Меченый. Том 4. Точка кипения

К третьему марта бунтовщики продолжали удерживать за собой фактически только пару кварталов, отгородившись «баррикадами» и обложившись кострами. Откуда-то взялись голубые флаги с желтыми солнцами в центре, громкоговорители и весь остальной положенный в таких случаях инвентарь. Где-то я все это уже видел в будущем. Пока ублюдкам дали сутки на то, чтобы сложить оружие и сдаться, фактически от штурма прямо здесь и сейчас нас удерживало только информация о наличии у них заложников. Спецы попросили дать им время, чтобы хорошенько разведать обстановку и все подготоваить, ну и я не видел причин торопить события. Нанести больший вред чем уже есть, мамбеты явно не смогут. Ну сожгут в итоге Алма-Атинский Дом Правительства, ну и хрен с ним, еще один построим.

— У меня есть чем заняться в Союзе, — Диана привстала, откинулась на спину и продолжила мысль, глядя в потолок. — Боже, сказал бы мне ещё полгода назад, что я буду летать в СССР раз в два месяца и мне каждый раз будет чем заняться — я бы не поверила. В Иваново поеду, там закончили первую партию моей новой летней коллекции этого года. Нужно посмотреть, всё проверить.

— Ну, ты давай, с ними строже. Чтоб знали, как это — работать на частника, — хмыкнул я. — Покажи им звериный оскал капитализма.

Перевести отечественные идиомы на английский 100% адекватно у меня, если честно, вот так сходу выходило далеко не всегда, но в целом Диана меня более-менее понимала.

Забавно, я думал, что наши социалистические товарищи будут против такого «прямого» взаимодействия заказчика с Запада с нашими фабриками. Ну, то есть, если вдуматься, выглядеть оно должно действительно несколько сомнительно. Приехал такой буржуй — и пофиг, что это женщина красивая — с пачкой денег, сделал заказ, ходит, смотрит, «над душой» стоит, «рабочих погоняет», контролирует всё — разве для того в 17-м году деды наши революцию делали?

Но нет, все отнеслись с каким-то поразительным спокойствием, наоборот, даже с некой радостью: работники фабрики водили Диану по производству, показывали всё, что она просила, и вообще, кажется, готовы были молиться на дизайнера из-за границы. Поразительная склонность наших людей испытывать пиетет перед «интуристами», откуда что берётся — непонятно.

Так или иначе, ещё в январе, когда Диана прилетала прошлый раз, работники ивановской фабрики сдали ей весь объём «весенней коллекции». А поскольку качеством француженка оказалась в целом удовлетворена — как она тогда сказала, у них тоже далеко не всегда идеально шьют, нужно всё перепроверять — поэтому договор продлили ещё на сезон под пошив уже летней коллекции. Теперь, если ничего нигде не навернётся случайно, курсировать моей женщине между Парижем и Москвой придётся регулярно. Ну и я, конечно же, этому был рад, чего уж скрывать.

В общем, времени на медовый месяц у нас просто не было; уже утром следующего дня я прыгнул в самолёт и вылетел на восток. Поскольку аэропорт Алма-Аты был закрыт — а для борта № 1 он был, можно сказать, закрыт дважды — летели в Николаевку. Это большая база ВВС, оснащённая полосой 1-го класса, чуть севернее города. В пятидесяти километрах, если быть точным.

И вот на подлёте туда оказалось, что над полосой разверзлись хляби небесные и началась поздняя весенняя — впрочем, о приходе весны в этих местах ещё никто особо не знал, что делать, резко-континентальный климат — снежная буря. Всё, как мы любим: ветер порывами, видимость сто метров, а полоса покрыта 10-сантиметровым слоем снега.

Ил-62 прилично потряхивало на снижении, и с первого раза зайти на посадку у пилотов не вышло. В какой-то момент — видимость по ту сторону иллюминатора отсутствовала как класс, всё было затянуто «молоком» — двигатели взревели, переходя во взлётный режим, и мы вновь устремились вверх.

— Товарищ Горбачёв, — ко мне, выведя из задумчивости, подошла бортпроводница. — Командир просил передать, что с заходом на посадку есть трудности. Он спрашивает, что делать? Всё равно сажать самолёт или уходить на запасной.

И что-то именно этот невинный, в общем-то, вопрос — уж точно не девушка, к летному делу вообще никакого отношения не имевшая, тут была виновата — пробил дыру в моей невозмутимости. Больше трех дней я держал всё в себе, а тут… В общем, не сдержался. Виноват.

— Передайте командиру, — в моём голосе было столько желчи, что девочка невольно отшатнулась. — Чтобы делал свою работу в соответствии с актуальными правилами, инструкциями и техникой безопасности. Я не прошу учить меня, как управлять страной, и считаю, что не должен давать советы опытному командиру воздушного судна насчёт того, как ему крутить штурвалом! Какой у нас запасной?

— Фрунзе, — слегка замявшись, ответила бортпроводница.

— Ну вот. Если КВС считает, что можно садиться здесь, пусть садится; если считает, что нужно уходить на запасной, пусть уходит. Но если мы тут гробанёмся, я предупреждаю, я в аду отберу у чертей вилы и приду лично тыкать ими в наших пилотов. Понятно?

Слишком много вот таких вопросов поступило за прошедшие дни. Если бы каждый не пытался что-то придумать, а только выполнял свои инструкции, жилось бы нам гораздо проще. Дошло до того, что от Саддама пришёл запрос на выезд из СССР. Иракский президент сейчас жил в закрытом посёлке в дальнем Подмосковье, и в общем-то дальнейшие его перемещения особо не предполагались. Зачем он был нужен нам? Ну, во-первых, вместе с собой Саддам привёз 60 тонн золота и несколько паллет — натурально, паллет, обмотанных плёнкой, сам бы не видел — не поверил бы — с американскими долларами. Все это было аккуратно оприходовано и убрано в дальнюю ухоронку. А во-вторых, во всю шёл у нас торг с американцами по поводу иракского места в ООН. Технически у нас существовало и даже «функционировало» правительство Ирака в изгнании, а вот легитимность тех ребят, которые сидели сейчас в Багдаде на американских штыках, была, мягко говоря, сомнительной.

Было понятно, что рано или поздно США смогут поменять представительство в ООН на «новое демократическое правительство», там схема в общем-то была отработана, СССР мало что мог сделать в ответ, тут право вето не канало, однако всё равно имелся кое-какой простор для торговли. Например, можно было обменять Ирак в ООН на Кампучию.

— Да, товарищ Горбачёв, — пискнула девушка и умчалась по проходу в сторону пилотской кабины. Ещё спустя минуту мы заложили очередной вираж, а КВС включил громкую связь и объявил, что по причине ухудшившейся метеоситуации мы будем садиться во Фрунзе.

Почему-то это сообщение вместо раздражения вызвало у меня, наоборот, некое умиротворение. Попадалась мне в прошлой жизни история о том, как под Смоленском поляки об русские берёзы на «тушке» разложились. Там тоже была отвратительная погода, вот только президент Польши жёстко настаивал на том, чтобы садиться, на какие-то там торжества опаздывал. Ну вот и успел. На похороны свои. А я, конечно, тороплюсь, но не на столько.

После того как осенью прошлого года, после очередного случая с разбившимся по совершеннейшей тупости самолётом, я устроил тотальную чистку руководства гражданской авиации и «Аэрофлота» с массовыми посадками и увольнениями, было решено тотально поменять подход к подготовке и переподготовке пилотов, к разбору нештатных случаев и вообще к безопасности. Ну что это за фигня, когда у нас самолёты чуть ли не каждый месяц бьются, причём постоянно по причине человеческого фактора. Почитаешь протокол расследования — и волосы на голове шевелиться начинают: хоть реально к каждому пилоту по надзирателю с палкой приставляй, чтобы бил его за любую попытку какую-то хрень спороть.

Короче говоря, была принята масштабная программа по переаттестации пилотов и наземного диспетчерского персонала, ужесточён медицинский контроль, взята в разработку программа по выборочной проверке бортовых самописцев с целью контроля соблюдения экипажем всех предписанных процедур. Запущена процедура по добровольному информированию надзорных органов о лётных происшествиях, то есть раз в год каждый пилот мог сообщить о каком-то своём или чужом непреднамеренном факапе, и такое признание автоматически исключало для него наказание. Вместо наказания тут шёл разбор ситуации и выработка мер по недопущению подобного в будущем. И наоборот, недонесение о лётных происшествиях — будь о таком станет известно — мгновенно означало для пилота чёрную метку и вылет с престижной работы.