Меченый. Том 2. На переломе истории

Метро в Горьком — это не просто новый вид транспорта. Это — символ созидания, это — забота партии о благополучии советского человека, это — уверенный шаг в будущее.

Из действительно же интересных встреч в этот период можно вспомнить разве что общение с Ричардом Косолаповым, который в преддверии планировавшегося на весну 1986 года XXVII съезда КПСС готовил новую программу партии.

— Проходите, товарищ Косолапов, не стесняйтесь. — Я отодвинул очередную папку с бумагами в сторону и сделал приглашающий жест. — Присаживайтесь. Как здоровье? Как настроение? Может чаю или кофе, думается, разговор нам с вами предстоит долгий…

— Спасибо, Михаил Сергеевич, чувствую себя хорошо, — ответил Ричард Иванович, стараясь держаться непринуждённо. — Хотя погода, конечно, не шепчет. От чая, пожалуй что, не откажусь.

Ноябрь 1985 года выдался особенно пасмурным и промозглым. Серо-багровые тучи тяжело нависали над Москвой, низко скользя над куполами Кремля и лентами столичных улиц. Леденящий ветер то и дело вырывался из-за углов высоток, заставляя прохожих укутываться в пальто потуже и убыстрять шаг. Глобальное потепление еще не пришло в эти края, до времен, когда снег окончательно станет редкостью в Первопрестольной в 1985 году было еще ой как далеко.

Я максимально добродушно кивнул, но улыбка, впрочем, моя достаточно быстро померкла. Я откинулся на спинку стула, сцепив ладони перед собой.

— Я читал проект новой Программы партии, — вообще-то программу уже надо было бы проголосовать и отправить в нижестоящие партийные организации для ознакомления, вот только все недавние события на Ближнем Востоке совершенно выбили меня и советскую верхушку из привычного ритма жизни. — И, откровенно говоря, некоторые пункты вызывают у меня серьёзные сомнения.

Косолапов при этих словах чуть заметно нахмурился.

— В чём именно вы сомневаетесь, Михаил Сергеевич?

— В её актуальности, в её конкретности, — я сделал небольшую паузу, раздумывая, как бы помягче выразиться. — Понимаете, с момента принятия предыдущей Программы, той самой, хрущёвской, когда провозглашалось, что к 1980 году мы построим коммунизм, прошло много времени. Тогда была поставлена чёткая, хотя и чрезмерно оптимистичная цель, понимаете? Говорили: «через двадцать лет мы достигнем коммунизма». Люди либо верили, либо сомневались, но все понимали конкретность установки. Имелись конкретные ориентиры, за которыми можно было следить. А теперь мы готовим новую Программу, в которой всё сводится к общим лозунгам — «модернизируем производство», «повысим благосостояние», «укрепим дружбу народов» и так далее. Но где измеримые цели? Где сроки, вехи, критерии успеха? Без этого всё выглядит расплывчато.

Косолапов развёл руками:

— Товарищ Генеральный секретарь, ведь и критика той самой хрущёвской Программы была колоссальной. Говорили, что неверно ставить столь жёсткие сроки. Что мы подрываем доверие к партии, когда объявленные сроки выходят на первый план, а условия не созданы. К тому же экономика в 60-е развивалась иначе, а теперь и внутренние, и внешние факторы намного сложнее.

— Всё это верно, — я слегка наклонился вперёд, упираясь локтями в стол, разговор этот давался тяжело в том числе и потому, что я сам достаточно слабо представлял, что именно хочу получить на выходе. Одно было понятно, оставлять все как есть нельзя. — Но сейчас мы должны показать, что у нас есть ясное понимание дальнейшего пути развития. Нельзя снова кормить людей абстракциями, упирая лишь на вечную правоту марксизма-ленинизма. Нужно говорить о том, что сегодня мы имеем, куда стремимся и какими средствами собираемся этого достичь. И я хочу, чтобы наша новая Программа давала ответы на главные вопросы современности. Иначе нас самих не будут воспринимать всерьёз.

— Это… — Косолапов как-то странно на меня посмотрел, — сложно.

— Сложно, — согласился я. — Но мы же с вами коммунисты. Большевики, мы трудностей не боимся.

— Не боимся, — все еще видимо не совсем понимая, чего я от него хочу поддакнул Косолапов. Забавно, его считали лицом фракции «фундаменталистов» в КПСС, а тут получается я его учу как родину любить. Уверен, ему оказаться в такой ситуации было непривычно.

— Ричард Иванович, позвольте сказать вам кое-что начистоту, — произнёс я. — Сложно отрицать, что капитализм, описанный Марксом в «Капитале», давно трансформировался. Общество, мировая экономика, технологии — всё это развивается по спирали, и мы уже не можем опираться исключительно на схемы, которые казались единственно возможными в начале века. Последним крупным теоретиком марксизма в нашей стране можно считать Сталина и то учитывая последовавшие на него «гонения» после смерти, идеи Иосифа Виссарионовича оказались некоторым образом скомпрометированы в глазах общественности. При этом, если мы не признаем, что марксизм-ленинизм требует основательной модернизации, нас ждёт крах.

Косолапов слушал эти слова с напряжённым вниманием. Мы с ним уже обсуждали текущие проблемы и раньше, он знал, что я не боюсь говорить правду, особенно когда это необходимо, но столь откровенной формулировки — «признать, что марксизм-ленинизм устарел без обновления» — он не ожидал услышать из уст главы партии. Пусть и в столь камерной обстановке.

— Как же вы предлагаете обосновать эту модернизацию, Михаил Сергеевич? — наконец спросил он. — Ведь наша официальная доктрина в корне отвергает саму возможность «устаревания» учения Маркса.

— Надо сказать правду, — ответил я, склонившись к собеседнику. Простенький психологический приём, но часто работает с неподготовленным с этой стороны собеседником. — Мы не справились с прежними обязательствами. Страна не вышла на уровень, провозглашённый хрущёвской Программой. Скажем больше: сейчас мы имеем массу проблем, связанных с отставанием в технологиях в отдельных сферах, нерентабельностью ряда отраслей, бюрократизацией экономики и перекосами в планировании. Мне кажется, что, если мы честно признаем неудачи, обозначим причины и покажем, что у нас есть реальный план трансформации общества — народ и партия отнесётся к этому с пониманием. Но если продолжать петь одни и те же мантры об обязательной победе коммунизма без уточнений, ни внутренняя, ни международная аудитория нам не поверит. Безверие порождает безразличие. Оно разъедает души хуже любой ржавчины. Лучше люди услышат правду от нас чем от «голосов».

Косолапов задумчиво кивнул, аккуратно сложив руки на коленях.

— А что вы подразумеваете под словом «модернизация»? Вы хотите, чтобы мы «переписали» Маркса? Ленина?

— Да не «переписали», а переработали, адаптировали, — я поморщился и развёл руками. — Нет у меня готовых для вас ответов, понимате, нет. Я сам не теоретик, скорее практик, я вижу негативные тенденции среди партийцев, они меня беспокоят.

— Не только вас, товарищ Горбачев, — тут Ричард Иванович спорить даже не пытался.

— Разве Маркс или Ленин писали свои работы, чтобы их канонизировали, как святые писания? Вся суть диалектики — в движении, в развитии. Разве можно опираться на экономический анализ девятнадцатого века в середине восьмидесятых двадцатого? Ну то есть опираться можно в той мере, в которой диалектика Гегеля опирается на философскую базу… Платона, условно говоря. Мы же не говорим, что Платона нужно отменить, но все понимают, что его мысли были адекватны тогдашним условиям. А с тех пор возникло огромное количество новых общественных отношений, — я, пытаясь подобрать слова, встал с кресла и подошел к окну. Та стеклом было уже темно, температура наконец перевалила за минус и с неба вместо опротивевшего уже дождя начали падать первые снежинки этой зимы. Посчитав это хорошим знаком я продолжил мысль. — Я уже не говорю о том, что в мире вокруг нас происходит бум информационных технологий. Через каких-то пять-шесть лет мы все будем сидеть за персональными компьютерами, я вот уже сижу, например. Вы представьте, что это означает для промышленности, для науки, для связи, для управления.

— Компьютеризация… — пробормотал Косолапов. — Это так важно?

— Конечно! Представьте: планирование, управление снабжением, расчёты в реальном времени. Отслеживание потребностей различных регионов, оптимальное распределение ресурсов. И это — лишь начало. Цифровое государство! Цифровой коммунизм, — я вновь немного приободрился сев на любимого конька. — Нельзя спускать это на уровень «дескать, пусть Министерство радиопромышленности разбирается». Нет, я считаю, что мы обязаны сделать это одним из столпов новой Программы. Мир будет меняться стремительно, и мы не можем остаться сзади. Если упустим этот момент — ещё больше отстанем.