Медная пуговица. Кукла госпожи Барк

— Ну–с, как вам нравится это известие? — спросил генерал, когда я, наконец, оторвался от бумаги.

— Не документ, а разорвавшаяся бомба! — ответил я громко, стараясь, чтобы в микрофоне был явственней слышен мой голос.

— Да… история с географией… — как бы в раздумье произнес генерал. — Я вас попрошу, Александр Петрович, заучить наизусть эти строки и, не показывая никому, положить в сейф. Помните, что никто ничего не знает об этой бумаге.

— Слушаю–с. Я понимаю ее важность, товарищ генерал.

— Что Сеоев? Отправили или он еще здесь?

— В девять ноль–ноль через комендатуру отправляю его в Пехлеви.

— Пока задержите. Вам надлежит срочно выехать в расположение наших войск в зону железной и шоссейных дорог. В этой поездке он может вам пригодиться, ну, а уж после возвращения немедленно же отправьте его в Баку. А теперь идемте в столовую обедать, — вставая со стула, сказал генерал.

Мы едва успели покончить со вторым блюдом, как к нашему столу подошел дежурный офицер и, пригнувшись к уху генерала, что–то тихо шепнул ему:

— Ка–ак? — удивленно спросил генерал, отставляя в сторону вазочку с киселем.

— Так точно! — ответил дежурный, передавая ему визитную карточку.

Генерал прочел, пожал плечами и, как бы в раздумье протянул ее мне.

«Всемирно известный иллюзионист, маг и факир Го Жу–цин», — было выведено золотым тиснением на глянцевитом белоснежном картоне. Ниже мелким, очень изящным почерком написано по–английски: «Уважаемый сэр и генерал! Покорнейше прошу принять меня на несколько минут для разговора по поводу прискорбного инцидента, происшедшего на днях.

Готовый к услугам

Го Жу–цин».

Я озадаченно взглянул на генерала, глаза которого не менее удивленно смотрели на меня.

— Битый чародей, оказывается, здесь и не думает скрываться в Исфагани…

— Да–а… поразительно, но факт. Ваша правда, Александр Петрович, — все так же недоумевающе согласился генерал. — Но черт его побери! По всем законам и правилам логики этот негодяй должен был исчезнуть из Тегерана… Где он? — поднимаясь, спросил генерал.

— В приемной.

— В каком он виде?

— Прекрасно одет, очень предупредителен, лицо забинтовано, левая рука на перевязи, — доложил офицер.

— Я думаю! — сказал генерал. — Ну, так пойдемте, полковник, знакомиться с крестником нашего сержанта.

Мы задними комнатами прошли в кабинет. Я сел за свой стол, а генерал в кресло у окна.

— Пригласите посетителя, — сказал он вошедшему дежурному.

Офицер открыл дверь и впустил из приемной человека.

— Извините, что явился без приглашения и оторвал вас от дела, — поклонившись нам, вежливо сказал вошедший, — но обстоятельства таковы, что я обязан был, несмотря на увечья, полученные от вашего пьяного солдата, сегодня же явиться сюда.

Я взглянул на генерала. Лицо его было непроницаемо. Он молча показал посетителю на стул.

Перед нами в почтительной позе стоял небольшого роста китаец с гоминдановским значком на груди, один глаз у него, очевидно, был подбит и тщательно забинтован. Он изящно поклонился и сел возле нас.

— Вы — господин Го Жу–цин? — спросил генерал.

— К вашим услугам! — садясь на стул, ответил гость.

— Черт побери этого сержанта, теперь я вижу, что он действительно был пьян, — обращаясь ко мне, сказал по–русски генерал. Потом, как бы спохватившись, он по–английски спросил китайца: — Вы говорите по–русски?

— К сожалению, нет, ваше превосходительство, только по–английски.

— Очень жаль! Я довольно прилично понимаю англичан, но говорю на их языке с трудом. Попрошу вас вести беседу с господином полковником, я же буду только задавать вопросы, — подбирая слова и слегка запинаясь, сказал генерал.

Даже я, хорошо знавший генерала, чуть было не поверил в его слабое знакомство с английским языком, так мастерски, неуверенно и затрудняясь, составил он свою фразу.

— Пожалуйста, пожалуйста! — прижимая руки к груди, согласился гость и, уже глядя на меня, начал свой рассказ.

— Позавчера утром, когда я готовился к приему записавшихся клиентов, в квартиру неожиданно зашел русский солдат, доложивший ведущему запись слуге, что ему нужно срочно поговорить со мной. Заметив, что солдат нетрезв и от него сильно пахнет вином, слуга попытался назначить посещение на следующий день… но пьяный стал шуметь, требовать немедленного сеанса. Мой слуга хотел урезонить его, но ваш солдат отшвырнул его к стене и ворвался в кабинет, где находился я. В эту минуту я готовил инструменты к сеансу, назначенному заранее двум знатным дамам. Когда я отказал солдату в приеме, он разъярился, изломал аппаратуру и, как видите, — посетитель грустно улыбнулся, показывая на забинтованную щеку, — избил и меня. Если бы не полиция, его буйство могло быть еще ужаснее.

— Спросите его, Александр Петрович, где происходило все это? — спросил генерал.

— На улице Шапура, сорок один, в квартире, которую я занимаю уже третий год, — печально сказал китаец. — А вот и копия полицейского протокола о дебоше, произведенном вашим солдатом у меня в квартире в доме сорок один по улице Шапура, — вынимая из кармана вчетверо сложенный лист, смиренно закончил Го Жу–цин.

Тут же находилась и копия объяснения полицейского Алекпера, служащего ажаном в участке № 7.

Полицейский показал, что два дня назад у него была свадьба, на которую он пригласил сержанта Сеоева, как своего старого кунака. Никого из посторонних не было, только родственники да его начальник, раис–назмие Камал–Хан Гейдари. Го Жу–цина, о котором рассказывает сержант, не было, да и не могло быть, так как ажан Алекпер с ним незнаком. Сержант Сеоев пил много вина и араки, быстро напился и пытался в пьяном виде изображать Го Жу–цина и его фокусы, говоря, что знает эти штуки не хуже самого китайца. Часа в три или в четыре ночи он вдруг решил идти на квартиру к фокуснику, и когда его хотели отговорить и уложить спать, он, человек огромной физической силы, раскидал всех и убежал из дома Алекпера. Что было дальше, он не знает. Правдивость показаний может подтвердить присутствовавший там раис–назмие.

Ниже шла приписка: «Показания ажана Алекпера подтверждаю».

— Та–ак–с! — просматривая документ, сказал генерал. — Все верно. А спросите его, Александр Петрович, как же он говорил с Сеоевым, если он знает только один английский язык.

— Нет, я отлично говорю и по–персидски, — деликатно улыбнулся китаец, когда я перевел ему вопрос генерала, — говоря же его превосходительству «только английский», я подразумевал европейские языки.

— Так–с! — снова удрученно повторил генерал. — Узнайте у него, Александр Петрович, чего же он хочет от нас?