Медиум

Брюнетка состроила невинную мордочку, умудряясь при этом игриво мне улыбаться. А я внезапно осознал, какой же она все еще ребенок! Сколько ей лет? Девятнадцать? Двадцать? Да она пару лет назад еще за школьной партой сидела. Пусть она ненамного младше Вики, но Стрельцова была не пример искушенней и мудрее в вопросах отношений. А Алина… Алина какая-то по-детски непосредственная, бесхитростная и прямая. Я ей понравился, и она пошла со мной в ресторан. Но на большее не соглашалась. А теперь она передумала и хочет со мной лечь в постель, о чем говорит чуть ли не прямым текстом. И, судя по полыхающему пожару в ее эмоциональном фоне, она действительно этого желает. И я совру, если скажу, что наши желания в этом не совпадают. Так велик соблазн поддаться искушению и раствориться в объятиях красивой девушки. В конце концов, не так уж и часто я встречаю такие искренние и яркие чувства в свой адрес.

Но…

Всегда есть какое-то «Но». И заключается оно в том, что я не ищу никаких серьезных отношений. А оскорбить девушку одноразовым сексом я себе позволить не могу. Я все-таки эмпат, и многое воспринимаю слишком близко к сердцу, особенно, если мне человек приятен. Так что, как бы мне не хотелось обратного, придется зажать волю в кулаке. И не только волю…

— Послушай, ты просто замечательная девушка, Алина, — я тщательно подбирал слова, чтобы не обидеть ее, однако все равно почувствовал исходящее от нее жгучее разочарование, — но ты торопишь события. Сегодня мы поехали просто пообщаться, и оба не планировали большего…

— Нельзя все время жить по плану, — упрямо тряхнула головой брюнетка, — иногда можно и поддаться своей импульсивности!

— Нет, красавица, не можно. Импульс пройдет, а воспоминания останутся. И ты будешь жалеть, что позволила себе подобное легкомыслие, и я буду корить себя, что пошел у тебя на поводу и обошелся с тобой непорядочно. Я не хочу, чтоб ты считала, будто я тобой воспользовался и исчез за горизонтом…

— А ты собираешься исчезнуть?

— Сложно сказать. Ты сама убедилась, как со мной непросто, а зачастую даже опасно. И в интернете об этом многое написано. Кто знает, какой сюрприз будет ждать меня завтра?

— Наверное, ты прав Сергей. Глядя на тебя, я упорно не могу воспринимать, сколько тебе на самом деле лет… — сейчас, подумал я, она воздаст должное моему богатому опыту и накопленной житейской мудрости… ага, как же. — Ты так по-старпёрски, — проказливо закончила она фразу, — как мой папа прям.

Затем она быстро прильнула ко мне, поцеловала в щеку и так же стремительно выскочила из машины, задержавшись лишь на секунду.

— Спасибо тебе еще раз, Сергей. И за вечер, и за честность.

Хлопнула дверью и исчезла за металлической дверью, пиликнув домофоном.

А я остался сидеть в машине, не отводя взгляд от подъезда, в котором скрылась девушка. Как-то тоскливо мне стало с ее уходом. Тоскливо и пусто. Права Алина, старею, наверное.

Встряхнувшись, я надавил на педаль газа. Хотел сделать свой день еще приятнее, аполучилась ерунда какая-то. Надо бы прокатиться по ночной Москве, ее виды всегда поднимали мне настроение.

***

Старый Далхан Мержоев был разозлен и взволнован одновременно. Сегодня ночью старший сын приполз домой, еле стоя на ногах. Сперва они с матерью подумали, что он пьяный, и отец уже собирался всыпать нерадивому отпрыску палок, хоть и нет для мужчины хуже унижения, если только он сам себя не унижает, допиваясь до такого состояния. В таком случае, это будет даже во благо.

Но когда включился свет — родители просто ахнули. Половина лица Аббаса представляла собой одну сплошную гематому, их сын потерял несколько зубов и вообще с трудом шевелил челюстью. Мать сразу разразилась слезами и причитаниями, отчего Далхану пришлось на нее прикрикнуть и отправить к себе в комнату. А сам повел сына на кухню.

Сперва старший не хотел ничего рассказывать, поведал только, что у него постоянно кружится голова и мутит. Похоже, сильное сотрясения, потому что глаза у Аббаса тоже были какие-то стеклянные. Однако подробностей сын упорно не выдавал.

— Аббас, посмотри на меня. Посмотри, кому сказал! — Мержоев был строгим отцом, и детей своих воспитывал в строгости, но в справедливости. И сейчас старший сын не осмелился его ослушаться, хотя давно уже не был ребенком, а взрослым двадцатилетним мужчиной. Когда отпрыск поднял на своего родителя слегка затуманенный взгляд, тот продолжил. — Там, — указал отец за стену, — твоя мать. Она рыдает, потому что волнуется за тебя и переживает. И она будет плакать, Аббас. Будет плакать, пока ты нам не расскажешь, что происходит в твоей жизни.

— Отец… — сын выглядел подавленным и печальным — мне стыдно рассказывать, ты разочаруешься в моем поступке.

— Аллах всемилостивый, Аббас! — Отец схватился за сердце. — Что ты натворил, сын?!

— Нет-нет! Ничего такого… просто… поклянись, что не расскажешь матери!

— Что?! Ты забываешься! Требовать клятву это…

— Пожалуйста! Я не хочу, чтобы она думала обо мне, как о плохом человеке!

— Тогда почему ты совершаешь такие поступки, по которым о тебе можно так думать? Разве мы этому тебя учили с матерью? Разве так воспитывали?!

— Я… я не знаю, отец… все не так просто…

Далхан еще какое-то время хмурился, неодобрительно посматривая на сына, но в итоге сдался. И как он мог поступить иначе, это ведь его родная кровь.

— Хорошо, я клянусь, что ни слова не скажу матери, но только при условии, что ты мне расскажешь все без утайки.

Парень вздохнул и начал нелегкий для него рассказ. Делиться своими поражениями всегда трудно, а уж если ты не чувствуешь за собой правды, то и того тяжелей.

— Сегодня мне позвонил начальник, и сказал, что один человек избил наших друзей, и его следует за это проучить…

— Начальник? — Отец сжал челюсти так, что аж хрустнули зубы. — Ты все еще работаешь на этого серба? Ты же сказал, что больше не станешь с ним иметь дел?!

— Так и было! Сначала… но он платит хорошие деньги, больше мне нигде столько не заработать, поэтому мы вернулись к нему.

— Он использует вас, как бандитов! Вы решаете его скользкие проблемы, рискуя не вернуться домой к родным! Я тебе уже говорил, что это кончится либо тюрьмой, либо, не допусти Аллах, сырой землей! В конце-концов, это недостойно мужчины, быть чьей-то пешкой!

Сын вскинулся, почти переходя на крик.

— Почему ты так говоришь?! Разве ты сам не воевал, так же будучи пешкой в чужих руках?!

В глазах Далхана вспыхнуло гневное пламя. Он с силой схватил сына за подбородок, не заботясь о том, что может причинить ему боль, и прорычал ему в лицо:

— Я воевал за свободу своего народа! А ради чего ты, мой сын, пошел на такое? Ради денег, как последняя блудница?!

Аббас дернулся от этих слов, как от пощечины. Он вывернулся из крепкой отцовской хватки и отвернулся к стене.