Мечты сбываются

Последние слова замерли на ее устах, и она снова спрятала лицо у него на груди.

Ее глаза наполнились слезами, она вся дрожала.

Ей вдруг пришло в голову, что она выглядит чрезвычайно глупо со своим желанием открыть ему правду.

Но все, что касалось графа, было для нее столь возвышенно, что она не могла лгать или оставлять его в неведении.

Она любила и хотела быть честной и прямодушной с ним, даже если это означало потерять его.

Он долго молчал, и Одетта ощутила не только душевную, но и физическую боль, пронизавшую все тело.

Ей хотелось кричать от отчаяния.

Наконец он умиротворенно произнес:

— Дурочка моя, неужели ты думаешь, будто я люблю тебя из-за того, что на тебе надето или кем ты притворялась? Я люблю тебя, потому что ты — это ты. С той минуты, как я увидел тебя, сердце сказало мне: я нашел то, что искал всю жизнь!

Одетта жалобно вздохнула.

Боясь взглянуть на него, она прошептала:

— Это… это правда?

— Да, и я докажу тебе это, — сказал он. — Задолго до того, как поцеловал тебя, я понял, что судьба не случайно направила нас друг к другу и что нас соединила магия, которая нам не подвластна. Она явилась, представь себе, с далеких звезд — к их сонму ты принадлежишь.

— Как ты можешь… говорить такие вещи? — опешила Одетта. — Как ты можешь даже… думать о них?

— Я говорю правду, любимая, и отказываюсь повиноваться тебе и любому, кто будет утверждать, что мы не являемся неотделимой частью друг друга.

Одетта молча смотрела на него, а он вновь стал целовать ее.

Его губы на этот раз были властные и требовательные, как будто утверждали, что она должна всецело подчиняться ему и бежать ей некуда.

Каждая клеточка ее дрожала, но не от страха, а от восторга.

— А теперь ответь на мой вопрос, — вдруг произнес он. — Как скоро ты выйдешь за меня?

— Ты… уверен, абсолютно уверен, что… действительно хочешь… этого?

— Мне потребуется много времени, чтобы ты поверила, возможно, целое столетие, а потому чем скорее мы начнем, тем лучше!

Он говорил улыбаясь, и голос его был ласковым.

Ей почудилось, будто в нем появилась нотка любви, которой она прежде не слышала.

— Я… ведь совсем… не важная особа.

— Ты самая важная в мире особа — для меня, — заметил граф, — и я единственный, для кого это имеет значение.

— Тогда… пожалуйста, — зарделась девушка, — я хочу… выйти за тебя замуж, и это будет самое чудесное… самое совершенное, что когда-либо… случалось со мной.

Граф хотел снова поцеловать ее, но она остановила его, выставив вперед ладони.

— А если вдруг… после того как мы… поженимся, ты… разочаруешься во мне и… будешь стыдиться меня?

— Я никогда не разочаруюсь, — категорически заявил он, — и обещаю гордиться тобой, потому что ты очень красивая и умная, настоящая дочь своего отца.

Одетта облегченно вздохнула и ничего не ответила, потому что его губы вновь прильнули к ее губам.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она шевельнулась в его объятиях.

— Мы должны возвратиться… — пролепетала девушка, — но, пожалуйста… ты ведь никому не расскажешь сегодня о… нас?

— Нет, конечно, нет, этот день принадлежит твоему отцу. Мы не должны отнимать у него день его славы.

— Я хотела, чтобы ты подумал об этом… Ты так и сделал!

Граф улыбнулся.

Она знала почему.

Они стали одинаково думать.

— Невероятно, — сказала Одетта, — что я могла ненавидеть тебя, как моя мама, в течение стольких лет подряд.

— Ненавидеть меня? — изумленно повторил граф. — Но за что? И откуда вы обо мне знали?

Она слегка вскрикнула.

— Я совсем забыла… я совсем забыла, что не сказала тебе… кем была моя мать.

— Мы не имели достаточно времени для разговоров, — усмехнулся граф, — с тех пор, как ты перестала быть французской принцессой и приехала в Оксфорд с одним из самых талантливых людей, которых когда-либо выпускал Крайст Черч.

Одетта не смогла удержаться от смеха.

— Девичья фамилия мамы — Хотон.

— Хотон! — воскликнул граф. — Ты хочешь сказать, что она была моей родственницей?

— Очень и очень дальней.

— Но за что же вы ненавидели меня?

Одетта глубоко вдохнула, настраиваясь на исповедальный ответ.

— Примерно восемь лет назад мама написала тебе письмо; она спрашивала, есть ли в твоем распоряжении приход, который можно было бы предложить папе?

Граф весь напружинился.

— Помню! — вскричал он. — Боже правый, помню! И я отказал.

— Ты написал, что, следуя совету своего отца, не делаешь одолжений… родственникам, которые постоянно… жалуются.

— Я помню, — повторил граф, — помню, как написал это письмо.

Он обнял Одетту и торопливо произнес:

— Ты должна простить меня. Не тебе нужно стыдиться, а мне. Я был в гневе из-за проблем, которые доставили моему отцу родственники.

— Папа так никогда и не узнал, что мама писала тебе, но она была глубоко… обижена, и когда… ты назвался в Париже, я хотела… сделать тебе больно.

— А вместо этого сделала больно себе, — резонно заметил граф. — Любимая, и снова без судьбы не обошлось. Сам не ведая того, я возвратил долг твоему отцу.

— Почему ты дал ему эту стипендию?

— Я прочел его книгу и пришел к выводу, что это, безусловно, блестящая работа. Потом я сказал декану, что хочу дать стипендию любому, кто когда-то учился в Крайст Черч и может так писать. Мне прислали на прочтение несколько книг других авторов. Но ни один из них ни в каком отношении не мог сравниться с тем уровнем интеллекта и оригинальности, которыми обладает твой отец.

Одетта вскрикнула от радости.

— Но я объясню более подробно, почему написал то письмо, — продолжал граф. — Моего отца преследовали два родственника, ныне покойные. Одному из них отец имел неосторожность дать огромные деньги, которые тот промотал, ведя беспутный образ жизни; другой же, кузен отца, пытался шантажировать моего батюшку.