушубок дубленый, вернулся к костру, развернул полушубок, бросил его на колени старухе.

– Накинь, старая, обогрейся!

Старуха завозилась по ту сторону костра, засмеялась странным лязгающим смехом - словно клинок о клинок ударился.

– Спасибо, соколик, пожалел старую!

– Зовут-то тебя как? Из краев каких будешь, далеко ли путь свой держишь?
– продолжал Попович расспросы. Не то, чтобы интерес особый был,вежливость требовала. Коли сидишь у ночного костра с человеком, не худо бы имя его знать.

За языками пламени опять лязгающе засмеялись и от смеха этого холодок пробежал по богатырской спине.

– Худо не станет?
– спросила ночная гостья.

Попович пожал плечами.

– Куда уж хуже!
– сказал он в сердцах.- С друзьями расстался. Замерз так, что зуб на зуб не попадает. Дома уж сколько не был...

– Знаю,- сказала старуха, вытягивая над огнем костлявые пальцы.- Ну, коли страха нет, так давай знакомиться, Попович.. Смерть я.

– Кто?
– Попович сначала не понял сказанного старухой, а когда понял, прошиб богатыря липкий трусливый пот.

– Смерть? Это чья же смерть?

– А ничья,- отозвалась спокойно старуха.- Просто Смерть. Та самая, что всех уравнивает. Бедный ли, богатый ли, сильный лн, - слабый - все мне едины.

– За мной пришла, значит?
– с ужасом догадался Алеша.

– Пришла,- отозвались из-за костра.

– Время пришло?
– спросил богатырь, голоса своего не узнавая.

– А это мне неподвластно,- сказала старуха.- Гляди, молодец.

Пещера открылась в глубину и Попович увидел в необозримых рядах тысячи и тысячи свечей: и большие, и маленькие, и наполовину сгоревшие, и совсем уже малые чадящие огарочки.

– Видишь, как горят жизни человеческие?
– глухо вопросила смерть.Большие свечи принадлежат детям, наполовину сгоревшие- людям средних лет, малые же принадлежат старикам да больным. Но бывает, что случай наделяет детей с рождения малыми свечами.

– А моя свеча где?
– богатырь не мог отвести взгляда от горящих свечей.

– Не испугаешься?
– прищурилась Смерть.

– Чему быть, того не миновать,- сказал Попович с горьким волнением в груди.

– Хорошо сказал,- согласилась Смерть и повела рукой.

Исчезли все свечи кроме одной, крохотной - почти догоревшей.

– Вот, значит, как?
– вскипевшее на миг отчаяние уступило место холодному спокойствию.

Смерть усмехнулась.

– Люб ты мне,- сказала Смерть.- Уж так люб, что и расставаться с тобой неохота. Проси чего хочешь, Алешка?

Попович лишь, глаза прищурил.

– Известно, пожить бы хотел,- сказал он.- Друзей повидать, детей потетешкать, с женою слюбиться.

– Раз в столетие дается мне такое право,- сказала смерть.- Твой это день. Возьми новую свечу, да постать на нее огарочек, что бы когда догорел новая свеча занялась. Да гляди, не урони рочек-то!

Попович поднялся, подошел к чадящему огарку, наклонился, ставя новую свечу. От движения воздуха маленький язычок пламени затрепетал, зачадил гаснуще, и богатырь застыл, завороженно глядя на мечущееся пламя. Огонек удержался.

Богатырь укрепил новую свечу и твердой рукой поставил на нее свой догорающий огарочек.

Переставил и вернулся к костру.

– Крепок ты, Алеша!
– одобрительно сказала Смерть.- Такому не жалко еще одну жизнь дать. Многое сумеешь, молодец, коли таким, как я тебя вижу, останешься.

– А чего мне меняться?

– Не только беда да лишения испытывают человека. Сытость его на прочность тоже проверяет. Редко кому я вторую жизнь дарую. Гляди, богатырь, не сломайся.

Смерть поднялась и от костлявого ее тела в белом саване вновь повеяло леденящим холодом.

– До свидания, Алеша!
– попрощалась с богатырем Смерть.

– Прощай,- отозвался Попович.

Смерть засмеялась беззлобно.

– Чего уж, прощай!
– сказала она.- До свидания!

– А так хотелось, чтобы - прощай!

– За полушубок спасибо,- сказала страшная старуха.
– Отдам, когда снова свидеться придется.

Белая костлявая тень ее растаяла во тьме пещеры.

Попович долго сидел у огня, завороженный страшной ночной беседой. Постепенно тепло костра взяло свое и богатырь уснул, закутавшись в походную кошму.