Мечты сбываются
Шрифт:
— Я тебя люблю и сейчас…
Ругя молчала.
Он ее любит? Может быть. В свое время он ее холил, баловал. Ненавидеть Шамси, как ненавидели своих мужей другие женщины, выданные замуж не по своей воле, у Ругя оснований было меньше, чем у других. И уж подавно не было у нее против Шамси злобы сейчас, когда она стала свободной и счастливой. За три года, что она не видела Шамси, он заметно постарел и теперь она ощущала его как бы своим отцом. Ей было жаль Шамси, она охотно сделала бы для него многое. Но ответить ему так, как он того хотел, она не могла, потому что любила другого.
— Кое-что из
Ругя молчала.
И Шамси, приняв ее молчание за внутреннюю борьбу, готов был продолжать уговоры, ибо без них, считал он, не обойтись, когда имеешь дело с женщиной, которую любишь, но дверь неожиданно отворилась и вошел Газанфар. Шамси почувствовал себя пойманным на месте преступления.
— Пришел по делу… — пробормотал он смущенно, вставая с места.
Газанфар внимательно взглянул на него и спросил:
— Вы, наверно, Шамсиев?
«Сейчас как крикнет: мало тебе, старый осел, своей старухи, так по чужим женам ходишь? — и вышвырнет вон», — пронеслось в голове Шамси. Будь он на месте этого мужа, он сам бы так поступил.
— Пришел проведать сына… — сказал Шамси, одновременно оправдываясь и стараясь сохранить достоинство. И тут же добавил: — Ну, мне пора!..
«Так вот какой он, этот Шамси Шамсиев!» — подумал Газанфар, продолжая разглядывать нежданного гостя.
И сложное чувство охватило его: гнев за зло, которое этот торгаш причинил Ругя, готовность крикнуть, что подобным непрошеным гостям нет места в этом доме, но вместе с тем и сомнение: справедливо ли будет лишать Балу свидания с родным отцом?
И Газанфар сказал:
— У нас на промыслах есть обычай: приезжающих из города не отпускать, не дав им отдохнуть. — Видя, что Шамси стоит в нерешительности, он добавил: — А сейчас к тому же у нас в некотором роде праздник.
«Праздник? — удивился Шамси. — Новруз давно прошел, а курбан еще не наступил». Но спросить Газанфара он не решился.
— Обед у нас будет вкусный! — лукаво добавила Ругя: она хорошо знала слабое место Шамси.
А тут еще вернулся с прогулки Бала. Он прижался к Шамси и ласково прошептал:
— Не уезжай, отец!
Пришлось Шамси остаться…
За обедом Ругя была сдержанна, спокойна, но Газанфар понимал, чего это стоит ей, и мысленно похвалил ее. Не ускользнули от Газанфара и беспокойные взгляды, которые время от времени исподлобья бросал Бала то на него, то на Шамси.
Да, странная была эта встреча!
И Газанфар, желая рассеять неловкость, принялся пересыпать свою речь шутками, веселыми рассказами. Мало-помалу Бала оживился, и все чаще раздавался за столом его звонкий смех. Стала подхватывать веселое словцо и Ругя.
Вначале Шамси испытывал смущение: впервые в жизни сидел он за одним столом со своей бывшей женой и ее новым мужем. Боясь, что будет задета его мужская честь, он решил быть начеку, но при этом с невольным удовлетворением отметил, что Газанфар, получив от Ругя тарелку первым — муж есть муж! — в свою очередь тотчас передал тарелку ему, Шамси — гостю и старшему по возрасту. Попадаются, оказывается, вежливые люди и среди большевиков.
За обедом Шамси, как ни сдерживался, не мог не улыбаться шуткам Газанфара. По временам он даже забывал,
что перед ним муж его бывшей жены и к тому же большевик. А сытно поев и разомлев, он решил:«Веселый и, видно, неплохой малый!..»
К чаю собрались гости.
В большинстве это были люди с «Апшерона», и Шамси стало не по себе.
«Большевики, — подумал он, — интернационал!.. Не ровен час, явится еще и племянничек мой со своей сестрицей: их теперь, надо думать, с Ругя и с Газанфаром водой не разольешь!»
Он не ошибся: вскоре пришли Юнус и Баджи, а вслед за ними явился и Арам с семейством.
Шамси забеспокоился: дернуло их всех притащиться сюда как раз в этот день и час, чтоб видеть его мужской позор! Но он все же с достоинством поздоровался с Юнусом и с Баджи, протянув им руку, — мало ли что бывает между родственниками, незачем выносить сор за порог!
Хозяйка подала чай, гости разговорились.
Много было разговоров о промысловых новшествах — о глубоких насосах, о вращательном бурении, о групповых приводах, о передвижных вышках, — и Шамси не видел в этом ничего странного, ибо, вслушиваясь в разговор, он понимал, что все эти новшества вытесняли собой старые способы добычи нефти, доставлявшие немало мучений рабочему люду. Удивительным казался Шамси лишь тот оттенок гордости и нежности, с каким говорили об этих насосах, приводах, передвижных вышках, и каким естественно было б говорить о любимом существе или о дорогой, принадлежащей тебе вещи.
И все же в центре внимания гостей в этот день были не промысловые нововведения, а электричка, и Шамси, узнав, что она в эти дни пущена в ход, понял, что именно новую электричку имел в виду Газанфар, говоря, что сейчас на промыслах в некотором роде праздник… Праздник? Шамси готов был признать, что электричку не сравнить со старой железной дорогой, но и тут не видел оснований, чтоб говорить о ней с оттенком гордости и нежности и считать праздником, едва ли не равным светлому новрузу или курбан-байраму, то, что эта электричка пущена в ход.
— Я читал, что ветка будет продлена до северного берега и свяжет город с прибрежными селениями — Маштаги, Бузовны, Мардакяны, — сказал Арам.
— Жаль, что в Баку нет сейчас Сергея Мироновича, — он бы праздновал вместе с нами! — воскликнул Юнус.
— Он и так с нами, хотя живет и работает в Ленинграде! — ответил Газанфар. — Читали, товарищи, как он приветствует нас? «Горячий братский привет Азербайджану с его пламенным Баку из гранитного города Ленина!»
Долго не умолкала беседа о Кирове — у каждого было о чем вспомнить. Потом снова заговорили об электричке.
Захотелось вставить слово и Шамси.
— Я еще помню те времена, когда здесь не то что электрички, но даже поезда не было! — сказал он.
И Шамси принялся рассказывать, как полвека назад, мальчиком, вроде Балы, не раз бывал он в этих местах, направляясь с отцом в селения на северном берегу полуострова, и как он и отец встречали по дороге дервишей, приходивших сюда поклониться вечным огням Апшерона — Атешга. Сейчас Шамси был готов посмеяться над дервишами-огнепоклонниками: разве не глупо поклоняться огню, когда существует аллах? Но опасаясь, что смех его может быть истолкован как желание подладиться к окружающим, благоразумно промолчал.