Меч Тристана

Бароны, подчинившись голосу разума, повернулись и ушли, но зерно сомнения заронили они в душу короля. И конечно, еще не раз возвращался он сам к обсуждению больного вопроса. И Андрол все уговаривал, все уговаривал его, а с другой стороны эти четверо привлекали на свою сторону всех прочих вассалов Марка, подговаривали их как бы между прочим советовать королю все время одно и то же — жениться, иначе-де не будет ему доверия при дворе, а если все бароны от короля отвернутся разом, то какой же он после этого король? Чем владеть будет? Только собственным замком Тинтайоль? Ну и начнется война между замками Корнуолла, да и других земель, принадлежащих сегодня Марку. Междоусобица, распри, беда. Кровь и огонь, мор и голод.

Не понравились Марку такие разговоры и позвал он к себе тогда Тристана.

— Мальчик мой, — сказал немолодой король, — нет у меня детей, и ты знаешь, что люблю я как сына одного лишь тебя. А я в свой черед не сомневаюсь, что и ты меня любишь как отца, то есть совершенно бескорыстно. Вот только люди говорят, что неправда это. Что ты, Тристан, ждешь не дождешься смерти моей, чтобы получить в наследство все земли, все золото, все замки мои, корабли и вассалов.

— Ты знаешь, мой король, что это ложь. Люди многое говорят понапрасну, когда дурные чувства движут ими, но чтобы люди не говорили зря и чтобы нам всем спокойнее было, посоветую я тебе, Марк: женись, действительно женись. И пусть все знают, что именно я хотел этого.

— Нет предела твоему благородству, мой мальчик. Однако на ком же жениться мне?.. Впрочем, дай мне день, и я объявлю.

* * *

Весь Тинтайоль провел эти сутки в тревожном ожидании. Минула ночь, настало утро, день прошел, и снова был вечер. И сильнее других, не находя себе места, переживали заговорщики — четверо коварных баронов. Они уже чувствовали, что злой лотианский колдун, как звали они меж собою Тристана, вновь проведет их, только пока не могли понять, каким же образом.

А Тристан удалился к себе, в небольшую комнату рядом с королевскими покоями, и долго сидел там у окна в печали. Он еще не мог понять, что за неприятности сулит ему решение короля, но гнетущее ощущение большой беды надвигалось, как мрачная ночная электричка с выбитыми фарами, ползущая из темной мерцающей путаницы рельсов и проводов медленно, почти бесшумно, слепо, неотвратимо и страшно.

В такие минуты он обычно доставал свою реликвию — непонятным образом оказавшийся в его новой одежде старый потертый бумажник из двадцатого века. Не все уцелело в нем. Военного билета, например, не было, и зеленая бумажка с портретом мистера Франклина улюлюкнулась куда-то, лежали там лишь сиротливая мятая купюра старого образца достоинством в десять тысяч рублей, записка с непонятно чьими телефонами и — главное — маленький конвертик с ее фотографией и отрезанным тонким локоном золотых волос. Фотография просто чудесная, а локон… Ивану еще там, в Чечне, было стыдно, он никому не говорил, но перед каждой ответственной операцией, перед каждым боем целовал этот локон, как талисман, быстро, тайком и всякий раз испытывая сладкую дрожь, то ли от накатывавших воспоминаний, то ли от страха быть застуканным. Вот дурачок! Если б он только мог знать, что и как делали перед боем другие. А впрочем, это действительно слишком интимно — об этом не говорят.

Перед последним боем он забыл поцеловать локон, точнее, просто не успел — подняли ночью, а когда спящего будят криком «Боевая тревога!!!», гораздо важнее правильно намотать портянку, а не целовать какие-то волосы, ведь от портянки может зависеть твоя жизнь, а от локона золотых волос… Как выяснилось — тоже.

Он достал теперь конвертик и раскрыл его, как бы спрашивая помощи у Маши. Он уже не первый раз здесь, в Тинтайоле, разговаривал с ней на полном серьезе, ведь Маша знала всю эту жизнь гораздо лучше его, она это в институте изучала, именно этот период, именно эту страну, а он и в объеме средней школы слабо помнил, в кого в итоге превратились древние кельты и куда завел пресловутых логров старый авантюрист король Артур.

— Ну что, Машуня, как мне быть теперь? Что сказать королю? Что еще посоветовать?

Он говорил вслух и по-русски. Если кто слушал его сейчас, наверняка плодились опять легенды о его безумии или о его чародействе. Но он плевать хотел на все это в такие минуты.

— Ответь мне, Маша!

Маша не ответила, но в тот же миг в окно влетели две ласточки. Маленькие очаровательные птички. Ничуть не путаясь человека, сели на стол перед Тристаном и сказали дружно:

— Фью-фью!

Тристан языками птичьими владел в совершенстве и ответил ласточкам:

— Фюить-фюить!

И тогда одна из них подскочила к заветному конвертику, взъерошила перышки воинственно, да и выхватила золотистый волосок из Машиного локона. Вторая попыталась отнять добычу у подружки, они заверещали, принялись играть в догонялки, поначалу рассекая с тихим свистом пространство комнаты, а затем вылетели в окно, и след их быстро простыл в глубокой синеве вечереющего неба.

«Что бы это значило?» — подумал Тристан.

Однако на душе его почему-то сделалось легче.

Он вышел из комнаты и неожиданно услыхал, как легко и звонко рассмеялся чему-то король Марк, находившийся в своих покоях, а меж тем объявленные им сутки как раз подошли к концу. И Марк вступил в залу, и созвал всех баронов, и начал говорить:

— Сеньоры мои, обещаю вам, я женюсь, чтобы продолжить славный род королей Корнуолла. Но жениться я готов только на одной женщине, на одной-единственной в целом мире, и кто-то из вас найдет ее для меня.

— По каким же приметам искать нам эту женщину. Марк? — озадаченно спросили бароны.

— А вот по каким! — улыбнулся король. — Только что залетели ко мне в комнату две дивные ласточки, очевидно, заморские. (Тристан вздрогнул.) Они играли, и одна из пташек выронила вот этот божественной красоты золотой волос, подобный лучу весеннего солнца. (Тристан пошатнулся и чуть не упал.) Я готов жениться только на женщине, которой принадлежит этот волос.

Бароны зашумели, зароптали. Ну действительно, мыслимое ли дело — по одному волосу, принесенному из-за моря птицами, найти златокудрую красавицу?

Тут-то и поняли четверо заговорщиков, как именно провели их, сговорившись, Тристан и Марк.

А Тристан довольно быстро совладал с собою.

— Я знаю, чей это волос, — сказал он громко и четко, так, чтобы все слышали. — И я разыщу для тебя, мой король, эту принцессу. Я отвоюю ее для тебя.

— Почему же ты должен будешь воевать? — поинтересовался Марк вкрадчиво.

— Потому что эта девушка — прекрасная белокурая Изольда, дочь короля Ирландии и племянница убитого мною Моральта. Добыть ее для тебя и доставить в Корнуолл мне будет намного труднее, чем даже пришлось тогда, когда я должен был вернуться живым с острова Святого Самсона или когда я должен был бежать из замка Гормона с не до конца зажившими ранами. Но я сделаю это. Я привезу златовласую красавицу Изольду тебе в королевы или умру. Даю слово рыцаря.

Приумолкли бароны, понимая серьезность момента, ибо опять молодой Тристан утирал нос всем именитым, знатным и опытным. Никто, конечно, не рискнул соревноваться с ним за право на эту самоубийственную поездку в Ирландию. Других охотников не нашлось. А четверо подлых заговорщиков снова ничего не понимали. Они же головы себе сломали, думая-гадая, каким образом погубить неуязвимого Тристана, а этот мальчишка сам с легкостью поистине необычайной посылает себя на смерть!

На самом деле Тристан был не уверен, что Марка устроит в качестве невесты белокурая Изольда ирландская, но уж очень походила она на ту, которой принадлежал в далеком и недоступном мире будущего прекрасный золотой волос. Бери, Марк, эту, местную, эринскую! Где я тебе настоящую раздобуду, ё-моё?! Да и не отдал бы я ее никому, даже тебе, Марк, даже тебе…