Меч Тристана

И тогда он схватил гитару, и грянул по струнам что было мочи, и запел Высоцкого. «Парус». А голос Тристана был хриплым и низким от жажды и многодневной телесной муки. И звучала песня так натурально! У самого мурашки по коже. Рыбаков ирландских, видно, тоже проняло, замолчали, заслушались, потом плеск весел сделался отчетливым, и вот над ладьей склонились три рожи. Нет, все-таки три лица. И Тристан вдруг понял: эти — помогут.

— Как прекрасно ты пел, чужеземец! Наверное, именно так овевала неземная музыка ладью Святого Бредена, когда он плыл к Земле Обетованной, а море вокруг сделалось белее молока. Ты помнишь эту красивую легенду?

Тристан молчал.

— Э! Да знаешь ли ты наш язык, менестрель? — спросил другой рыбак.

— Знаю, — глухо ответил Тристан. — Хотите, еще спою?

— Хотим, если только остались силы в твоем теле, чтобы играть и петь. Выглядишь ты неважно. Давай мы доставим тебя на берег Тебе нужна помощь.

— Вы правы, — сказал Тристан еще глуше. — А эта земля зовется Эрин?

— Воистину так.

— Слава Святому Патрику!

— Ты что, ирландец? — удивились рыбаки, чуть ли не все хором.

— Нет, но я очень люблю вашу страну, — разливался Тристан соловьем. — Я не однажды бывал здесь. Ведь я бродячий оркнейский музыкант и всю свою жизнь путешествую по городам и странам. Давеча плыл я с корнуоллским торговым судном в Италию, чтобы у тамошних мудрецов научиться гаданию по звездам, я пока еще очень плохо владею этим искусством. Так вот. В пути корабль наш захвачен был норманнскими пиратами, я сражался с ними, но силы оказались неравны. Выброшенный в море, я чудом вскарабкался на борт этой покинутой кем-то ладьи, и вот Провидение вынесло меня к вашим берегам. Это не случайность, братья мои. Коварные норманны отравили кинжалы свои поганым зельем — видите, как гниют мои раны? — а кто ж не знает, что самые лучшие, самые чудодейственные мази и жидкости умеют делать именно ирландские целительницы.

— Тебе вдвойне повезло, пришелец, — сказал самый старший из рыбаков, поднимаясь во весь рост и зачем-то поднимая весло на плечо. — Именно наша госпожа считается лучшей целительницей в Ирландии.

Что-то болезненно щелкнуло в голове у Тристана. Он вспомнил, кто считается в Ирландии самой знаменитой целительницей. Королева Айсидора — сестра убитого им Моральта. К ней и плывем теперь. От судьбы не уйдешь, Иванушка.

Все было красно перед глазами, оказывается, он сумел их закрыть, а лодка шла прямо навстречу солнцу. Так что когда Тристан чуть-чуть раздвинул веки, он увидел лишь силуэт стоящего рыбака — нестриженая бородища, какая-то тряпка на голове и тяжелое весло через плечо — ни дать ни взять моджахед с базукой.

«Убьют они меня, — подумал Тристан обреченно. — Но прежде я им все-таки спою. Это так здорово, когда ты поешь, а они не понимают ни единого слова, но слушают затаив дыхание».

И он спел им свою песню, написанную там, на новый тысяча девятьсот девяносто шестой год от Рождества Христова.

И будет тихо падать снег На трупы и на танки, А где-то звонкий детский смех, А где-то Новый год у всех, Веселье, танцы, пьянки… Пылает зарево в ночи. Уснул стрелок чеченский, Но если хочешь жить — молчи! Враги здесь даже кирпичи, Пугали нас зачем-то. А мы не видели врагов, В кого стрелять — не знали… Глазницы выжженных домов, Конвейер цинковых гробов, Старухи вой в подвале. Осколки битого стекла, На пальцах кровь чужая… О, как мне хочется тепла И чтобы ты меня ждала. Ты помнишь, уезжая. Я обещал, что я вернусь? Забыты заверенья. Нас всех убьют здесь — ну и пусть. Давно прошли тоска и грусть — Осталось озверенье. И утром нас поднимут в бой Во славу президента. Мы не увидимся с тобой, Мы не увидимся с тобой — Лежу с пробитой головой В носилках из брезента.

— Понравилось? — спросил Тристан.

— Да, — кивнул один из рыбаков задумчиво. — Но первая лучше была.

— Сам знаю, что лучше, — буркнул Тристан. — Просто очень хотелось. Потому что это я ее сочинил.

И зачем он им объясняет? Глупо. Все ужасно глупо. И жить глупо, и умирать глупо. Умирать еще глупее.

Кажется, он бормотал это вслух. Вот только на каком языке? О Святой Патрик, какая разница?!

И тут стоявший на носу рослый рыбак наклонился к нему и прошептал:

— Станция Березань. Кому надо — вылезай.

«Приплыли, — подумал Тристан. — Вот уже и ирландцы у меня русский выучили».

ГЛАВА ТРЕТЬЯ, в которой Тристан благополучно выздоравливает и наконец-то знакомится с Изольдой, но знакомство их оказывается настолько неправильным, то есть несвоевременным, что приходится бедному рыцарю уносить ноги в родную Британию, преодолевая при этом серьезные препятствия

Рыбаки рассказали королю Гормону, каким прекрасным певцом и музыкантом оказался найденный ими в лодке полуживой человек, и Гормон призадумался. Конечно, ему самому захотелось послушать неземные мелодии, извлекаемые из диковинной заморской арфы заезжим менестрелем, но менестрель лежал теперь без сознания, и ни один палец его не шевелился. Он и дышал-то уже с трудом, а лицо и все тело его распухло, словно труп утопленника. Но славные целители острова Эрин, бывало, и не таких еще с того света вытаскивали. Поэтому прежде всего распорядился король поручить несчастного менестреля заботам жены своей Айсидоры, чтобы та поскорее определила курс лечения, подобрала все необходимые снадобья и приступала к процедурам тотчас же. В помощь ей были выделены для начала три девушки, сведущих во многих тонкостях медицинской науки, а потом…

Вот на потом у короля Ирландии Гормона созрел интересный план.

— Айси, — сказал он жене своей, входя в Медовый Покой замка Темры, — я придумал, как нам совместить приятное с полезным, точнее, полезное с полезным, а ведь такое особенно приятно. При этом одною стрелой мы поразим даже не двух, а трех диких уток. Посуди сама: не пристало тебе тратить свое драгоценное королевское время на никому не известного здесь менестреля. Твое дело, твоя обязанность как обладательницы тайного знания — положить начало, то есть спасти жизнь этому юноше, а все дальнейшее пусть доделает другой человек. Угадай кто. Правильно! Наша дочка — прекрасная юная Изольда. Она давно мечтала учиться музыке, а к своему искусству врачевания ты, Айси, приобщала ее с детства. Так пусть же попрактикуется всерьез. Логично? Логично. А заодно этот бард будет выздоравливать и учить ее музыке. Музыка, врачебная практика, здоровье барда — три дикие утки. Твое свободное время можно считать уже четвертой птицей, которую я предлагаю подбить. Неплохо?

— Неплохо, — согласилась Айсидора. — Как, говоришь, зовут этого менестреля?

— Тантрис.

— Странное имя. Он что, индус?

— Не похож. Очень светлый, — сказал Гормон. — Я имею в виду волосы. Лицо-то у него сейчас совсем непонятного цвета.

— Индусы тоже бывают светлыми, — со знанием дела сказала Айсидора.

Эх, ведали бы они, король и королева Ирландии, поклявшиеся перед образом Святого Патрика отомстить убийце Моральта, ведали бы они, какого именно «индуса» пригрели у себя в замке. Но Тристан, назвавшийся Тантрисом, как ему казалось, весьма остроумно, на лицо был решительно неузнаваем, а голос его тем более знали немногие. Поэтому лишь на семнадцатый день зашедший в покои принцессы сенешаль Гхамарндрил Красный, взглянув на больного барда, почуял что-то неладное, не то чтобы признал наверняка, а вот почуял, как собака. По запаху. Однако к этому времени прекрасная белокурая Изольда уже неплохо подлечила Тристана. Он не только вновь шустро перебирал пальцами струны, он уже пел чистым голосом, сгибал ноги и руки и свободно раскрывал и закрывал глаза. Глаза-то его, наверное, и навели на подозрение сенешаля по имени Гхамарндрил. С глаз-то все и началось.

Двумя днями раньше, когда юная Изольда, которую Тристан до сих пор узнавал лишь по голосу да по мягким прикосновениям нежнейших пальчиков, разрешила ему снять с глаз защитную повязку, промыть их водой и наконец вновь увидеть солнечный свет. Тристан увидел нечто большее, чем этот свет, и так разволновался, что уже через секунду вновь потерял сознание. Изольда даже испугалась. Неужели она что-то делает неправильно? Но причина обморока юноши крылась совсем в другом, и догадаться об этом принцессе было никак невозможно, а если бы кто и объяснил, она бы все равно не поверила.

Тристан узнал ее. Вернее Иван узнал. Это была его любовь. Московская любовь.

Он встретил ее на улице год назад. Ну да, за год да смерти. И в один миг понял тогда, что жить без нее уже не сможет. Поначалу сам пытался уверить себя, что это позерство. А как иначе? Нормальный молодой цинизм конца двадцатого века. Понравилась баба. Ну о-о-очень понравилась. Ну просто потрясная баба — на обложку «Плейбоя» без конкурса. Ну захотелось эту бабу так — аж челюсть свело. Все понятно. Оказалось, что не все. Оказалось совсем непонятно.