Меч Шеола

— Знать, такой волхв. — Смутился радогор, пряча глаза, чтобы не перепугать девицу прямым взглядом. А вдруг, да подумает не хорошо.

— Ела ли уже? — Спросил первое, что на ум пришло.

Но сам видел, не ела. Крынка до краев полна. И хлеб не ломлен, не надкусан. Как лежал, так и лежит. Спросил, чтобы не молчать. Говорить начнет, душа отмякнет. Слово порой не хуже сна излечивает.

— И зря. Тебе есть надо. Путь к Верховью, воевода сказывал, не ближний.

Не принимает княжна рассудком его речей. Все смешалось в нем. И грязный «дракон», и звероподобный ярл, загривок бэра и мрачная изба с лавкой, пахнущей мужским ядреным потом и железом. Да и он. Этот странный парень, которого первым увидела, придя в себя. В кожаном подкольчужнике и с мечом, не по нашему, за спиной, которого похоже никогда с себя не снимает.

— Все, как сон. Черный сон. И такой, что хоть криком кричи.

Радогор, соглашаясь, — что толку утешать, — наклонил голову.

— Если легче будет, покричи. Но лучше не надо. Воев переполошишь. И есть еще те, кому голос твой не надо бы слышать.

В двери кто — то часто застучал.

— А вот и тот, кто тебя, княжна, первым увидел.

Приоткрыл двери и впустил ворона. Ворон важно и чинно, вперевалку, словно передразнивая бэра, пересек, постукивая крепкими когтям, избу. Подпрыгнул и сел на край стола. Заглянул круглым глазом в крынку, перевел его на краюху.

— Кра…

— Краком его зову. — Пояснил Радогор. — А так ли? Он один знает. Не сердится и то хорошо.

Наклонил крынку и налил молока в чашку. Отрезал ломоть от краюхи, искрошил в молоко и размешал ложкой.

— Свежее мясо любит, но где его взять. Времени нет в лес сходить. Но и мимо молочка не проходит. Может и ты, княжна, на пару с ним? и если позволишь, то и я на краешке пристроюсь. А ближе к утру сведу из караульни к хорошим людям.

Влада, осторожно ступая босыми ногами, подошла к столу и наклонилась к врану.

— Спасибо тебе, мудрая птица.

И осторожно провела невесомой ладонью по глянцево — черным перьям. Вран оторвался от чашки, поднял голову и остановил на ней взгляд черных и загадочных глаз.

Как в колдовской омут провалилась княжна, утонула в глубине этих глаз. Летела в никуда, ощущая леденящий холод, млея от страха и восторга. А когда вынырнула, вран уже снова выклевывал из чашки, смоченные в молоке, кусочки хлеба.

Подняла взгляд широко распахнутых и, даже, в темной избе небесно — синих глаз на Радогора и встретила чуть заметную улыбку на детски припухших губах.

— Что — то увидела, княжна?

— Не — е знаю. — С испугом прошептала она. — Словно в омут летела вниз головой.

— Время придет, вспомнишь. Вран не всякому все сразу открывает. Иное и припрятать любит до поры. На то и вран — вещун.

Глаза его отвердели и Влада, безотчетно повинуясь, пристроилась на лавке. Ладонь Радогора легла на темя и так быстро, что и отдернуться не успела. И она ощутила ровное, ласковое тепло, исходящее от его руки. Тело вдруг стало легким и словно забыло о боли. А душа наполнилась забытым покоем и таким же теплом, что согревало ее темя. И совсем уж неожиданно для себя самой потянулась рукой за крынкой. А Радогор уже одной рукой подвигал кружку с молоком, а второй ломоть, — и когда успел отрезать? — хлеба.

— Если позволишь, я и себе налью. Плохое, княжна Влада, все осталось позади. И страшится тебе больше не кого. Мучитель твой мертв. А кто жив пока, так лучше бы им умереть. Они свою смерть видели, а с этим не каждый уживется. — Наклонил голову к врану. — так ли я говорю, дружище?

Ворон поднял голову над чашкой.

«Отец — дуб! Совсем еще девчонка. Из — под Неждановой рубахи кости во все стороны выпирают. Ни спереди, ни сзади. Девицей назвать разве, что в насмешку назвать можно. Личико круглой, носик вздернутый. А вокруг носика конопушки рассыпались, словно кто — то из горсти их выронил. Губешки дрожат. Того и гляди расплачется. И зубы о край чашки брякают. Но глаза и брови! Смотрел бы и не насмотрелся. — Думал он, краем глаза глядя на полонянку. — надо будет лесу гостинец отнести».

Заметила его взгляд и подняла голову над чашкой.

— Из неволи ты меня вызволил, Радогор?

Назвала его по имени и покраснела. Его имя, как река на перекатах рокочет. Аж языку щекотно.

— Вран показал. Ягодка — бэр вынес. Воин Охлябя рядом бежал. Я же другим делом был занят.

Охлябю помяни, а он уж сам здесь.

— Ну да. Он в это время с ярлом тем, Гольмом, на мечах бился. — Прямо от порога выпалил он, боясь, что Радогор не позволит и рта раскрыть. — И пока Гольмова дружина смотрела, как меч Радогора того ярла поразит, Ягодка тебя и унес. Ныне же Радогор ему в лесу велел схорониться от любопытных глаз, чтобы не сведал кто о тайном деле. А так и слов нет… Зверь на девку польстился. А нас же и близко не было в ту пору.

И, выпалив все одним духом, Охлябя, не чинясь, плюхнулся на лавку и потянулся за куском хлеба.

— Не помню…

— А как бы тебе помнить, коли ты в это время на спине бэра будто мертвая ехала.

Что говорит, не понять. Хлеба в рот натолкал без меры и молоком прямо из крынки залил, чтобы хлеб протолкнуть.

— Радогор потом над тобой руками сколько времени водил, чтобы в чувство привести. В рот отвары лил и в нос чем то тыкал. Я уж и ждать притомился. А как глаза открыла и посмотрела на нас ясным глазом, так он снова ладошкой над лицом поводил, чтобы уснула, значит. А он меня из избы выпер чуть не в толчки. Ну и прочих тоже. А за порогом Гребенку на страже поставил..

— Мети, помело. — Поморщился Радогор, бросая на Охлябю сердитый взгляд.

— И не мету я, а говорю, как есть. — Обиделся Охлябя. — Но тут же снова заулыбался. — Пошли, что ли? Ныне Неждан на карауле. Никто не прознает.

Заглянул в пустую крынку и с сожалением вздохнул мелковата посудина. Бережно смахнул крошки со стола в раскрытую ладонь и так же бережно ссыпал их в рот.

— Скажи я кому, что княжну из неволи помогал выручать, не поверят. А потом еще и в мой же избе хорониться…

— А ты не говори.

Радогор улыбался, но глаза его смотрелм на воина предостерегающе. Но Охлябе хоть кол на голове теши.

— А если не молчится, Радогор? Тогда что? Удержу нет, аж язык свербит.

Не слушая его, Радогор легко, как ребенка, поднял за плечи парня с лавки и подтолкнул его к дверям.

— Возле тына держись. Там тебя и месяц не углядит, и сам все увидишь. — Посоветовал ему Радогор. — Княжна Влада, ты за моей спиной держись.

И зябко передернул плечами, чем вызвал явное недовольство Крака, который уже занял свое законное место на его плече.

— А ты, брат вран, поднимись, как выйдем, повыше.

Пропустил вперед Охлябю, постоял, прислушиваясь, и шагнул за порог.

— Неждан, — Тихо позвал он, подождал, когда из — за угла покажется тень. — Стереги так, чтобы казалось, будто мы все еще здесь.

И выругал себя. Под утро голос по реке далеко разносится, а он кричит во все горло. Шагнул в тень, держа княжну за руку и пропал. И сколько бы не хлопал Неждан глазами, найти его уже не мог. Шел Радогор быстро и бесшумно, словно не замечая того, что княжна за ним вприскочку еле успевает. До Охлябниной избы было уже рукой подать, когда его снова затрясло в ознобе. Вдавил Владу спинной в тын, с такой силой, что княжна жалобно пискнула. Ее нос уперся в Радогорову спину, как раз между лопатками.