Меч и корона

— И как вы пользовались все это время своей вновь обретенной независимостью? — говоря это, он отстегнул свои кожаные перчатки для верховой езды, с неудовольствием рассмотрел указательный палец одной из них, выдернул из него несколько разлохматившихся нитей.

Стало быть, он решил начать с политических вопросов. Заинтригованная, я поддержала этот разговор:

— Я уничтожала все следы правления в Аквитании Людовика.

— Не сомневаюсь, это доставило вам немалое удовольствие.

— Величайшее. Будучи супругой Людовика, я была принуждена делать то, что было угодно ему — или аббату Сюжеру, — а сама я права голоса в принятии их решений почти что не имела. — Я улыбнулась, но не забыла и о необходимом предостережении: — Теперь же власть здесь снова принадлежит мне. Я суверенная властительница.

— Я об этом буду помнить. — Он оторвал взгляд от своей перчатки. — Как вы думаете, меня здесь сразу признают?

— Нет. Вам придется завоевать их признание. — Ну, преуспеет он в этом или нет, дни моей единоличной власти были сочтены — это я в глубине души уже знала. — А что ваши бароны? Одобрят ли они такой брак? Станут ли выказывать мне свое уважение?

— Богом клянусь, станут! Не то им придется испытать на себе, сколь остер мой меч. — Он откинулся на спинку кресла, наслаждаясь отдыхом. — Да и с чего бы им быть недовольными? Посмотрите только, какие богатства вы мне приносите! Конечно, кое-кто станет поговаривать о вашей репутации, но большинство почтет за благо не перечить мне.

Я рассмеялась. Анри — по крайней мере, сегодня — был совершенно бесхитростен.

— Расскажите мне об Англии.

— Она созрела, пора ее сорвать, — только и сказал он, ни словом не обмолвившись ни о тех силах, которые призывали его к отвоеванию законного наследия, ни об опасностях своего предприятия. — В этом я не потерплю никакого противодействия, вы же знаете. Стефан хочет прямо сейчас короновать своего сына Евстахия королем Англии, дабы обеспечить престолонаследие. — Анри хрипло рассмеялся. — Но на это требуется дозволение папы, а Его святейшество, человек разумный, не спешит давать таковое.

Рассказывая, он снова взял перчатку. Потом кивком подозвал ближайшую к нему фрейлину, Флорину, которая пыталась (не слишком успешно) одновременно продолжать вышивку и прислушиваться к нашей беседе.

— Да, мой господин?

— Будьте любезны подать мне иголку и нитку.

Взволнованная Флорина передала ему иголку и нитку, которые уже были у нее в руках. Анри придирчиво разглядывал их.

— Думаю, не нужно заштопывать эту дырку зеленым. Тем более шелком…

— Простите, мой господин…

Анри взял предложенную ему нитку охряного цвета и стал штопать дыру по шву на пальце — с неподражаемой уверенностью и немалым искусством. Мои дамы пришли в ужас. Я развеселилась. Агнесса принесла гостю чашу пива и блюдо с сыром и тонкими пресными лепешками; стоя теперь рядом с ним, она не смогла удержаться от едкой реплики:

— У нас есть для таких поручений слуги, мой господин. А может помочь и любая дама моей госпожи.

— Но я-то могу сделать это сам ничуть не хуже, — ответил ей Анри, не переставая орудовать иголкой и зашивая разошедшийся шов. — Так вот, я и говорю: в Англии…

Тут до него наконец дошел смысл царившего вокруг молчания, и он поднял голову. Зубы его блеснули в недовольной ухмылке.

— Так вы меня порицаете? — Анри взглянул на меня. — Это сказывается кровь Эрлевы. Поскольку отец ее был превосходный кожевенник, то и она много чего умела делать хорошо. Я эти таланты унаследовал. И вовсе их не стыжусь.

Агнесса искоса посмотрела на него.

— Ну, зачем же поджимать губы, мадам? В жилах герцогини Аквитанской течет та же самая кровь. Эрлева была женщина основательная, возражений против этого я и слушать не стану. — Он закончил штопать, откусил нитку острыми зубами и вернул иглу владелице. — Ну вот — как новенькая. — Анри сделал добрый глоток пива, но от еды отмахнулся. — Поем позднее. Мне сейчас нужно… — Он вдруг присмотрелся ко мне. — А я вижу, вы надели мой подарок, госпожа.

Я дотронулась рукой до шеи. Конечно, он имел в виду ожерелье Мелюзины. Опалы вообще-то выглядят зловеще, но сейчас, в свете утренней зари, они мягко светились.

— Я никогда его не снимаю.

Кажется, я невольно усмехнулась: об ожерелье я вспомнила в последнюю очередь, после вуали и кружев, но зачем Анри знать об этом?

— Теперь, госпожа, нам нужно поговорить о делах. И времени на это совсем мало, ибо вы заставили меня ждать всю ночь. Можно где-нибудь поговорить наедине?

Он встал из кресла, коренастый, крепкий, сразу же заполнив всю комнату своей кипучей энергией. Отказать ему было просто невозможно. Я провела его в свою спальню.

— И что же вам угодно обсудить?

— Мои права, — сказал он, плотно прикрывая дверь.

— Права?

— Нареченного жениха. Они ко многому обязывают. И я желаю осуществить их безотлагательно.

С непостижимым проворством Анри уже избавлялся от своей одежды: рубахи, сапог, чулок, штанов, — разбрасывая их по всей комнате. Затем, поскольку я не сопротивлялась, он расправился и с моим нарядом — так же ловко, как давеча штопал перчатку. Я чувствовала себя так, будто оказалась в центре сражения: он в равной мере и соблазнял меня, и брал приступом. Анри был талантливым воителем, он не ведал сомнений на поле брани, и под одеялом, как я поняла, вел себя таким же манером. Сперва он отвлек меня коварным развертыванием своих сил, затем скрытно подобрался вплотную — так, что я и не заметила, а уж затем стремительная атака и упорное отстаивание захваченных территорий завершились решающим штурмом и вторжением, которое невозможно было отразить. Он не упускал из виду ни единой мелочи. Моя крепость была окружена, захвачена и сдалась на милость победителя.

Чуть позднее, когда тело мое еще пылало от огненных ласк, а разум упивался наслаждением, я посмотрела на действия Анри другими глазами. Скорее всего, то было не вторжение вражеского войска, а роскошный пир в честь нас обоих равно, от которого мы в одинаковой мере получили удовольствие.

«Вы принадлежите мне, — сказал он когда-то. — И об этом не забывайте!»

Проведя с ним час на своем ложе, я об этом вовсе не собиралась забывать.

— Ну что, оправдал я ваши ожидания? — бесстыдно спросил Анри, вытянувшись рядом со мной.

— В какой именно части?

Я ведь могла в подходящих обстоятельствах проявлять не меньшую игривость, чем любая женщина.

— Да в какой вам угодно.

Я погладила рукой многочисленные шрамы, покрывавшие одно его плечо и торс — память о годах, проведенных в частых сражениях. Но Анри производил огромное впечатление и развитыми мышцами настоящего атлета. Увы, он не обладал скромностью — а с чего бы ему, собственно говоря, скромничать? Мною он обладал и чрезвычайно долго, и на диво разнообразно, просто великолепно.

— Вы превзошли все мои ожидания, — честно призналась я. — Наверное, вас я и ждала всю свою жизнь.

— Это чувство взаимно. Вы прекрасная женщина. — Он взял мое лицо в ладони, не давая мне отвести глаза и пронзая насквозь своим пристальным взглядом. — Я понял, что люблю вас, герцогиня Элеонора. Мне и раньше так казалось. Но теперь я знаю точно.

Этого я не ожидала: он говорил с таким горячим чувством, что и мне нужно было ответить тем же, говорить с ним совершенно честно.